«Дурак», — Феденька весело качнул пучеглазой головой. Совсем он был не чудище, а, наоборот, очень симпатичный.
А через месяц, когда Филин уже думал, не сообщить ли о пропаже хозяйки квартиры, вдруг заявился адвокат. Не дослушав странную речь, Филин хотел уже вытолкать его вон, но потом все-таки прочел бумаги. Подумал, перечитал еще раз. И спросил:
— Это, значит, теперь моя квартира?
— И фамильяр тоже ваш. Вас он одобрил.
— Рыба? — Филин изумленно обернулся к аквариуму, где плавал Феденька, медленно шевеля плавниками.
— Почему нет?
— Но я ничего не понимаю в колдовстве… и в рыбах…
«А я тебя научу», — пообещал Феденька и улыбнулся.
Шесть (очевидец Алексей Бурштейн)
По-твоему, чудо — это обязательно чувак с крыльями и в белой простыне, спускающийся с небес под фанфары? Нет, это не чудо, это глюк. Чудеса выглядят иначе… Без фанфар.
В мае это было. Ну да, как раз мы с женой годовщину свадьбы справили. Отправили меня в П**но с инспекцией. Это ты деревня, а П**но — посёлок городского типа, там одних только жителей почти полторы тысячи, и мебельная фабрика… Хотя да, та ещё дыра.
Дорога туда — это песТня, причём группы «Ленинград». Знак «крутые повороты следующие 32 километра» не зря поставили. Раздолбанный асфальт, в нём колеи, заполненные гравием, всего одна полоса с разъездами, обочины толком нет, по бокам скалы и обрывы. Фуроводы, кстати, заранее по рации распределяют между собой проезд, потому что если две фуры нос к носу встретятся между разъездами, то выкарабкиваться оттуда они будут до второго пришествия. Прибавь к этому перепад высот. И вот по этой, с позволения сказать, трассе я тошню на своём драндулете, периодически переключаясь с третьей передачи на вторую. Прохожу семнадцатый километр, там серьёзный подъём, левый поворот вокруг скалы, обзор — как в танке, справа где-то метр обочины, а дальше облака внизу парят. И тут в лобовуху впечатывается чупакабра!
Можно, я подымлю? Как вспомню этот момент, так вздрогну. Спасибо.
Стекло считанные сантиметры до моей морды не дошло, что не в трещинах — то в кровище. Хорошо ещё, что я вправо выворачивать не стал, а то тебе для этого разговора медиум понадобился бы… Ну, по тормозам дал, конечно, как без этого. Съехал на эту мини-обочину, выбираюсь из машины, руки трясутся, сигарету с четвёртой попытки достал и с пятой закурил. В лобовухе торчит то ли собака, то ли оленёнок, то ли козёл какой-то горный. Никогда таких не видел, даже в кино. Длиной в метр, морда вытянутая, глаза смотрят вперёд, как у собаки, но зубы ровные, без клыков, как у травоядных. Шерсть короткая, коричневая; голова белая. И, что самое убийственное, лап у него — шесть. Не атрофированные, как у генетических уродов, а вполне нормальные, развитые лапы, мускулистые, только шесть штук. Хвост? Да. Длинный, голый, вроде крысиного.
Пепельницу забери… Ага… Чайку? Да, ещё от чашечки не откажусь.
Ну, машиной его крепко приложило. Кровища хлещет, капот промят, а он торчит из лобовухи и эдак лапами перебирает. А, я не сказал? Он живой был. Ну, может, в агонии. Но лапами шевелил вовсю. Нет, ну что я, шесть от четырёх не отличу?! Шесть лап у него было, могу поклясться!
Значит, хожу я вокруг машины и думаю, что делать дальше. Капот промят основательно, как раз в этом месте бачок с тормозухой, и гидроусилитель недалеко. Если они пробиты, то доеду я аккурат до первого поворота. С другой стороны, идея куковать на семнадцатом километре тоже не блеск. Сотовый не ловит, — кому в голову придёт ставить базовую станцию там, где из людей только фуроводы водятся. В общем, брожу, чешу репу. И тут… Дай-ка пепельницу…
…И тут из-за поворота вылетает «Опель» и впечатывается моему красавцу в бок. Я только охнуть и успел. Мой драндулет, понятно, эдак медленно через край переваливается и катится вниз, хлопая дверями. «Опель» отброшен в скалу и эффектно, с искрами, об неё тормозит. Вываливается из него тело, которое из-за нервов даже стоять не может. Девчонка, лет двадцать пять. Трезвая. Ехала на автомате, придерживая тормоз; сожгла колодки, они перестали держать, вот её и разнесло на длинном спуске. Ей никто не говорил, что на спуске тормозить надо короткими пульсами, а лучше вообще переключаться на пониженную и притормаживать двигателем. И, если бы не мой драндулет, кувыркаться бы ей до самого дна.
А если бы не чупакабра, то кувыркаться бы до самого дна нам обоим. Там после этого поворота длинный узкий подъём, свернуть некуда, развернуться негде. Я бы успел затормозить, но её инерции хватило бы, чтобы сбросить в пропасть нас обоих. В общем, это существо нас обоих спасло.
Да, страховая выслала инспектора, он осмотрел мой драндулет. Ни следов крови, ни тушки не обнаружено. Инспектор сказал, что тушку могло выбросить во время падения. Кровь, видимо, тоже во время падения с машины стряхнуло?.. Ну, я настаивать не стал, себе дороже.
