От его слов лошади останавливаются, люди подчиняются, а улыбка Пэй становится шире.
— Разворачивайте кареты. Мы едем в трущобы.
Глава девятая
Пэйдин
Одного только запаха достаточно, чтобы я поняла: мы прибыли на аллею Лут.
Никогда не думала, что буду скучать по вонючей смеси рыбы, пота и телесных испарений — но вот я здесь, улыбаюсь, несмотря ни на что. Широкая рыночная улица полна жизни и красок: торговцы выкрикивают цены у своих тележек, а дети снуют между ними, уворачиваясь от кричащих матерей.
Все осталось неизменным. Таким же, каким было, когда я пыталась здесь выжить.
Заметив длинную процессию, владельцы тележек начинают спешно съезжать в стороны, и покупатели расступаются вслед за ними. Бездомные, ютящиеся в этих трущобах, выглядывают из переулков, ответвляющихся от Лута, подгоняемые скукой и любопытством.
Это буйство красок, этот шумный парад. Яркие изумрудные флаги хлопают по бокам нашей кареты, привлекая взгляды со всех сторон. Флаг Илии вздымается над рядом стройных лошадей, развеваясь на ветру. Солнечные лучи играют с блестящими деталями, создавая ослепительный калейдоскоп света, который скользит по карете и танцует на мостовой.
На удивление, улыбка дается мне легко, хотя прежде это место никогда ее не вызывало. Может быть, какая-то часть меня скучала по дыре, где я выросла. А может, это потому, что я понимаю этих людей. Они Элитные, да, но они также изгои. Здесь живут Примитивные, бедняки и те немногие Обычные, что еще остались в королевстве.
И одна из них только что вернулась.
Я машу ошеломленным лицам, проплывающим мимо. Они не смотрят на меня с отвращением, как Элитные за пределами трущоб. Самая сильная эмоция — недоумение или равнодушие. Глядя на меня, они, возможно, видят самих себя. Я жила рядом с ними и не так уж давно воровала у них прямо из-под носа.
Мой взгляд пробегает по усталым лицам в толпе. Их так много, и все они вынуждены бороться за еду и крышу над головой. Сколько среди них Обычных, что скрываются за опущенными плечами и сломленной волей?
Надеюсь, они видят меня сейчас. Каждую улыбку, каждый взмах рукой, каждую жертву, на которую я пошла ради них.
Мои глаза вспыхивают при виде облезлого здания.
— Вон там — лавка Марии, — показываю пальцем, привлекая внимание парней своим внезапным энтузиазмом. — Раньше я воровала у нее липкие булочки и ткань, а потом убегала по дымоходу. — Улыбаюсь, вспоминая. — Булочки были для нас обеих, но ткань предназначалась для… Адины… — Я замолкаю, но ощущение, что на меня направлен пристальный взгляд, заставляет меня произнести еще несколько слов: — Так что я отлично научилась лазать по дымоходам, хоть и терпеть не могу тесные пространства. — Бросаю многозначительный взгляд на Кая. — Вот почему я не сгорела, когда ты поджег мой дом.
— Мой обыск должен был быть тщательным, дорогая, — лениво тянет он. — Не принимай близко к сердцу. — Его слова звучат беззаботно, он идеально играет роль послушного Силовика. Но я вижу в его взгляде извинение. Вижу обещание.
Притворство.
Я весьма реалистично закатываю глаза и снова поворачиваюсь к глазеющей толпе. Продолжаю махать… но улыбка слегка спадает.
Мы проезжаем уже полпути, когда я замечаю столб. Деревянный блок, пропитанный кровью, багрово-коричневый от десятков наказаний. Он служит примером или, точнее, учебным пособием для Гвардейцев, оттачивающих удары кнутом.
Едва заметные шрамы, испещряющие нижнюю часть моей спины, вспыхивают болью при виде него. Мои неуклюжие пальцы были причиной этих наказаний — до тех пор, пока я не стала достаточно ловкой, чтобы красть у самих Гвардейцев, которые меня били.
— Пэйдин? — Я поворачиваюсь на голос. Кай смотрит на меня с тревогой. — Все в порядке?
— Да, — спокойно отвечаю я. — Просто вспомнилось кое-что.
Он оглядывается через мое плечо, и я улавливаю момент, когда он понимает, о чем я говорю. Маска спокойствия накрывает его лицо, скрывая ту ледяную ярость, которая мне так хорошо знакома. Его губы приоткрываются — возможно, чтобы спросить, кто тогда стоял надо мной с кнутом. Или чтобы узнать, сколько раз я была привязана к столбу. А может, чтобы признаться, что не заметил шрамов на моей спине… хотя не раз водил по ней руками, и к черту короля, сидящего рядом.
Но я так и не узнаю, что он хотел сказать.
Потому что именно в этот момент он прикрывает меня от взрыва.
Меня швыряет на пол кареты, Китт падает рядом, а тело Кая накрывает нас обоих. В ушах звенит от удара, заглушая крики, которые, как я знаю, эхом разносятся вокруг. Я отрываю лицо от грязного пола и моргаю затуманенными, слезящимися глазами. Вспышка света на мгновение ослепляет, но когда зрение постепенно возвращается, до меня доносится приглушенный гул.
Крики. Сквозь звон в ушах прорываются гортанные вопли. Рывком пытаюсь подняться, но чьи-то руки удерживают меня. Я узнаю эту мозолистую ладонь на своем запястье еще до того, как с его губ срывается приказ:
— Лежать!
