Что стряслось?!» спрашивает. Я ему обрисовал девчонку, рассказал, как она со мной, стариком, разговор вела. Тогда директор позвал Марию Степановну — это классного руководителя 9 «А», значит. Вошла она, и выяснилось, чго красавица моя в школу несколько дней не ходит. «Отпетая, никудышняя девчонка, скорее бы избавиться, класс тянет назад», — это по словам Марии Степановны. А я опять ду* маю: вникнуть нужно в суть, в причину.
— Это ты про кого говоришь? Про Татьяну, что ли, — не выдерживает хозяйка.
— Про нее, а про кого же еще, — И, обращаясь к нам, добавляет:
— Вот и жена помогала воспитывать.
В одиннадцать часов вечера иду по своему участку — имею обыкновение прогуливаться в сумерках, — слышу шепот на завалинке. Прислушался — голос знакомый вроде: «Знаешь что, Стриженый! Не хочу-сам добывал, сам и прячь, понял?» Вроде голос Татьяны. Голос парня хрипловатый, незнакомый. Я ведь своих узнаю сразу. Парень отвечает: «Пять красненьких, Рыжая, заработаешь. Ты же девка — молоток». Девчонка молчит.
Слушаю дальше. «Ну, девочки, любовь кончена, смотри…» Парень поднял с земли белый сверток и пошел прочь…
Я смотрю в лицо участкового, пытаюсь по его выражению отгадать конец этой истории. Кульмагамбетович не торопится. Он с наслаждением потягивает чай, угощает нас домашними лепешками и только потом, будто не обращая внимания на мой вопрос, продолжает рассказывать.
— Подхожу к девчонке, посветил фонариком. Смотрю, по щекам черные ручейки от самых ресниц бегут, а она растирает их кулачками. Я даже растерялся. «Ты чего сидишь одна так поздно? — спрашиваю. Она молчит и дрожит. Хотел домой ее проводить — не пошла. Вот и привел тогда Татьяну к нам. Жена ее чаем напоила, потом спать вместе улеглись. Я уж донимать расспросами не стал, на завтра отложил. Все думал — почему девушка домой к себе идти не захотела, неужели и там, как в школе, скорее избавиться от нее хотят, или другое что? Всякие мысли лезли: пария, думаю, найдем, небольшая хитрость-на то мы и милиция, а вот как с девчонкой быть, ума не приложу.
С девчонками дел как-то не имел… Жена в ту ночь «от Татьяны узнала, что та без матери растет давно (мать где-то в другом городе и не вспоминает дочь), и что отец все новых жен приводит и требует их уважать. Как учится девчонка, отцу невдомек, а если вечером она задержится, не впускает в дом. В школу девчонка не ходит, потому что не любят ее там, считают испорченной, а чем она испорченная — разве что глаза подводит так это все делают, хочется быть красивой.
И вообще мечтает Татьяна получить паспорт и уехать ни КАМАЗ, пожить по-человечески на свободе. Деньги еще нужны, чтобы до стройки добраться. Эти деньги и обещал помочь заработать парень тот, Стриженый. Только ворованное прятать она не будет, честно хочет заработать. Вот какие дела. А мы ей с женой и постарались помочь.
— А на КАМАЗ поехала? — спрашиваю я.
— Зачем КАМАЗ? Что у пас дело по душе найти трудно? Магнитка наша знаменитая в Темиртау. Татьяна там и работает. Вчера в гостях была, вместе стряпали. Хотите фотографию посмотреть? — предлагает жена участкового.
Хозяйка подходит к комоду, достает из альбома фотографию. Улыбчивое девичье лицо, вздернутый носик, умело подведенные, чуть раскосые глаза. На свитере комсомольский значок. Фотография подписана. «Доброе не забывается. Татьяна Первунова».
Хамза Екибаевич протягивает руку к приемнику, комната наполняется музыкой. Кажется, что мы беззаботно сидим у реки, шелестят листья, ясное летнее небо, и нет за окном серых набухающих туч, подталкивающих друг друга и напоминающих об осени. Я думаю о Татьяне. Девушке повезло, она встретила, возможно, в самый критический момент своей жизни, двух умных и добрых людей, которые стали ее настоящими друзьями и помогли выбрать дорогу, Ту дорогу, которая сделала ее счастливой.
Павла Степановича Кедова в Михайловке знали давно.
Сначала бравым парнем, играющим в духовом оркестре.
Тогда он только что закончил профессионально-техническое училище и получил специальность строителя. Каждое утро 'мать Павла — Елизавета Карповиа провожала сына до калитки. Отойдя несколько шагов от дома, парень оборачивался, улыбался матери, а она провожала его глазами до тех пор, пока он не скрывался за поворотом. Если выйти участковому на крыльцо двор соседки, как на ладони. Может быть, поэтому Асан Кульмагамбетович был невольным свидетелем всех жизненных перипетий этой семьи.
Участковому нравилась приветливость парня, его уважительность.
Он наблюдал, как на глазах мужал Павел, становился степеннее и в ласках своих к матери более сдержан. Но… все позже стал возвращаться домой парень. Иногда, задерживаясь дома, Асан Кульмагамбетович видел, как Елизавета Карповна сидит на крылечке, как не уходит до тех пор, пока не встретит сына. А еще через некоторое время заметил участковый грусть в глазах соседки, и показалось ему однажды, что хотела поговорить она с ним, но не решилась.
