— Это не я, — мрачно сообщила Лерка, словно к чему-то прислушиваясь. Я тоже невольно замерла, оглядывая с тревогой ее небольшую квартиру-студию, где все было как на ладони. Видимо, я побледнела, потому что Лерка вскочила и подставила мне стул.
— Сумка… Шарф… — Мысли прыснули врассыпную. Моя сумка, которую я только что бросила на пол, аккуратно стояла, застегнутая, на открытой полочке в шкафу, а шарф переместился с тумбочки на вешалку. Туфли кто-то задвинул под обувницу, идеально симметрично.
— Только не кричи. Он не любит, когда кричишь, — глухо подсказала Лерка. — Он от этого начинает двигать мебель и мыть плинтус.
— Это бара… домо… — никак не получалось подобрать правильное слово. Барабашка стучит и пугает. Домовой, конечно, приглядывает за домом, но… это все домашняя нечисть. А тут какая-то… чисть.
— Не знаю, кто. Я тоже думала, домовой. Он сначала нормальный был.
— Был? Хочешь сказать, это у тебя давно? Мы ж неделю назад виделись!
— Ну, я раньше, когда что-нибудь найти не могла, говорила в шутку… — Лерка смущенно замялась. — Ну… говорила, барабашка, поиграл и отдай.
— Часто говорила? В твоем-то бардаке, — я достала из бара начатую бутылку коньяка и плеснула обеим в чай.
— В общем… да. А потом вещи стали не пропадать, а как бы… находиться. То есть, например, ищу ключи там, где бросила, а потом раз — они на гвоздике для ключей. А я их туда никогда не вешаю. Мама вешала. Отец вешал. А я так и не научилась. Это же как рефлекс. Слышишь?
Она настороженно подняла палец, и мы обе прислушались. В холодильнике едва слышно что-то шуршало и двигалось.
— Продукты сортирует, гнида психованная, — пробормотала Лерка со злостью. — Все отмыл и вычистил, так все равно что-нибудь найдет и начнет скрести.
— А может, это мыши? — ляпнула я, все еще не в силах поверить.
— Угу, мыши-психопаты, повернутые на уборке. О, эксперимент хочешь? — Лерка исподлобья глянула на холодильник и, словно неудачно повернувшись, уронила со стола чайную ложку.
Мне показалось, я только моргнула. Прошло меньше секунды. Ложка исчезла. Словно бы на грани слуха почудился шум воды. Но тоже всего часть мгновения, не дольше.
— Вымыл и в ящик убрал! — с каким-то отчаянием произнесла Лерка. — Я открываю шкафы, он закрывает. Платье достану, не успею отвернуться, уже висит в шкафу. И ведь не видно его. Так хоть знать бы, где эта дрянь сейчас копошится. А то все время кажется, что он за спиной.
— Может, тебе батюшку вызвать? — предложила я, чтоб хоть что-то сказать. Все это никак не укладывалось в голове.
— Угу, и кришнаитов с бубнами, — саркастически парировала Лерка. — А потом мне бригаду вызовут и в дурку упекут. Баба с манией уборки. Люсёна, ты же умная и адекватная. Придумай, как быть. Квартиру пока продать не могу, в наследство никак не вступлю. От своей в съемную ехать — дико. Да и с работы опять поперли. Я ж четвертый день не спавши, вчера запуталась в расчетах, ну и… вот.
— А не спишь тоже из-за него? Шумит?
— Да пес с ним, шумом. Шуми на здоровье, фиг ли, — рассердилась Лерка. — Ладно, кровать трижды заправлял обратно, пока я в ночнушку переодевалась. Легла спать, он что-то в шкафу раскладывал. А проснулась… Люсь, ты знаешь, я крепко сплю. В общем, проснулась: лежу навытяжку, на одеяле не морщинки, волосы уложены, руки так крестом на груди. Как у покойника. Блин, я так перепугалась. Вскочила. Стала орать, чтоб шел на хрен и оставил меня в покое. Оборачиваюсь — кровать застелена, и тапки у кровати ровненько стоят. И не могу больше спать. Можно я у тебя немного поживу? Может, если выспаться, придет в голову что-то толковое. Я уже ничего не соображаю. Словно в тумане все.
Лерка отчаянно потерла слипающиеся глаза, всхлипнула и потянулась за салфеткой. Вытащила, комкая, одну, рассыпала остальные. Злясь на себя, принялась дрожащими пальцами запихивать обратно. В отчаянии ударила по столу, поняв, что не справится не то что с происходящим, даже с салфетками. Стоило ей уронить ладони на колени, и невидимая рука — рука ли? — тотчас расправила бумажные квадраты и, аккуратно сложив уголком, пристроила обратно в салфетницу.
— Слышишь, тварь? Ты достал уже!
Лерка вскочила, швырнула салфетницу в угол. Идеально симметричные белые уголочки спланировали самолетиками на пол. Не находя выхода гневу, выдернула из кухонного стола ящик. По полу покатились ложки, вилки.
— Лер, я нам такси вызову, — она не слышала и, кажется, вовсе забыла о том, что я рядом, а я не знала, как ее остановить, да и стоит ли. Если бы кто-то мне не давал спать четверо суток, не знаю, что бы я сделала и до какого состояния дошла.
Переходя от шкафа к шкафу, Лерка открывала дверцы, вываливала без разбора на пол содержимое. А за ней шел кто-то невидимый и с упрямой методичностью возвращал все на место.
— Меня нельзя упорядочить, тварь ты этакая! Люсёна, объясни ему, что ни хрена не выйдет! Есть то, что нельзя убрать! Так невозможно жить.
