Она смотрит на меня взглядом, пронзающим до костей.
— Я знаю это. Но ты и сам можешь признать, как тяжело тебе здесь находиться. Видеть койку, на которой она лежала, — мать оглядывает лазарет испуганным взглядом. — Я понимаю твою боль.
Я опускаю голову. Конечно, она понимает. Ведь она оплакивала свою дочь.
— Я думала, что сломаюсь, потеряв Аву, — тихо продолжает она. — Но, похоже, потеря твоего отца станет моей кончиной.
Я стискиваю зубы от ее слов и от всего, что хочу ей ответить. Я никогда не мог и представить, что отец заслуживает большего горя, чем Ава. И в этот момент, глядя на мать, я злюсь из-за того, что она позволила своей дочери быть тайной, и умереть в тайне.
Но я ничего этого не говорю женщине, лежащей на смертном одре.
Я изучаю ее бледное лицо и потухшие серые глаза.
— Как ты себя чувствуешь?
— Кай, мне уже недолго осталось, — просто говорит она.
— Не говори так.
— Похорони меня как можно ближе к нему.
— Мама, пожалуйста…
— Я хочу протянуть руку и коснуться его.
Услышав эти слова, произнесенные шепотом, я перехватываю ее руку и прижимаю к своей груди.
— Ты будешь рядом с ним. Я обещаю, — сглотнув, добавляю: — Но это произойдет еще не скоро.
Она качает головой с грустной улыбкой.
— Я буду скучать по тебе, мой милый мальчик. Береги Китта ради меня, — ее темные ресницы трепещут. — Сожалею, что не была рядом с ним…
— Это не твоя вина, — бормочу я. — Китт всегда был… упрямым, когда дело касалось тебя.
— Потому что на самом деле я ему не мать… — долгая пауза. — Я знаю.
Я сжимаю ее руку.
— Он любит тебя. Я знаю.
— По-своему, да. Он даже навещал меня, пока ты был на задании.
— Он упоминал об этом, — тихо говорю я.
— Они были короткими, — ее нижняя губа слегка дрожит. Я никогда не думал, что увижу такое у столь властной и грациозной женщины. — Китт очень по нему скучает.
— Я знаю, — шепчу я, потому что это правда. Я прекрасно знаю, как смерть отца повлияла на моего брата, даже если он не хотел этого показывать. — Ты слышала, что происходит в королевстве?
— Да, — ровно отвечает она. — Твой отец всегда был больше занят заботой об Обычных, чем делами Илии.
Я терпеливо жду объяснений, достойных той головной боли, что отец оставил Китту. Но она ничего не добавляет, и это, как ни странно, разочаровывает. Королева Мила всегда была предана и любвеобильна по отношению к своему мужу, хотя иногда и рассказывала истории о том, как некогда презирала своего короля. Эти воспоминания накатывали на нее лишь после нескольких кубков вина и сопровождались туманными образами из прошлого. Но даже сейчас мать отказывается плохо отзываться о любимом мужчине.
Это достойно уважения, несмотря на все ее упрямство.
— А Пэйдин? — медленно спрашиваю я. — Ты знаешь о его помолвке с Обычной?
— Обычная, — задумчиво повторяет она, окидывая меня проницательным взглядом. — Это не все, кем она является. Особенно для тебя.
Я отпускаю ее руку, стараясь изобразить безразличие, хотя мое сердце забилось чаще.
— Я не знаю, что ты слышала, но…
— О, не стоит все отрицать, Кай, — ее смех переходит в резкий кашель. Я тянусь к стакану воды, стоящему на прикроватной тумбочке. Пока я прижимаю его к ее пересохшим губам, она жадно глотает и наконец произносит:
— Я знала с того самого первого ужина — с того, на котором были все участники Отборочных Испытаний — что между вами что-то есть.
Я шумно выдыхаю.
— Мама…
— А потом она взяла и убила твоего отца, и все стало еще сложнее. — Она говорит это так прямо, что я едва сдерживаю смех. После еще одного сухого кашля она добавляет: — Хотя, возможно, этого было недостаточно, чтобы ты ее возненавидел. Я знаю, что ты к нему чувствовал.
— Он никогда не был мне настоящим отцом, — заявляю я. — Так что нет, не могу сказать, что сильно горюю о его смерти.
Слова резки и пропитаны гневом, который я редко позволяю себе по отношению к нему. Но я выплескиваю их на его жену. И, осознав это, я уже готов извиниться.
Вместо этого она сжимает мою руку и умоляюще смотрит на меня.
— Прости меня за то, что он с тобой сделал. И за то, что я не остановила его, — в наших серых глазах стоят слезы. — Я просто хотела, чтобы ты был сильным. И посмотри на себя — ты неотразим. Но это меня не оправдывает. Я не должна была молчать о твоих тренировках с ним…
— Тсс, — обрываю ее одним словом. — Все в порядке. Ты сделала меня сильным, — слеза скатывается по ее щеке, и я стираю ее костяшками пальцев. — Ты сделала меня сильным, — шепчу я снова.
С ее губ срываются всхлип и смех одновременно.
— И, видимо, недостаточно сильным, чтобы устоять перед ней.
Я качаю головой, слегка улыбаясь.
— Нет, недостаточно сильным, чтобы устоять перед ней.
— Кай, — вдруг серьезно произносит она, — она предназначена твоему брату.
Я отвожу взгляд.
— Я знаю.
