— Цак сефе, — просвистело чудовище сквозь свежую дырку и сплюнуло кровью. — Уцонул.
— Ты пойми — ночь, шторм, все дела. Увидел тебя в темноте — думал, вот она, мамаша Гренделя.
— Она цакая се пальсая? — искренне восхитился монстр.
— Нее, — махнул рукой герой. Поморщился. Свезенный о бугристую чешую локоть саднил, как будто в него только что втерли свежий яд из тухлой рыбы. — Еще больше. Ну, не буду далее отнимать твое время. Пока.
— Пока. Плизайсий лекавь зивет на оствовах к юго-востоку, еси цо.
— Вот спасибо тебе! — Беовульф на прощание ухмыльнулся побитой рожей, кое-как уместился в лодочку и погреб одной рукой в указанную сторону.
…
— Теперь и не скажешь, кто из нас больше виноват! — капитан Титаника пытался согреться, обхватив себя руками, но получалось плохо. Все тепло, добытое с помощью самовнушения, уходило в льдину, на которой он сидел.
— Уз конесно, — злобно просипело чудовище, демонстрируя обломанный у основания рог.
— У тебя из повреждений рог. У меня — целый корабль. И много людей.
— Как зе, — раненый монстр сплюнул сквозь старую дырку в зубах, не разжимая челюсти. — У меня больсе.
Капитан поежился.
— Сойдемся на том, что туман виноват? Плохая видимость. На приборах тебя не видно. Свалю вину на айсберг.
— Идзец.
Капитан молча помахал чудовищу и погреб на льдине в закат, думая о том, что жизнь была бы гораздо лучше, появись у него под боком теплый пингвин.
…
Персонал боевой орбитальной станции с ужасом наблюдал за тем, как Земля разваливается напополам. Лишь ощущение нереальности происходящего не позволяло начаться панике.
— Ур-р-род криворукий, — бормотал капитан. — Ну, хочешь проверить орудие — в океан, в о-ке-ан пали, мать твою.
— Я в океан и целился, — у старшего помощника дергался глаз. — Там был туман. Ну и…
Неожиданно в иллюминаторе показалась злая чешуйчатая морда.
— Цы мне хвост оцстрелил! За сто я теперь цубами деззатца долзен?
— Я… — старший помощник глупо улыбнулся в стекло и, нащупав в кармане остро заточенный карандаш, стал остервенело ввинчивать его в ладонь. Чтобы проснуться. Однако морда (на переднем плане) и апокалипсис (на заднем) даже не думали исчезать.
— Зацолбали, — плюнул в стекло Уроборос. — Пусць цеперь другой кцо-нипуць экфацором порабоцаец.
Старший помощник в рекордные пять секунд проковырял ладонь насквозь и завалился набок от болевого шока. Мировой змей грустно покосился на отстреленный хвост и погреб прочь, в глубины космоса.
Нечто недостающее (агент Виктор Колюжняк)
В хижине пахло смолой, пылью и зверем. Сквозь занавешенные окна с трудом пробивался свет. Удалось разглядеть лишь гигантский силуэт под покрывалом на огромной старой кровати.
Сквозь шлемофон донеслись помехи. За стеной небольшой отряд охранял хижину, хотя никаких шансов против флуктуаций у них не было. Ни у кого в мире их не было, кроме Твари.
Ты справишься, ты сможешь, ты должна, у тебя всё получится, судьба мира на волоске и ещё куча патетичных фраз. Все они зазвучали искренне, когда лучшие умы планеты оказались бессильны перед волнами флуктуаций, которые неумолимо сходились к этой точке, уничтожая всё живое. Ещё сутки назад план Крис казался бредом, а сейчас превратился в последний шанс.
— Я принесла то, что ты просила, — сказала девушка.
Силуэт под покрывалом остался недвижим, но сквозь треск помех раздался голос Твари:
— Покажи.
Крис поставила контейнер на пол и открыла. Застывшие в полупрозрачном желе глазные яблоки; погруженный в питательный раствор нос; чуткие длинные пальцы с аккуратными ногтями; дрожащие от вибрации воздуха уши; влажный розоватый язык.
— Дура.
Судя по голосу, Тварь настолько устала, что тупость людей даже не вызывала у неё раздражения. Зато у Крис его хватало:
— Ты сказала, мы принесли! Ты сказала, что без этого и без тебя флуктуации пожрут всё, что осталось от мира. Ты сказала!
— Дура. Хочешь помочь? Покажи, что ты принесла.
— Да смотри уже!
Глаза словно выжгло огнём. Наступила тьма. Кромешная. Внешний мир утратил все очертания.
— Ты забрала мои глаза… — прошептала Крис. — Зачем?
— Чтобы лучше видеть, что ты принесла, дитя моё.
Казалось, Тварь мурлычет. Или скалится. Крис лишалась зрения, но обрела знание, чем всё должно кончиться.
— Так, значит? Ну, забирай остальное…
Тварь не пришлось уговаривать.
Крис пошатнулась, когда пропал слух. На секунду запаниковала и поскользнулась. Успела выставить руки, но всё равно больно ударилась головой о что-то.
«Контейнер», — подсказала память.
Крис почувствовала кровь на губах. Слизнула её, и не ощутила вкуса.
Затем пропали запахи, а сама Крис потеряла связь с пространством. Только пальцы всё ещё чувствовали странную ребристую поверхность пола.
