Танцуя на носочках, я подавляю каждое болезненное движение. Когда последний разбойник вытаскивает из-за пояса длинный кинжал, я роняю корону на пол пещеры и крепче сжимаю рукоять своего оружия.
Он делает выпад, размахивая клинком. Мне удается увернуться, прежде чем он успевает ударить меня в грудь, но внезапная жгучая боль в плече говорит мне, что я была недостаточно быстрой. Он снова атакует, загоняя меня вглубь пещеры. Анализируя каждое его движение, я позволяю ему снова нанести удар. Вытянув руку и раскрыв грудь, он сделал себя легкой мишенью.
Держа кинжал за лезвие, я взмахиваю рукой и выпускаю оружие. Оно пронзает его грудь, и он, пошатываясь, отступает назад, а затем приваливается к стене пещеры. Я смотрю, как его тело скользит по камню, оставляя на нем алую полосу.
Я моргаю, глядя на два распростертых тела передо мной. Снова моргаю, когда ко мне устремляется единственный оставшийся в живых разбойник. По его лицу течет кровь из раны, которую я нанесла ему столетней короной. У меня нет возможности сдвинуться с места, прежде чем меня обхватывают большие руки.
Он толкает меня к стене, и мой череп ударяется о камень. Перед глазами плывут пятна, затуманивая и без того слабое зрение. Мой крик боли слаб, уставшее тело не может выдать ничего больше.
Грубая рука обхватывает мое горло. Пальцы сжимаются до тех пор, пока я не перестаю дышать.
Он смотрит, как я задыхаюсь, и улыбается при виде этого. Я царапаю его руку, бью по ногам. С затуманенным зрением я нахожу в себе остатки сил. Какая-то частичка моей души умоляет остаться в этой жизни. И с последней каплей решимости, спрятанной глубоко внутри моего измученного тела, я бью его коленом в пах.
Его рука соскальзывает с моего горла, когда он сгибается пополам, и я успеваю отскочить от стены. Моя окровавленная рука сжимается на его склоненной шее. Я не позволяю себе думать, когда снова и снова бью его голову о стену пещеры.
Кровь брызжет от удара, заливая мое лицо болезненной теплотой чужой жизни. Это так по-животному, — потребность остаться в живых, разорвать на части все, что стоит между мной и моим следующим вздохом. Рык в моем горле принадлежит не мне, как и руки, которые снова и снова впечатывают череп в камень.
Когда ярость стихает, я позволяю его обмякшему телу упасть к моим ногам.
Тепло Адины возвращается робко, как будто ее память не узнает существо, которым я стала. Я дрожу, каждая частичка меня трепещет от страха перед тем, что я сделала. От страха перед самой собой.
Меня охватывает какое-то оцепенение, когда я обхожу неподвижные тела. Корона невинно лежит на земле, несмотря на то, что некоторые драгоценные камни покрыты кровью. Она блестит рядом с телом, украшенным моим кинжалом. У меня сжимается желудок при виде его пустого взгляда, широко раскрытого от шока из-за внезапного прихода смерти.
Я отвожу взгляд до того, как выдергиваю лезвие из его груди. И, зажав острые зубцы короны между пальцами, я поворачиваюсь к ожидающей меня свободе.
Не отрывая взгляда от дороги, я не осмеливаюсь посмотреть вниз, на каменный пол, теперь залитый кровью. Вместо этого я сосредотачиваюсь на той звездной ночи, которая манит меня вперед. Я спотыкаюсь о собственные ноги в предвкушении открытого неба.
Выбравшись из зияющей пасти пещеры, я падаю на колени на каменистой тропе. Из меня вырывается безумный смех, когда я поднимаю голову к небу. Лунные лучи ласкают мое лицо, а легкий ветерок запутывает грязные волосы. Я провожу рукой по лицу, размазывая грязь, кровь и липкий осадок вины.
Но я снова смеюсь, натянуто и в то же время с облегчением.
Свет Адины, хоть и слабый, снова во мне.
Я жива. Я — Обычная — выжила. Снова.
Мой взгляд падает на длинную дорогу впереди и успокаивающее маковое поле за ней. Еще дальше — город, через который мне придется пройти, прежде чем войти в замок с короной в руках. Я поднимаю безумный взгляд на луну, не зная, сколько времени у меня осталось до полуночи.
С чувством безотлагательности, возвращающимся в мой уставший разум, я заставляю дрожащие ноги повиноваться мне. Вскоре я ускоряю шаг — тело болит, но меня охватывает надежда.
С каждым шагом я становлюсь все ближе к тому, чтобы стать королевой.
С каждым шагом я становлюсь все ближе к объединенной Илии.
Глава девятнадцатая
Кай
Моя нога отбивает ровный ритм по мраморному полу.
Придворные толпятся в тронном зале, используя последние три часа как предлог для пьянства и обмена сплетнями. Обратный отсчет до полуночи давно перестал быть просто закрытым мероприятием для Элиты — он превратился в нечто большее.
Забытые бокалы с вином занимают каждую плоскую поверхность, другие — покачиваются в руках знатных мужчин и женщин. Оглядев зал и заметив, что в нем царит скука, я делаю глоток своего вина, наслаждаясь сладковатым привкусом на языке. Уже больше часа я прислоняюсь к высокой колонне, вполне довольный тем, что могу остаться незамеченным в этом хаосе.