— Не позволяй ей встать между вами, — в ее голосе слышится строгость. — Обещай мне это, Кай.
Я качаю головой.
— Мама, кажется, с этим обещанием я немного запоздал.
— Тогда пообещай мне другое, — она с трудом отрывает голову от подушки, и в ее голосе появляется твердость, которой так не хватает ее телу. — Не позволяй ей быть твоей слабостью.
Спустя какое-то время, когда я наконец встаю, чтобы покинуть лазарет, она напоминает мне об этом обещании, которое я так и не дал.
В ответ я напоминаю ей, что Пэйдин Грэй стала моей слабостью с того самого первого ужина перед Испытаниями Очищения.
Глава восемнадцатая
Пэйдин
Я балансирую на крышке гроба.
Грязная корона покоится в сгибе моего локтя и соскальзывает к плечу, когда я снова поднимаю руки. Я тянусь вверх в темноту, отчаянно пытаясь нащупать дыру, в которую провалилась. Деревянная крышка прогибается под моим весом, ей больше нечем заняться, кроме как гнить после десятилетий, проведенных в этом склепе.
Голова раскалывается, кровь, которая струится по моему телу, лишь усиливает головокружение. Только лунный свет на коже дает обещание и заставляет меня преодолевать боль. И когда пальцы касаются щепки дерева, свисающей сверху, я чуть не смеюсь от облегчения.
Пальцы, шаря вслепую, нащупывают, похоже, остатки люка. Глубоко вдохнув, я обхватываю деревянный край окровавленными пальцами и тяну. Я действительно смеюсь, но истерично, вымученно. Не проверяя прочность, подтягиваюсь вверх, хрипя от усилия.
Два события происходят почти одновременно. Сначала моя голова сталкивается с торчащей щепкой от разрушенного люка, я выдыхаю сквозь боль и удивление. А потом меня охватывает тревожное ощущение, что я больше не одна.
Холод пробегает по коже, когда я выбираюсь на пол пещеры. Не успеваю вдохнуть как следует, как уже поднимаюсь на ноги и бегу к пятну ночного неба в конце туннеля.
Ледяной страх охватывает меня при мысли о том, что я, возможно, только что сделала. Корона на моем плече будто тяжелеет, будто тянет обратно к своей владелице. Панический всхлип вырывается из груди. Мертвых нельзя тревожить. А я, возможно, пробудила нечто, что никто не осмеливался тревожить прежде.
Я качаю головой от абсурдности всей этой ситуации.
— Игры разума, — шепчу, спотыкаясь. — Это все в моей голове.
Чем ближе выход из пещеры, тем чаще я оглядываюсь через плечо, в бездонную тьму позади. Это тьма, которая пожирает. Я почти окаменела от ужаса, но заставляю себя идти вперед.
Кровь затекает в глаз, и мне приходится смахнуть ее тыльной стороной грязной ладони. Этот рой огромных летучих мышей основательно разодрал мою кожу и оставил на моем теле отметины в форме когтей.
Впереди меня ждет звездное небо, всего в нескольких шагах. Я ускоряю шаг, сердце бьется в предвкушении встречи с ночью. Я касаюсь стены, ощущая холодный камень — последний участок перед свободой…
Тени скользят по земле, подкрадываясь к моим ногам.
Три фигуры встают у выхода из пещеры, загораживая путь. Лунный свет очерчивает их силуэты. Я отступаю, едва сдерживая крик, наполненный страхом и разочарованием.
Разбойники.
— Спасибо, что достала для нас эту корону. А теперь отдай, — рычит один, из-под прикрывающей рот банданы его голос похож на шорох гравия. — И если поторопишься, может, мы не снимем это блестящее колечко с твоего пальца.
Мои раны болят, но я заставляю себя собраться с оставшимися силами. Поигрывая пальцами, я сосредотачиваюсь на ощущении своего кинжала, планируя свои дальнейшие действия.
Только собрав всю жестокость, которая таится во мне, я говорю. Мой голос испуганный и тихий, и если бы мужчины прислушались повнимательнее, они могли бы услышать в нем опасность.
— Забирайте. Мне все равно. Только… только не причините мне вреда, когда будете снимать.
Я протягиваю руку с кольцом. Грязный алмаз блестит, и один из них делает шаг вперед. Я чувствую его ухмылку под банданой, когда он тянется к моей руке, чтобы снять кольцо с пальца.
Я успокаиваю свой разум. Забываю о своем мягком сердце. И снова очерняю свою душу.
Пальцы сжимают его запястье, я резко притягиваю его к себе — на клинок, что уже в другой руке. Лезвие входит в живот с хлюпающим звуком. Кровь хлещет из раны, пока он слабо хрипит.
Я не обращаю внимания на боль в груди. Именно этого я боялась — самой себя.
Свет Адины внутри меня гаснет.
Я вытаскиваю кинжал и смотрю, как он падает к моим ногам. Двое оставшихся замерли. Я снимаю корону с плеча и сжимаю ее в кулаке.
— Хотите это? — хриплю. — Заберите.
Самый крупный из двух оставшихся мужчин бросается на меня, словно очнувшись от оцепенения. Он взмахивает массивной рукой, под которую я легко подныриваю. После стольких часов во тьме зрение будто обострилось. Я выпрямляюсь и с размаху вбиваю корону в его висок. Он вскрикивает, когда из его виска хлещет кровь, и, спотыкаясь, отступает, чтобы дать возможность последнему ударить меня.