Грянул выстрел. Не-Стивен дернулся. И еще выстрел, и еще. Послышались «бах! бах!» откуда-то из-за спины – стреляли другие копы. Дункель с матами бросился на землю. Где-то послышался человеческий крик.
«Будет скандал», – вздохнул Дункель и тут же поразился тому, что думает о проблемах с прессой так некстати.
Содрогаясь от пуль, существо, когда-то бывшее человеком, шагнуло вперед, еще шаг, сорвалось на бег. Кто-то попал по ногам, и Не-Стивен грохнул оземь всего в паре метров от Дункеля. Выгнувшись подобно змее, черный молочник поднял над землей свой изувеченный торс, разорвал на груди рубаху, от натуги стиснутые зубы разлетелись на осколки, и грудная клетка лопнула, словно ребристый пузырь.
Детектив среагировал молниеносно – черная жижа окатила бы вонючим фонтаном место, где он лежал всего секунду назад. Не-Стивен превратился в дымящуюся груду плоти и костей. И она не двигалась.
– Сучий потрох, – прохрипел Дункель.
Я достал сигарету, оперся о бок верного Понти и закурил. Подошел бледный, как смерть, Полхаус.
– Джерри…
– Они затоптали труп девочки.
– Да.
– Слышал твои вопли.
Полхаус потупился. Мне его жалко.
– Пит, дружище, не время киснуть, – у меня в голове мелькнула интересная мысль. – Мне нужен прогноз погоды. И что мы знаем о погибших?
– Досье уже нашли и везут сюда.
Хоть одно хорошо. За пятнадцать минут ожиданий я выкурил три сигареты, еще раз осмотрел останки бедняжки Мэрджори, тела женщины и Влада – по бычку на каждую жизнь. Аминь.
А вот и Полхаус, сует мне листы. Приступим…
Имя: Ирма Пев. Что-то мне это напоминает. Поразмыслить на досуге.
Возраст: 44 года. Домохозяйка. Мать пятерых детей. Муж: Вальдемар Пев, эмигрант.
Тут и думать-то нечего – случайная жертва.
Имя: Владимир Щекавица. Бедный Дракула. Не то место, не то время.
Возраст: 28. Член международного клуба переводчиков «Night Gaunt Flies». Автор многочисленных трудов по переводу Пнакотических рукописей и трактатов о «мверзком» языке. Подался в полевые переводчики для изучения быта мверзей. Сегодня должен был состояться его первый поход в Крайслер-билдинг.
Дьявол, двадцать восемь лет! Эти русые волосы и вывернутая челюсть мне запомнятся надолго. Молодняк, хлипкий интеллигентишка до мозга костей (или даже от мозга костей), но он закрыл собой меня, копа, который должен был быть гарантом его безопасности! Печально всё это.
Имя: Стивен Хобблс.
Возраст: 38 лет. Молочник. Семьи нет. Соседи отзываются о нем, как о прекрасном человеке. А в том, что от него осталось, и человека не сразу признаешь…
И всё же я удивлен тем, что практически никто не пострадал. Да, два человека погибли, три ранены (два – шальными пулями офицеров полиции), но при таких-то обстоятельствах!.. Это просто чудо. Как и то, что я до сих пор жив. Метили в меня, я в этом уверен.
– Мои парни тут поспрашивали… – бормочет Полхаус, заглядывая в бумажки. – Госпожа Пев пыталась оклеветать Хобблса за то, что он отказался спать с ней – может, это и есть… м-мотив? – Кадык Полхауса задергался вверх-вниз. Всё еще под впечатлением, бедняга.
– Ерунда, стечение обстоятельств. К тому же зачем Хобблсу понадобился Щекавица? Его здесь вообще не должно было быть! Да и вообще, какого лысого Хобблс превратился в черную херь?!
Взять себя в руки. Стискиваю зубы.
– Не знаю, Джерри.
Для одного дня это уж слишком.
– Ладно, Пит. Опросите свидетелей. Попытайтесь нащупать связь между Щекавицей, мверзями и Хобблсом. Сдайте на анализ останки девочки, плоти Хобблса и той черной бурды. Заодно проведите полный анализ крови Щекавицы. И узнайте чертову погоду.
Три дня спустя, 18:12 p. m.
Только что вернулся из Аркхема – мотался в Мискатоникский университет, рылся в архивах. Вот уж никогда бы не подумал, что заделаюсь книжным червем. Конечно, и раньше приходилось закапываться в пыльную макулатуру, но это… Голова гудит, мысли сталкиваются и грохочут, словно танки, буравя извилины моего мозга.
И всё из-за вещества, обнаруженного в мазутной «крови» Хобблса. Два дня назад Полхаус принес мне результаты анализов, в которых наши лабораторные крысы вынюхали эту… эту ерунду. Ее химическая структура показалась мне чертовски знакомой – что-то из того, что объясняли нам на учениях, когда настало время полной мировой реформы после пришествия богов… Вчера мне удалось отловить профессора Варда, показал ему распечатку. Он тщательно пытался скрыть потрясение от увиденного и упирался до последнего. Пришлось дать старому прохвосту под дых, и голубчик выложил всё как на духу.
Каждый день начинался с сообщения о пропавшем человеке. А то и не одном. И трупы, куда же без них… Только если бы нормальные трупы! Ошметки, опознаем только по одежде. Из Службы Космической Словесности сообщили, что доступных переводчиков у них нет. И всё. Дальше – ни шагу. Бьешься, словно комар о стекло.