Я трясущимися руками набрала с ее телефона номер такси и назвала адрес. Я боялась даже пошевелиться. Сообщение о том, что машина подъехала, пришло через пятнадцать минут. Лерка, обессиленная и измотанная истерикой, сидела на полу посреди идеально чистой комнаты, и кто-то невидимый прядь за прядью расчесывал и укладывал ей волосы.
— Лера, — я боялась подойти. — Идем.
Она кивнула, попробовала встать, но без сил снова опустилась на пол. Мне казалось, он схватит меня. Я готова была закричать от любого прикосновения, но нужно было что-то делать. Я подошла и потянула Лерку за руку, попробовала взвалить на себя, но из нее словно все кости вынули.
Я все тянула и тянула, не осознавая, что не смогу не то что дотащить ее до машины, даже подвести к двери. Крикнув что-то бессмысленно ободряющее, я рванула вниз и как-то умудрилась уговорить таксиста подняться со мной и помочь забрать «больную подругу».
Дверь была закрыта, но не заперта. В холодильнике что-то шуршало. Лерка лежала на кровати. Неподвижная, идеально причесанная и одетая, с фарфорово-бледным лицом — она походила на большую куклу, на синеющих губах которой ветер оставил маленькое перышко от лежащей рядом аккуратно взбитой подушки.
Театр (наблюдатель Сергей Пономарев)
Мы подходили к театру со стороны улицы Космонавтов. Лёня шёл, пригнувшись, как партизан в окопе. Я топал следом.
— Не стоит такой риск десяти тысяч, — процедил Лёня и сплюнул на асфальт.
Я кивнул. Не стоит.
Мы подобрались к бывшему зданию почты. Лёня выхватил из-за спины ружьё и заглянул за угол.
— Вроде тихо, — прошептал он.
Я подошёл к Лёне, жестом показал отодвинуться, присел рядом и посмотрел на театр.
Разрушенные колонны напоминали выбитые зубы. Пустые окна гипнотизировали чёрными провалами многоглазого чудовища. Только прекрасно сохранившаяся дубовая дверь напоминала о былом величии театра, куда стекался весь город в поисках зрелищ, новых знакомств и незабываемых эмоций.
— Скоро ночь, — буркнул Лёня. — Надо идти, иначе и нас сожрёт, — он кивнул на театр.
— Сожрёт, — повторил я.
— Знаешь, почему в трёх кварталах отсюда не осталось даже плешивого бомжа?
Я кивнул. Знаю.
— Потому что эта дрянь сжирает даже собак.
Спасибо.
— Ладно, чё встали-то, Сань, — он махнул рукой. — Если начнёт темнеть — я туда и за тридцатку не сунусь.
Перебежали дорогу.
Попытались открыть дверь. Били минуты две. В ответ слышали только уханье. Из-под двери поднималась пыль.
Пошли через окно. Я подсадил Лёню, потом он подал мне крепкую руку.
Шли по пустым коридорам и слушали тишину.
Вышли в зал.
— И что ты ожидал здесь увидеть? — спросил Лёня, доставая сигарету.
Да. И впрямь, что ожидал? Что Марина тут живая стоит и ждёт меня?
Покосившиеся стулья, сцена с чёрными провалами, повисшие с балкона остатки люстры, хрусталики под ногами — всё, чем встретил нас великий театр.
— Твою жену не вернуть. Мне жаль, — Лёня сказал то, что должен был.
Я кивнул.
— Зачем ты меня-то брал? — спросил он, разрезая спёртый пыльный воздух кольцами дыма. — Ещё и чирик дал? Может, верну половину, а?
Вот это он говорил искренне.
— Боялся я один, — пробормотал я и уселся на крайнее кресло.
— Пора идти, — Лёня пошёл к выходу.
— Иди.
— Ты остаёшься? — спросил он без удивления. Проницательный оказался малый.
Я не ответил.
Шаги удалялись. Оставался запах табака.
Лучи солнца перестали попадать в окна театра через час. Я сидел неподвижно.
Вдруг услышал, как скрипят двери.
Увидел абсолютно ровную сцену; люстру, которая висела там, где надо, и освещала зал; осанистые крепкие стулья с гладкой зелёной обивкой.
На сцену высыпали актёры.
Заиграла музыка.
На сцене я увидел Лёню. Он пожал плечами, обводя глазами зал:
— Не отпустил, — потом указал на стул рядом со мной. — Одевайся. И иди к нам.
Я увидел на соседнем месте воинские доспехи. Их украшал герб из красной розы и огромного медведя, вытянувшего лапы к цветку.
А потом на сцену вышла Марина:
— Привет, дорогой, — на пальце блеснуло обручальное кольцо. — Я ждала.
Я посмотрел сначала на пистолет. Задумался, как можно прекратить галлюцинацию.
Потом глянул на доспехи.
Потом на Марину.
И сделал единственно верный выбор.
Стены задрожали. Из подвалов поднимался звук, напоминающий приглушённый смех. Театр радовался, что нашёл-таки идеального актёра на роль воина.
ГУП Мосгортранс (наблюдатель Татьяна Вуйковская)
— Не смотри туда, они не любят взглядов.
Даша вздрогнула, но не обернулась. Она знала, что увидит офисную крысу, влюбленных, школьника — обычных пассажиров метро по утрам. Больше ничего.
Она опустила глаза, когда поезд метро пролетел мимо. В прошлый раз слишком хорошо было видно, что в кабине не машинист.
Теперь главное — не касаться вагона снаружи. И не держ