Я едва слышу его крик сквозь охвативший нас хаос, сквозь нарастающую внутри оглушающую панику.
Что, черт возьми, происходит?
Видимо, я задала этот вопрос вслух, потому что Кай отвечает:
— Бомбы. Самодельные.
Затем он снова начинает отдавать приказы, снова становясь тем самым Силовиком, которым его создали.
Виски пульсируют. То ли от удара, то ли от мыслей, что проносятся в голове. Дыхание сбивается, становится поверхностным.
Кто за этим стоит?
Голос Кая становится четче:
— Ко мне!
Я не вижу ничего, кроме клубов черного дыма, поднимающихся над каретой, но достаточно, чтобы понять: он только что приказал группе Гвардейцев окружить короля и его будущую невесту.
Он смотрит на меня.
— Оставайся здесь. С тобой все будет в порядке.
Он не позволяет себе больше медлить и исчезает в дыму за пределами кареты.
Я вздрагиваю, когда раздается новый взрыв. Крики усиливаются. Лошади, обезумевшие от страха, проносятся мимо без всадников. Я резко сажусь и ловлю встревоженный взгляд Китта. Гвардейцы окружают нас, закрывая от ужаса внешнего мира. Китт остается на полу, подчиняясь приказу своего Силовика.
И это правильно. В конце концов, он король.
Но я не королева. Пока еще нет.
Все, что я чувствую, — запах горящей плоти и копоти. Все, что слышу, — испуганные крики и грохот собственного сердца. И в голове только одна мысль: это мой дом. Эти люди были моими задолго до того, как мне сказали, что я должна ими править. Именно эти кричащие жители трущоб выбрали меня для Испытаний Очищения — потому что увидели во мне надежду. Увидели шанс, что кто-то из них может стать чем-то большим.
И я действительно стала. Стала гораздо большим.
Я бросаю последний взгляд на своего жениха. Он должен увидеть это в моих глазах — боль, решимость, ту ощутимую потребность действовать, а не сидеть в стороне.
— Пэйдин, не смей…
Я выпрыгиваю из кареты раньше, чем его рука успевает схватить мою.
Гвардейцы стоят ко мне спиной, и я, не колеблясь ни секунды, делаю подсечку одному из них, преграждающему мне путь. Он падает с глухим стуком, и я прорываюсь сквозь образовавшуюся брешь, игнорируя крики за спиной.
И замираю посреди кошмара.
Каменные глыбы, вылетающие из разрушающихся зданий вдоль улицы, разбиваются о булыжники мостовой и вырывают крики из глоток бегущих людей. Пламя охватывает десятки торговых тележек, плавит монеты и сжигает последние надежды их владельцев.
Я медленно поворачиваюсь, осматривая улицу, которую когда-то называла домом. Земля усеяна телами — кто-то еще шевелится, кто-то уже застыл навсегда. Моя дрожащая рука тянется к губам, чтобы сдержать рыдание. Кровь покрывает мостовую, сливаясь с огнем в омерзительную картину самой смерти.
Я не знаю, что делать. Как помочь…
Рядом со мной раздаются тихие всхлипы.
Я оборачиваюсь и вижу в нескольких шагах от себя окровавленного мальчика. Я бросаюсь к нему, падаю на колени прямо в лужу крови. Его бледная кожа блестит от пота, дыхание рваное, из груди с шипением выходит кровь.
Между его ребер застрял осколок разрушенной стены.
Я сдерживаю рыдание и прижимаю ладони к ране, пытаясь остановить кровь.
— Прости, — шепчу я, и слезы застилают мне глаза. — Мне жаль. Ты… с тобой все будет в порядке.
Медовые глаза смотрят прямо на меня. Он не плачет, не молится о спасении. Просто смотрит. Готовый встретить смерть.
Мед.
Эти глаза как мед. Так похожи на ее нежный взгляд.
И вдруг Адина снова умирает у меня на глазах. Снова я не могу ее спасти.
Слеза скатывается по моей грязной щеке. Кровь сочится сквозь пальцы, меня мутит от липкой жидкости, что пачкает кожу. Но я не убираю рук. И, как и в случае с Адиной, я говорю этому мальчику, что с ним все будет в порядке. Я лгу. Рисую счастливый финал, даже когда слезы обжигают глаза.
И когда он делает свой последний вздох, устремив взгляд в небо, я как будто снова оказываюсь в той Яме, баюкая ее мертвое тело.
Смерть забирает мальчика из моих беспомощных рук, мягко останавливая его бьющееся сердце.
Мой рот приоткрывается, крик уже готов сорваться с кончика языка…
Меня хватают. Руки дергают меня назад, пальцы соскальзывают с раны. Я застываю в грубых руках, которые обхватывают меня. Платье пропитано кровью, и пока меня уводят прочь, подол оставляет за мной алую полоску.
— Черт возьми, Пэй, ты никогда не слушаешься, да?
Его голос суровый, но в нем сквозит боль. Я позволяю знакомым рукам обхватить меня за талию. Позволяю Каю почти нести меня обратно к карете. Мой расфокусированный взгляд скользит по телам, все еще мечущимся, падающим, спотыкающимся.
Аллея Лут — в руинах.
Мой дом — в руинах.
И мое сердце — тоже.
Эдрик
У любого конца всегда есть начало.
Лишь спустя многие годы король осознает, что это было началом его неминуемой кончины.