Зато Павла капитан стал видеть все реже и реже. Когда же встречались, вместо приветствия: «Здравствуйте, дядя Асан!» Павел сквозь зубы цедил «Здравствуйте» и отворачивался.
Как-то обходя вечером свой участок, Асан Кальмагамбетович заглянул в клуб. Были танцы. Решил: «Дождусь перерыва, поговорю с Павлом, расспрошу о работе, о матери».
В танцевальном зале участковый сразу отыскал его глазами. В сером костюме, белоснежной рубашке, оттеняющей черноглазое лицо, он стоял справа от сцены, окруженный рослыми парнями. У оркестрантов был перерыв, и парочки кружились под радиолу. Павел что-то доказывал, размахивая рукой. Его товарищи внимательно слушали, громко смеялись. Потом Павел и еще один отделились от музыкантов и, вальсируя, стали пробираться в другой конец зала.
Подойдя к двум девушкам, парни галантно раскланялись, приглашая их танцевать. Та, которая была чуть-чуть повыше своей подружки, доверчиво положила руку на плечо товарища Павла, и они влились в толпу танцующих.
Партнерша Павла не хотела танцевать. Она взяла его под руку и повела к выходу. Участковый заметил, как изменилось лицо парня, стало безвольным и послушным.
Так и не удалось в тот вечер Асаиу Кульмагамбетовичу поговорить с Павлом. Елизавета Карповна тем временем уехала в отпуск на Урал. Возможно, и не узнал бы ничего участковый, если бы как-то утром не увидел, как вошли во двор соседей двое мужчин и та самая девчонка, которая увела тогда Павла с танцев.
«То-то при матери я этих ребят здесь не видел», — подумал участковый.
Один из гостей все время крутил пальцем, на котором позванивала связка ключей; у второго из авоськи выглядывали две бутылки и несколько свертков. Девушка влезла на завалинку, заглянула в окно и свистнула три раза.
«Куда это они его зовут? — прикидывал капитан милиции. — Ведь не воскресенье же сегодня».
Застегивая ворот летней рубашки, выбежал Павел. Подморгнул весело девушке, и все они скрылись за поворотом дороги, а потом послышался шум отъезжающей машины.
Вечером в окнах соседнего дома долго не было света. А в два часа ночи чуткий сон участкового нарушил подъехавший «газик». Выглянув в окно, он увидел, как двое подвыпивших мужчин вытащили из машины вдребезги пьяного Павла и почти волоком потащили его к крыльцу. Один из приятелей стащил с Павла пиджак и подложил ему под голову.
Оставив Павла, мужчины заспешили к машине и тут же уехали. Попробовав разбудить парня и убедившись, что из этой затеи ничегошеньки не получится, Асан Кульмагамбетович, подхватив тяжелое тело, втащил его в комнату, уложил на диван. Затем снял с парня туфли и для верности, чтобы тот не упал на пол, подложил под его бок свернутое в несколько раз одеяло.
Участковый как-то очень давно заходил к соседке по делу. Сейчас уже Асан Кульмагамбетович не помнил, по какому. Тогда ему бросилась в глаза фотография на стене: красивый молодой человек с маленькими усиками в форме мичмана и молодая женщина с копной пышных волос, с выразительными, чуть прищуренными глазами. Елизавета Карловна, перехватив взгляд участкового, сказала: «Я с мужем в первый год замужества». Асан Кульмагамбетович поинтересовался, где же отец Павла, на что хозяйка уклончиво ответила: «Нету его».
Сейчас, глядя на спящего Павла, участковый невольно вспомнил и фотографию, отметив про себя, что Павел — вылитый отец, и тот разговор с Елизаветой Карловной, который так и не был закончен. Видно, не все ладно в жизни этой женщины.
… Начальник строительного управления недоуменно вскинул брови, когда капитан милиции стал рассказывать ему о Кедове.
— «Ладно, разберемся, поручу профсоюзной организации, — пообещал начальник.
В клубе, где Павел играл в оркестре, руководитель пренебрежительно вымолвил: «Выгнали мы его, прогульщик Кедов».
И снова запел участковый с Павлом разговор о его жизни. Чтобы отвязаться, Павел буркнул: «Исправлюсь, товарищ участковый». Но это были только слова.
С того дня, когда Папла в бессознательном состоянии доставили домой, прошел год. За это время Елизавета Карповна несколько раз, рыдая, прибегала к участковому:
«Кульмагамбетович, пойдем, успокой Павлика, опять буянит». Участковый шел. Павел встречал их в дверях и кричал:
«Отец был алкоголиком, и я наследственный алкоголик. Выгнала отца, и меня гони». Мать увещевала сына: «Да кто тебе сказал, что отец алкоголиком был? Не было этого! Погиб твой отец во время шторма».
— Знаем мы этот шторм в рюмке. — И Павел, покачиваясь, напирал на участкового: — Я порядок не нарушаю, товарищ, милиционер, не нарушаю, за правду стою.
— О господи, да что это случилось, как было все хорошо, ладно. Помоги, Кульмагамбетыч! Христа ради, ведь один у меня сын-то! Отцом все попрекает. Не был отец его алкоголиком; бросил он меня, ушел к другой, когда Павлику и трех годков не было. Сначала деньги посылал, а потом и этого не стал делать. Одна тянулась, только к хорошему приучала, а подишь ты, беда пришла! Сыну сказала — погиб его отец. Кульмагамбетыч, с работы Павла выгнали — вот уже неделя, как пьет.