«Что ты медлишь? — мысленно спросила Крис. — Вот они, пальчики…»
«Рука у меня уже была, я возьму другое. Но скажи последнее желание. Про мир — забудь. Проси для себя».
«Хочу знать, кто ты».
На секунду свет зажегся вновь. Всё та же хижина. На кровати валялось скомканное покрывало, а рядом гигантский волк замер перед прыжком.
Глаза его хищно горели во тьме. Её глаза.
Уши стояли торчком. Её уши.
Пасть разевалась, демонстрируя клыки и язык. Её язык.
Ноздри хищно раздувались. Её ноздри.
Волк взвился в прыжке и через секунду принялся рвать клыками тело. Её тело.
Закончив трапезу, Тварь выломала дверь. Жалкие остатки людишек топтались рядом, моля о спасении. То, что виделось им приближающимися со всех сторон энергетическими флуктуациями, для Твари распалось на силуэты.
Громко взвыв, Фенрир кинулся в гущу битвы богов. Туда, где виднелся силуэт Одина.
ВООБРАЖАЕМЫЕ «ДРУЗЬЯ»
*на самом деле, на предыдущей странице что-то написано, однако ты пролистываешь ее — потому что, на твой взгляд, там ничего нет*
…
Люди называют это языком, однако он является довольно бедной знаковой системой, так как служит только для описания вещей, а не для понимания их.
Тем не менее, я попробую зафиксировать полученные данные в отчете, для наглядности составленном из местных символов.
Людской разум настроен только на работу извне вовнутрь.
По этой причине они отлично анализируют и интерпретируют происходящее вне их тела, однако полностью игнорируют процессы, идущие в обратном направлении: изнутри вовне.
Так, порождения сознания, пока они находятся в теле, не интерпретируются человеком как самостоятельные объекты, но, стоит их извлечь, как они объективируются и становятся источником эмоций (вместо того, чтобы дублировать субъективность и становиться элементом диалога).
Этот момент настолько отличает людей от нас, что я считаю оправданным провести серию экспериментальных наблюдений.
Необходимо понять, насколько силен их контроль над внешними объектами, инициированными внутренним сознанием, и насколько данные артефакты могут влиять на диалоговые структуры предметного мира.
Живое воображение (наблюдатель Владимир Аренев)
— Ну, давай ещё раз, с самого начала. Чего именно ты боишься?
— Сложно сказать. Много чего. — Он молчит, сопит, думает. — Вот, например, когда скрипят в ночи. И клацают. И шорох — такой, знаете, ожидающий. Ты точно знаешь, что он или она — там, в темноте, затаился… затаилась… Затаилось. И вот-вот напрыгнет, а потом…
— Я понял. А ещё? Чего-то конкретного, вещественного?.. Понимаешь, ну, такого, что можно пощупать руками.
Молчит, сопит. Думает.
— Медведей. Железных солдат со штыками. Динозавров. Ещё — таких штук, которые ловят сны. От них пахнет перьями и пауками.
— Пауков тоже боишься?
— Пауков? — смеётся, щуря круглые глазёнки. Даже в полутьме кабинета доктору видно, как проступают симпатичные ямочки на щеках. — Чего ж их боятся? Они смешные. Но если сны ими пахнут — это плохо. Значит, опять кто-то попал в беду.
— Подожди-ка, я запутался. При чём здесь тогда ловцы снов… ну, эти штуки, о которых ты говорил.
— Это же просто: они ловят сны. Те, в которых появляются мои друзья… будущие друзья, конечно. И они — друзья — не могут выбраться. Вот совсем никак, это словно их в банку поймали или в лабиринт. И нужно их спасать. А там повсюду — шорохи, и клацанье, и железные штыки, и д-д-динозвры… А ещё вспышки. И… — Он сглатывает, говорит тихо-тихо: — И крики.
Доктор вздыхает. Всё это так знакомо — и в то же время необычно. Что за история с друзьями, да ещё с отчего-то с будущими?
— Напомни, пожалуйста, сколько тебе лет? Пять?
— Пять с половиной, скоро будет шесть.
— Но ты же смелый мальчик. Сам пришёл в кабинет, без родителей. Умный. Что тебе сделают ловцы снов?
Мальчик вздыхает:
— Эх, неужели не понимаете? Не помните? А я… я очень хорошо помню. Все мы — помним. Ну да, — говорит он скорее сам себе, — взрослые — у них совсем по-другому голова устроена. А дети, — добавляет, глядя на доктора, — всё-превсё знают. Поэтому и боятся. Спят, и во сне боятся, и представляют тех, кого боятся. А потом родители вешают им ловца снов, чтобы поймать. Поймать в бег по кругу, в дрожь, шорох, шёпот, свет, крик. В бесконечность.
Доктор огорчён, сбит с толку. Тяжёлый случай, а он-то понадеялся…
— И тогда, — снова вздыхает мальчик, — что ж, надо их выручать. Но это очень страшно. Потому что там всегда всюду скрипы во тьме. И ты точно знаешь, что тебя ждут. И повсюду притаились солдаты. Сколько раз мы… всегда… всегда одно и то же. Но мы приходим. Мы боимся, но приходим своим на выручку. Просто… я так устал бояться. Наверное, я трус.
— Вот что, — мягко говорит доктор, — давай-ка мы с тобой сделаем так… — Он поднимается, идёт к окну и раздёргивает шторы. Сеанс окончен. Его оригинальная методика здесь не сработает, будет только хуже; необходимо сперва поговорить с родителями, выяснить, в каких условиях мальчик растёт, что могло его травмировать.