После визита к матери я нехотя вернулся ко двору, чтобы с тревогой ждать появления Пэйдин. Мой блуждающий взгляд снова и снова возвращается к высоким дверям на противоположной стороне тронного зала, в надежде, что она вот-вот войдет. Потому что иной исход означает, что с ней что-то случилось, а я отказываюсь даже думать об этом.
Я хочу, чтобы она вошла в эти двери. Если не ради королевства, то ради меня. Мне нужно, чтобы она вернулась ко мне. Она по собственной воле стала моей слабостью, и все же ничто никогда не делало меня сильнее. И я боюсь, кем стану, если…
— Ты пялишься на двери с того момента, как пришел.
Я оборачиваюсь к Джаксу, который ухмыляется, засунув руки в карманы своих слишком коротких брюк.
— Не все время, — спокойно заявляю я. — Я успел заметить, как ты тайком отпивал из бокала Энди.
Его улыбка меняется, становясь чуть застенчивой.
— Не понимаю, о чем ты.
Я нервно скрещиваю руки на груди и усмехаюсь.
— Правда? Тогда почему бы тебе не пройти передо мной по прямой?
От одного этого предложения его пошатывает.
— Потому что… может, я просто не хочу. — Он прислоняется к колонне в комичной попытке казаться непринужденным.
— По крайней мере, один из нас хорошо проводит время, — выдыхаю я, вновь уставившись на двери.
— Я мог бы допить за тебя, — предлагает Джакс, указывая на мой бокал. — Ну, я имею в виду, если ты не собираешься…
Я откидываю голову к холодному мрамору.
— Черт с ним, — бормочу, протягивая ему бокал. — Все равно толку от него нет.
Он залпом осушает вино, не обращая внимания на тонкую струйку, стекающую по подбородку и оставляющую пятно на темной коже.
— Полегче, Джей! — я сдерживаю смех, вырывая кубок из его липких пальцев. — Надеюсь, мне не придется выносить тебя отсюда вечером.
Он одаривает меня широкой улыбкой.
— Эй, я не раз помогал Китту вы… — он икает, — …выносить тебя с вечеринок.
Я не могу спорить по поводу ночей, которые с трудом помню. Поэтому просто отвечаю:
— Если бы ее жизнь сейчас не висела на волоске, я бы точно был куда веселее.
Растерянность на его лице усиливается под действием алкоголя, смягчая черты его лица.
— Но почему ты так переживаешь из-за Пэйдин? Разве это не забота Китта? Они ведь обручены.
Я открываю рот… и тут же закрываю.
Мой взгляд скользит по залу от одной группы сплетничающих придворных к другой. Интересно, сколько из них задаются тем же вопросом: почему Силовик короля так беспокоится о невесте своего брата? Это просто из-за преданности королю и желания защитить его? Или нечто куда более постыдное?
Полагаю, второе ближе к правде, но сводить мои чувства к Пэйдин к чему-то столь мелочному, как скандал, — абсурд. Хоть это и не имеет значения, но каждое биение моего сердца принадлежит ей. А она — не принадлежит мне.
Я поворачиваюсь к Джаксу, чтобы выдать ответ, который он, скорее всего, не вспомнит утром.
И именно в этот момент двери распахиваются.
В ее присутствии все исчезает, забывается.
Будущая королева Илии входит в тронный зал, и вся Элита замолкает. Она вся в грязи и крови. Ее лицо покрыто пятнами — зловещее дополнение к двадцати восьми веснушкам, которые, как я знаю, украшают ее переносицу. Глубокие прорехи в ее одежде обнажают рваные раны, которые смягчает только грязь, покрывающая их.
Мой взгляд скользит по ее телу, зная, как сильно, должно быть, на нее действует эта кровь. Она покрывает висок, плечо, руки…
Ее руки.
Там, зажатая между окровавленными пальцами, висит корона.
Совет, кажется, осознает, что она сделала, и в тот же миг по залу прокатывается коллективный вздох изумления. Я отталкиваюсь от колонны и широко распахнутыми глазами изучаю утерянную реликвию.
Трещина тянется вверх по одному из боков, там, где кровь запятнала крупный драгоценный камень. Остальная часть короны покрыта грязью — точно так же, как и держащая ее девушка.
Пронзительный взгляд Пэйдин скользит по толпе, отмечая, что все разглядывают ее. Никто не осмеливается заговорить или пошевелиться под ее властным взором. Но когда это заляпанное кровью лицо поворачивается в мою сторону, я почти улыбаюсь. Эта грозность мне знакома. Я видел ее в ней с того самого момента, как она спасла мне жизнь.
Наши взгляды встречаются, и я чувствую облегчение.
Она улавливает мои чувства и едва заметно смягчает выражение лица. Но это длится недолго. И не может — не при такой публике.
Так что я позволяю ей уйти. Позволяю притвориться. Позволяю вновь стать той, кем она должна быть — королевой.
Достаточно лишь одного медленного кивка моей головы.
Она понимает и, с новой решимостью, встречается взглядом с королем.
Мои глаза скользят к возвышению, где на лице Китта отражается нечто похожее на благоговение. И я могу лишь догадываться, что сам выгляжу так же. Пэйдин делает еще один шаг в тронный зал, отбрасывая боль ради образа куда более могущественного — власти.