Придворные глазеют на то, что они поняли из моей внешности. Я — Экстрасенс, который ничего из себя не представляет. Обычный человек, который каким-то образом выжил в их Испытаниях Очищения, совершил предательство, убил их короля и все еще стоит здесь перед ними, живой, вопреки всем обстоятельствам.
В этот момент я слышу шепот Смерти, доносящийся из самого темного уголка моего сознания. Та часть меня, которая смирилась со своей неминуемой гибелью в тот момент, когда узнала, что значит быть бессильной в этом королевстве. Теперь он называет меня королевой, а я слышу лишь смех.
Потому что, возможно, эта судьба — страшнее самой Смерти.
— Снимите с нее наручники, — небрежно приказывает король.
Дыхание сбивается от прикосновения шершавых мозолей к моей коже.
Кай.
Я мотаю головой, не в силах себя остановить. Не в силах сосредоточиться ни на чем, кроме мучительной потребности увидеть его.
Но я натыкаюсь не на его серые глаз. Нет, я вижу карие, мутные от неприкрытой ненависти. Это не те глаза, которые я ищу в каждой толпе. Не те, что смотрели на меня с благоговением, которым я упивалась. Не те, что пересчитали каждую веснушку на моем носу, каждое содрогание моего тела.
Мое дыхание сбивается перед лицом Гвардейца, что небрежно срезал манжету с моей лодыжки на маковом поле. Он повинен в каждой капле моей испорченной крови, запятнавшей этот мраморный пол. Его движения грубые, как и руки, которые дергают за цепь на моих запястьях, еще сильнее раздирая кожу.
Слезы застилают глаза, я моргаю, заставляя их отступить. Слегка качаю головой в знак протеста против слабости, что поднимается внутри, и прикусываю дрожащую губу, пытаясь не выдать себя. Мой взгляд мечется по залу, тело вздрагивает от боли, пока я ищу его. Яростно оглядываю незнакомые лица.
К черту притворство. К черту маски. К черту все — кроме него, нас, и этого момента, когда он мне нужен.
Но его нигде нет. И впервые с тех пор, как я украла у него серебро в Луте, я чувствую себя по-настоящему одинокой.
Замок щелкает. Наручники расстегиваются.
Они падают на пол, ударяясь о камень и размазывая кровь. По изысканно украшенному тронному залу разносится шум, и в нем звучит неотвратимость. Свобода, за которую приходится платить.
— Так намного лучше.
Я отрываю взгляд от толпы и вижу, что король доброжелательно улыбается. Мило. Почти ободряюще. Потирая запястья, я наблюдаю, как Китт протягивает руку — не ту, в которой была маленькая черная коробочка, которой я избегаю. Я моргаю, глядя на его ладонь. На этот жест доброй воли. Всего одно прикосновение отделяет предательницу от будущей королевы.
Когда мой взгляд снова скользит к королю, он кивает. Но в его глазах читается напоминание: у меня нет права голоса.
Поэтому, когда моя испачканная грязью рука встречается с его, запачканной чернилами, я позволяю ему притянуть меня ближе.
Интересно, не усилием ли воли он удерживает руку той, что вогнала меч в грудь его любимого отца, не говоря уже о том, чтобы надеть кольцо на палец, с которого когда-то капала его кровь. Словно уловив мои мечущиеся мысли, он легким движением сжимает мою ладонь. Этот жест должен успокоить, но он тревожит меня гораздо больше, чем любая угроза.
— Мы, илийцы, считаем, что победили Чуму много десятилетий назад, — голос Китта разносится по тронному залу, нарочито властный — я знаю, что он научился этому у своего отца. — Да, наша сила — это дар Чумы, но это и плевок ей в лицо. Потому что именно Элита стала сильнее благодаря болезни, призванной убить нас. Элита, которая защитила наше слабое королевство от завоевателей. Элита, которая демонстрировала свою силу в Испытаниях Очищения.
По залу прокатывается ропот согласия, а затем — волна гордых кивков. Я прикусываю язык, гнев нарастает, пока мои щеки не заливаются румянцем. Я не более чем их обычное развлечение, образец слабости. Меня вознесли на пьедестал, чтобы помыкать мной, унижать и стыдить.
— Но ведь не только Элита пережила Чуму, не так ли?
Его вопрос заставляет гнев замереть на кончике моего языка, во рту пересыхает. Время замедляется, пока я поворачиваюсь к нему лицом, цепляясь за каждый невысказанный намек.
— Нет, были еще и Обычные, — продолжает он ровным тоном. — Илийцы, которым удалось выжить, но которые не получили способностей. И после многих лет сосуществования бок о бок с Элитой их изгнали. Из-за отсутствия силы на них велась бесконечная охота.
Моя ладонь вспотела от соприкосновения с его рукой. Все тело замирает — и я не знаю, приговор ли это или спасительное помилование, которое я так долго ждала.
Король — Китт, которого я когда-то знала, — окидывает зелеными глазами своих придворных. Светлые волосы выбиваются из-под позолоченной короны, сияющей, как нимб, на его голове. Его речь обдуманна. Спокойна. Он сдержан.
— Если мы хотим сохранить наше великое королевство, то должны принять Обычных обратно.
