Что-то меняется в его взгляде. Может, это боль. Может, неверие. На самом деле, мне все равно, что за эмоция прячется за маской, которую он внезапно надел — важно лишь то, что она есть, и я ее замечаю.
Из его глаз исчезает искра — я никогда не видела этого раньше, когда он смотрел на меня. Мы обещали быть друг перед другом без масок, и все же я заставила его надеть одну, чтобы скрыть боль, которую причинила.
Его глаза отрываются от моих, а с губ срывается холодный смешок.
— Похоже, королева пришла к тем же выводам.
Я глубоко вдыхаю, прежде чем попытаться оправдать нанесенный вред.
— Кай, ты же знаешь, что это правда. Ты всегда знал. Это, — я машу рукой между нами, — это фантазия.
— Верно. Притворство.
— Нет, — резко говорю я. — Ничто из того, что я чувствую, не притворство, но… — Я поднимаю руку, позволяя свету заиграть на бриллианте. — Я все равно выхожу за твоего брата.
И я ненавижу это.
Он качает головой, и язвительность в его голосе заставляет меня вздрогнуть.
— А я буду смотреть, как вы стоите на помосте и смотрите свысока на меня, видя во мне лишь инструмент, которым можно пользоваться, как и королем, которого ты уничтожила.
Отвращение пропитывает мой голос:
— Ты настолько плохо обо мне думаешь?
— Хотел бы. — Его взгляд ледяной. — Хотел бы думать хоть о чем-то другом.
Мой голос становится тверже. Боль ожесточает меня, и я извергаю губительную истину, которую так долго избегала.
— Что ты думал мы будем делать? Прятаться до конца наших дней под ивой?
Слова достаточно хлесткие, чтобы пробить его маску. Он моргает, затем понижает голос:
— Ну, я как раз там и буду. Прятаться от королевской четы.
Я качаю головой. Слезы жгут глаза.
— Ты же знаешь, почему я должна это сделать.
Он смеется — звук резкий, я и забыла, что он способен на такое.
— Конечно знаю. Но разве ты не понимаешь? Это ничего не меняет. — Он поднимает руку к моему лицу, прежде чем успеет передумать. — Я эгоист, Пэйдин. Я сжег твой дом дотла, чтобы быть с тобой, а теперь на моем пути стоит вся эта Илия, искушая меня поджечь спичку.
Его слова выбивают меня из равновесия.
— Я… прости. Ты же знаешь, я этого никогда не хотела…
— Ну, разве имеет значение, чего хотел кто-либо из нас, не так ли? — Он откидывается назад, выражение его лица отстраненное. — В любом случае, это все была лишь фантазия. Китт — тот, кому ты, Серебряная Спасительница, была предназначена. — Я смотрю, как он одним быстрым движением встает на ноги. — Я был всего лишь отвлечением.
Я быстро следую за ним, лицо каменеет от его насмешливого прозвища. Слова, что я бросаю в его равнодушие, далеки от истины, но боль все равно обостряет их на моем языке.
— Может, ты прав.
— Обычно так и бывает, Ваше Величество.
Моя грудь тяжело вздымается, мы всего в нескольких дюймах друг от друга. Это гнев на нашу жестокую судьбу заставляет меня сказать:
— Может, мне и правда стоит держаться подальше от этого отвлечения.
Мышца дергается на его челюсти.
— Может, и стоит.
— Отлично.
— Превосходно.
Я бросаю на него последний испепеляющий взгляд, после чего разворачиваюсь на каблуках и направляюсь к двери. Но его последние слова заставляют мои ноги замереть на качающемся полу.
— И что именно королева спросила у тебя о Китте?
Я стою, сжимая рукой грубый край двери. Потом рывком разворачиваюсь, встречая его равнодушный взгляд словами, столь же безразличными:
— Она спросила, собираюсь ли я его убить.
Между нами повисает долгая пауза.
— А ты собираешься?
— Снова, — говорю я сквозь стиснутые зубы, — ты настолько плохо обо мне думаешь?
— Ты знаешь, что нет.
Мой взгляд скользит по его напряженной фигуре.
— Тогда ты знаешь ответ на ее вопрос.
Он отводит взгляд, скрещивая руки на широкой груди.
— Хорошо. Потому что если мне придется выбирать между тобой и Киттом…
— Я знаю, — шепчу я. Слезы угрожают смыть гнев, за которым я прячусь.
— Правда? — Эти серые глаза скользят по мне так, как я, уверена, никогда не смогу привыкнуть. — Потому что я чертовски не уверен.
Эдрик
У короля врожденный талант к обману.
Этим, конечно, обычно не хвастаются, но правители, как правило, отличаются хитростью. Распространенная ложь о смерти королевы Айрис — далеко не первая, которую Эдрик скормил своему королевству. Прошло больше десяти лет с тех пор, как почти каждый Целитель в Илии получил щедрое вознаграждение за распространение лжи о том, что Обычные переносят болезнь, ослабляющую силу Элитных. Хотя людей не нужно было убеждать избавиться от своих слабых соседей и друзей. Большинство представителей Элиты с готовностью поддержали Чистку. Власть — это болезнь, которая развращает каждого, кто хотя бы раз ее вкусил.