И ещё. Мы вернулись в город на её «Опеле», я вёл. Когда тормоза остыли, я садился за руль, и в зеркале заднего вида увидел шестилапое существо, коричневое, голова белая. Оно, целое и невредимое, стояло на задних лапах, подбоченясь средними, и махало нам вслед правой передней.
Вот это — чудо. А в чуваков с крыльями я и сам не верю. У них не крылья, у них лапы. Шесть. Сигаретку?
Улитка (очевидец Андрей Загородний)
Закрытый двор-колодец, внутрь только через подъезды, единственные ворота в арке не открываются лет сто. Эхом отдаются звуки, сыро даже в летние дни. Время будто заперто этим квадратом домов. Как и полсотни лет назад, по фанерному столику лупят доминошники, вечером орёт местный пьяница, а мамаши высовываются с верхних этажей, призывая потомство к обеду.
Дворничиха тётя Роза ткнула метлой грязный мяч, закатившийся под водосточную трубу. Мяч зашебуршился и выполз на свет.
— От шайтан! — отскочила тётя Роза, а слонявшийся поблизости алкоголик дядя Стёпа определил:
— Улитка гигантская, улиткус переросткус, — и пнул животное, изрядно ушибив нечищеный ботинок. В дальнейшей речи Степан опускал цензурные выражения, зато мощное эхо прокатилось как вдоль, так и поперёк двора.
Существо приподнялось, показались две тонкие ручки с пальчиками и розовыми ноготками. Одна почесала раковину, как чесал голову двоечник в известном мультфильме, нашарила на асфальте забытый детьми мелок и ловко швырнула его в источник звука. Источник ретировался в сторону арки.
Улитку же отвлёк громкий лай — пятидесятилетняя Манечка выгуливала болонку. Каждый день двор слушал брёх, ненавидел собачонку и культивировал неврозы. Только вот с Манечкой связываться не рисковали, предпочитая валерьянку сразу тому же средству, но после разговора.
Улитка, как гимнаст, приподнялась на своих ручках, покачалась и резво побежала в сторону собачонки. Та бросилась на лёгкую добычу, но нарвалась на пару пощёчин. От дальнейшего жители двора получили немалое удовольствие. Болонка с воем металась по асфальту. За ней вприпрыжку бежала улитка, ловко отвешивая ручками — или это всё-таки были ножки? — пинки по мохнатому собачьему заду. Следом круги нарезала Манечка, костеря непонятное существо.
Любившая тишину улитка-руконожка во дворе прижилась. Лежала под водосточной трубой, изредка прогуливалась на своих тонких конечностях, от капустных листьев и прочей еды отказывалась. Пару раз отвесила тумаков крикливым ребятишкам и отобрала дубль-пусто у доминошников.
Двор поменялся, разговаривали тихо, игроки не стучали костяшками, а дядя Стёпа не концертировал по вечерам. Даже мамаши не кричали из, казалось бы, безопасных, окон, а спускались за чадами лично. Неврозы пошли на убыль, тем более, что Манечка стала прогуливать болонку в соседнем парке.
В пятницу вечером ржавая петля не выдержала веса створки и половинка ворот, перегораживавших арку, рухнула. Открылась дорога городскому шуму. Улитка недовольно выползла из-под своей трубы и выглянула из двора. Выстрелил мотоциклетный глушитель, давно переделанный хозяином в угромчитель, и защитница тишины бросилась за удаляющимся нарушителем гармонии. Доминошники, дети, даже тётя Роза высыпали на улицу. Вдали исчезал мотоцикл. За ним, колотя по брызговику, номеру, задним фонарям уносилась руконожка.
Все — и дети, и подоспевшие мамочки, и непонятно откуда вынырнувший дядя Стёпа — смотрели вслед. Потом повернулись к арке. Но им не хотелось возвращаться в свой двор.
Ммузыка (очевидец Анастасия Бушмакина)
Дедушка не любил детей. Его страстью была музыка. И тишина. Мы ходили к нему только по праздникам.
Во время одного из этих визитов вежливости дедушка попытался занять меня, чтобы я не шатался вдоль книжных полок и не раздражал его вздохами. Он пригласил меня в кабинет и достал конверт с грампластинкой. Это была симфоническая сказка «Петя и Волк». Музыка заворожила меня. В тот день я провалился в щель между нашей реальностью и музыкальной и надолго остался там.
В следующий визит я опять принялся слоняться вдоль полок с книгами, косясь на деда. Дед нахмурился, а я шепотом попросил:
— Дедушка, можно еще раз послушать «Петю и Волка»?
Дед нахмурился еще сильней, но нехотя согласился.
В кабинете он открыл проигрыватель, нежно достал пластинку, поставил ее, аккуратно опустил иглу и, сказав: «Ничего не трогай», включил проигрыватель и вышел.
Я замер. Звуки музыки настолько захватили меня, что я не сразу заметил ЕГО. Он сидел, развалившись и поводя руками в воздухе. Серые пальцы, в два раза длиннее, чем у людей, заканчивались заостренными ногтями. Пальцы двигались в воздухе, взлетали и опускались в такт музыке, оставляя за собой призрачный след. Сам он тоже был серым и длинным, очень худым. Острые колени, жидкие волосы, вытянутое узкое лицо, маленькие глазки, рот и нос, — всё в нем танцевало, парило и растворялось в звуках. Не переставая пританцовывать и дирижировать, существо повернуло ко мне голову и расплылось в улыбке.
— Здравствуй, мальчик, — пропел он. — Я грааампл.