Мои колени подгибаются, но Китт удерживает меня на ногах. Словно предугадал это и схватил меня за руку, чтобы я не рухнула под тяжестью его слов. Лица вокруг расплываются, рты шевелятся, руки взмывают вверх в знак протеста. Но я ничего не слышу, ничего не вижу и ничего не знаю — кроме этого момента и надежды на все, что может прийти после него.
Китт снова говорит, прорываясь сквозь рев толпы и мой звон в ушах:
— Со временем я отвечу на все ваши вопросы. Но сейчас, ради вашего спокойствия, скажу главное. С тех пор как я занял трон своего отца, я осознал, к какому плачевному состоянию скатилась Илия. За последние несколько недель я узнал о нашем королевстве больше, чем когда-либо.
Он наклоняет голову к одной из фигур в толпе и продолжает:
— Когда-то Калум был моим пленником. Также он был лидером Сопротивления, которого я считал радикалом.
Мое сердце замирает, взгляд выискивает его до тех пор, пока…
Вот он. Стоит, поглощенный толпой. Сначала я замечаю его светлые, почти белые волосы, затем — внимательные голубые глаза. Почувствовав мой взгляд, Калум медленно кивает. Я сжимаю губы, сдерживая улыбку, которую так хочется ему подарить. Вместо этого мысленно шепчу слова благодарности, зная, что он, скорее всего, слышит их в вихре моих мыслей.
Китт продолжает, перекрывая ропот, прокатившийся по тронному залу:
— Но чем больше я допрашивал его как предателя, тем больше он рассказывал мне о моем собственном королевстве. Наши ресурсы находятся на критически низком уровне из-за десятилетий изоляции. Внутри границ не хватает места, чтобы вместить растущее население трущоб. А судя по записям, запасы продовольствия год за годом стремительно сокращаются.
«Надвигающаяся гибель Илии» слетает с уст короля спокойно, как будто он провел каждую секунду после моего побега, вчитываясь в список неудач, оставленных ему отцом. Мысленно я возвращаюсь к тому моменту в Скорчи, когда выплеснула к ногам Кая правду о хрупкости королевства. Вся моя жизнь прошла в трущобах — в тесноте и голоде. Неудивительно, что в архивах отражена та самая нищета, которую я знаю не понаслышке.
— Дор и Тандо не будут обменивать свой скот, урожай или знания о том, как выжить в Скорчи, — Китт обводит взглядом ошеломленную толпу. — Без них мы не сможем ни расти, ни питаться. Вода Израмских мелководий с каждым годом становится все более коварной. Даже рыба избегает наших берегов.
Его голос становится все более торжественным, а я цепляюсь за каждое слово.
— Если мы не откроем границы и не позволим Обычным вновь жить среди нас, это Элитное королевство падет.
Крики нарастают, но король одним лишь своим видом заставляет зал замолчать.
— И все же, соседние города не станут торговать с нами, пока мы остаемся обществом Элиты. Тридцать лет назад, когда мой отец начал Чистку, Илия разорвала связи с Дором, Тандо и Израмом. Они потеряли доступ к нашим ресурсам, так же как и мы к их. Эти отношения будет нелегко восстановить, поскольку королевствам теперь нет дела до Элиты.
В груди разливается тепло — это ощущение настолько непривычное, что я не сразу понимаю, что это надежда. Но я была свидетельницей враждебности Дора. Я разделяла их ненависть к Элите — не за то, что они обладают силой, а за то, как они обращаются с теми, у кого ее нет. И после десятилетий высокомерного отчуждения, потребуется немалый жест доброй воли от Илии, чтобы установить мир.
Я снова покачиваюсь.
Этот жест доброй воли — я.
Я чувствую себя сбитой c толку, оцепеневшей от предначертанной мне судьбы. Пока я была Обычной, объединенная Илия была всем, на что я надеялась. Мой дом, место, где больше не нужно притворяться тем, кем я не являлась, чтобы выжить. Но моя недоверчивая, задиристая сторона говорит: Китт не может этого хотеть. Не после того, как его отец сделал все возможное, чтобы уничтожить Обычных.
— Что касается Пэйдин Грэй… — звук моего имени возвращает меня к тревожной реальности. — Ее предательство — не то, чем кажется. Наш союз станет мирным жестом для соседних королевств. Это проявление доверия позволит Обычным вернуться в Илию и побудит наших соседей возобновить торговлю с гостеприимной Элитой.
Китт натянуто улыбается.
— Наш брак ознаменует начало моего правления — и самой сильной Илии, что когда-либо существовала.
Я разбираю каждое слово, вытягиваю слоги, чтобы понять их смысл. Затем он поворачивается ко мне — и все мысли пропадают, когда он достает кольцо из бархатной коробочки. Момент, от которого кружится голова, и мне кажется, что он может услышать, как я сглатываю, может увидеть нарастающую в моих глазах панику.
Вот тогда его взгляд смягчается, и я вижу в его глазах свое отражение.
Каждый страх. Каждую крупицу тревоги. Он носит это в себе — и даже больше.
Потому что кольцо в его дрожащей руке олицетворяет все, что его учили ненавидеть. И все же, вот он стоит здесь вопреки воле любимого отца, чтобы спасти это королевство.
Поэтому я позволяю ему поднять мою левую руку. Пусть увидит решимость, которая заглушает все тревоги. Настал мой черед стать той, кем я всегда мечтала быть, даже если причины короля не совпадают с моими: он хочет любой ценой спасти только это королевство, в то время как я протягиваю ему руку ради объединенной Илии.