Эдрик проводит вечер годовщины смерти жены в молчании. Он ни с кем не говорит, не плачет и не скорбит так, как положено душе. Вместо этого его сердце становится черствым, лишившись нежности и тепла Айрис.
Его вырывают из сна тяжесть в груди, похожая на камень, и громкий стук в дверь. За порогом стоят три фигуры, все разного роста. Первый — доверенный советник, Оливер Роув, рядом с ним — ослепительно красивая молодая женщина. Третий покачивается у их колен, у него зеленые глаза, как у короля, и яркая улыбка, как у матери, которой у Китта больше нет.
Принц врывается в комнату, весь такой веселый и по-детски удивленный. Эдрик проявляет к нему мало ласки — ему тяжело смотреть на мальчика, который так похож на его любимую покойную жену. Вместо этого король раскладывает перед ребенком красочную карту — никогда не рано начать изучать его будущее королевство — и обращает все внимание на своего советника.
— Ваше Величество, — начинает Оливер, — примите мои глубочайшие соболезнования…
— Айрис умерла два года назад, дав жизнь моему наследнику. — Эдрик неопределенно указывает на мальчика. — Не вижу причин утешать меня сейчас.
Советник склоняет голову в знак понимания.
— Разумеется, Ваше Величество. Именно это я и хотел с вами обсудить.
— Надеюсь, ты не зря тратишь мое время, Оливер. Ты побеспокоил меня в личных покоях.
Подталкивая женщину, чьи черные волосы красиво сочетались с серыми глазами, советник пробормотал:
— Прошу прощения, мой король, но вы поймете, что дело деликатное.
Эдрик отступает в сторону, позволяя гостям войти в его покои, затем закрывает дверь.
— Неужели?
Оливер хлопает в ладоши.
— Как один из ваших советников, я считаю, что прежде чем объявить королевству о смерти королевы, мы должны позаботиться обо всех деталях. В том числе о двух годах с момента смерти Айрис. — Он бросает на короля взгляд, будто между ними существует негласное понимание. — Именно поэтому я представляю вам свою дочь. Для брака.
Эдрик не моргает.
— Объясни.
Борьба Оливера за власть столь же неудивительна, сколь и бесполезна, но одной жадности недостаточно, чтобы он осмелился его беспокоить. Нет, король безмолвно решает, что это предложение должно быть стоящим. Иначе мужчине придется заплатить за это своей головой.
— Видите ли, — продолжает Оливер, в то время как его дочь раздраженно вздыхает, — королевство давно ничего не слышало об Айрис, так что убедить их в том, что она умерла два года назад, будет несложно. Но народ захочет знать, почему им не сообщили раньше. И тут появляется Мила.
Мисс Роув, похоже, совсем не рада быть частью этого плана, но она ничего не говорит, пока ее отец продолжает:
— Вы, Ваше Величество, скажете королевству, что несколько месяцев оплакивали покойную королеву после ее кончины. Когда траур завершился, вы взяли в жены женщину, чтобы продолжить укреплять свою династию. Поскольку среди членов королевской семьи нет достойной кандидатуры, очевидным выбором стал частный союз с дочерью доверенного советника.
Король слушает, заинтригованный этим предложением. Ему по душе хитроумные планы.
Оливер, сделав глубокий вдох, добавляет:
— Вы не сообщили королевству об этом браке раньше, потому что ваша новая жена, Мила, уже была беременна. Чтобы обеспечить ее безопасность, ваш союз оставался тайной еще долгое время до тех пор, пока не родится ваш запасной наследник.
Эдрик бросает скептический взгляд на застывшую женщину.
— У тебя уже есть ребенок?
— Да, — отвечает за нее советник. — Он еще младенец — ему едва исполнился год, и его легко можно выдать за вашего собственного.
Король размышляет долго и мучительно.
— Смелое предложение, Оливер.
— Как ваш советник, я обязан помогать вам. — Он решительно кладет руку на плечо дочери. — И это лучший выход из вашего затруднительного положения.
Эдрик поворачивается к Миле, голос у него безжизненный:
— Кто отец?
— Никто, о ком стоило бы волноваться, — резко отвечает она.
Наступает долгая пауза.
Король бы рассмеялся, если бы не забыл, как это делается.
— И с чего ты взяла, что мне нужен твой бастард?
Оливер сглатывает, его дыхание прерывается. Мила прищуривает свои серые глаза.
Король распахивает дверь, произнося условие:
— Если я назову еще одного ребенка своим, он должен быть не менее могущественным.
— Так и есть, — выпаливает Мила, как настоящая мать. — В Илии нет никого, похожего на него.
Это в равной степени интригует и забавляет короля.
— Это мы еще посмотрим.
Мила передает своего сына Глушителю, ненавидя, какими пустыми кажутся ее руки без него.
Младенец не плачет и не ерзает, скорее, он просто принимает навязанную ему судьбу. Черные волосы облепляют его маленький череп, завиваясь вокруг ушей, в точности как у матери. Он поднимает взгляд на незнакомца, что держит его, и не отводит серых глаз от Глушителя.
— Ну? — Нетерпение Эдрика эхом разносится по комнате.
Дэмион поднимает взгляд на своего короля, и на этот раз он выглядит менее мрачным, чем обычно, и более впечатленным, чем когда-либо.