А еще этот долбанный туман! Метеорологи локти кусают, а что за хрень над городом зависла, сказать не могут. Собираются туда какой-то зонд запускать, пробу брать. Скоро эта туча закроет солнце и будем жить, словно морлоки! «Возможно, смог… Возможно, чрезмерное скопление серы в атмосфере… Возможно…» Возможно, завтра кого-то из вас будут совком собирать!
С ума сойти. В полиции работают одни идиоты! Даже сводку погоды, нормальную сводку погоды раздобыть невозможно!
Этот кретинизм и вынудил меня последовать указаниям Варда и смотаться в Аркхем – слабая, но единственная зацепка. Полдня мудохался, прежде чем меня пустили в их закрома и дали полистать «Некрономикон». Честное слово, даже от самого занюханного бомжа пахнет лучше, чем от этого дряхлого томины. И что же я узнал? Субстанция, оказывается, повторяет контуры сигиллы Ньярлатотепа. Чудесно. Превосходно. Меня чуть не разворотило от тщетности поисков. Когда вставал из-за стола, еле сдержался, чтобы не огреть по голове молодчика в желтой хламиде, подскочившего забрать их вонючее сокровище. Наверное, хорошо, что они прячут эту книженцию – засмердела бы им всю библиотеку.
Надо расслабиться. Усталость подобно туману скрывает от меня разгадку преступлений. Однако воображение подкидывает картины измученных и изуродованных жертв – картины того, что осталось «за кадром», того, как они умерли.
Я притормаживаю возле метро.
Встряхнув головой, чтобы отогнать видения, я вылезаю из машины. Вокруг суетится народ, шныряют взад-вперед курьеры, тарахтят дизельные колымаги… Подымаю глаза чуть выше – свинцовое небо почти полностью укутал смог; кверху тянутся черные струйки дыма и растворяются в сером мареве. Качаю головой. Когда люди наконец-то поймут? Наверное, тогда, когда не смогут дышать.
В мою сторону тарахтит мотороллер, выплевывая черные клубы дыма. За рулем сидит какой-то карлик. Я отворачиваюсь от него и спускаюсь в метро.
Стены подземки пестрели афишами «Разбитого сердца» – с них на прохожих взирал поникший Лон Чейни мл., Король Боли.
Люди серым потоком тянулись наружу и столь же невзрачным ручьем сливались вниз, в метро – словно болотная жижа в сточную канаву. Детектив еле тащился, низко надвинув шляпу.
Дункель поморщился: закопченный перрон походил на чистилище. Ну, на худой конец, на преддверье ада. Народ толпился в ожидании поезда, глаза таращились в пустоту, в газеты; непроницаемые лица – чем не грешники, ожидающие лодку с Хароном? Только четверка лихих парней в кепках набок и кожаных куртках нараспашку громко обсуждала какую-то «сучку Люси», что они с ней вчера проделали, как ей это понравилось, и громко ржали – всё им было нипочем, им было весело. Дункель пошел прямо на них.
– Разрешите пройти, – сказал он и врезал под ребра одному из хохотунчиков. Тот рухнул на колени, задыхаясь. Чистой воды случайность.
– Простите, ради бога, – кинул Дункель и зашагал в другой конец перрона. Вдогонку орали благим матом и грозились его найти. Сволочи. Трусы. Жаль, что не бросились доказывать его неправоту – он бы продемонстрировал им всю глубину своего сожаления.
Настроение заметно улучшилось. Правда, ненадолго – в конце перрона стоял ночной мверзь.
Тварь была в темном длинном пальто, из-под которого торчали костлявые ноги с длинными когтями и шипастый хвост. Под тканью на спине, словно ворох гигантских червей, шевелились крылья. На голову мверзь нахлобучил широкополую шляпу, но смотрелась она нелепо – по бокам торчали загнутые внутрь рога. Маскировка, мягко говоря, так себе – не удивительно, что в радиусе трех метров возле чудовища было пусто. Тварь буквально лучилась флюидами зла. Дункель мечтал о том времени, когда полиции с национальной гвардией дадут приказ очистить город от этих паразитов.
Еще пару месяцев назад они разгуливали по городу голышом. Вот так, выходишь на улицу, а тебе навстречу идет это, подходит поближе и начинает щекотать. Просто так. Якобы им это нравится. Люди с ума сходили от ужаса. Мэр О’Двайр попытался договориться с тварями о маскировке и о том, чтобы людей не трогали. Об этом много писали в прессе, и как же удивилась общественность, узнав, что к пожеланиям О’Двайра прислушались, и отныне мверзи будут появляться на людях только в человеческой одежде…
Тварь на платформе стояла на месте, но не без движения: она поворачивала из стороны в сторону рогатую безликую голову, шевелила крыльями и медленно-медленно водила из стороны в сторону хвостом. Казалось, будто мверзь пребывает где-то под водой, и потоки шевелят его конечностями. Может, это течение существует, только течение не водное, а течение ауры зла и ужаса, которая витала вокруг этого существа?
Превозмогая тошноту, Дункель подошел чуть ближе. Как же он их ненавидел! Это была неконтролируемая, необъяснимая ненависть, таящаяся глубоко внутри его натуры. Так жертва ненавидит хищника – будь у газели такая возможность, она бы задрала насмерть всех волков, перегрызла шеи всем охотникам. Но при взгляде на массивные когти, кривые блестящие рога и мощный хвост детектив почувствовал что-то вроде уважения.