«А я кто — свиная отбивная?» — подумала Лаки. Но вообще этот эпизод доставил ей огромное удовольствие. Полный кайф — видеть, как Уоррис барахтается в дерьме.
— Вот как? — обрадовался подошедший кавалер Пиппы. — Дорогая, так это твои друзья? Почему бы нам не пойти и не отметить радостную встречу?
Они пошли в «Старую голубятню» — большой, похожий на пещеру, ресторан на берегу, где всегда вживую играл джаз и хватало места для танцулек. Лаки пришла в восторг. Пора уже и ей повеселиться! Судя по здешним мальчикам, это должен быть ЕЕ вечер! Пока Олимпия с Уоррисом трахались до потери сознания, она даже не могла заниматься «почти». Пришло время наверстывать упущенное!
Пиппа с Уоррисом о чем-то деловито беседовали. Олимпия строила глазки боливийцу — приятелю Пиппы. Лаки прогулялась через запыленный зал до дамского туалета, а когда вышла, к ней тотчас прицепился симпатичный парень в тесных джинсах.
— Американка? — осклабился он.
Она усмехнулась в ответ и кивнула.
— Пошли, потанцуем? — он показал взглядом на площадку, где извивались парочки.
— С удовольствием!
Пиппу что-то беспокоило. Ведя серьезный разговор с Уоррисом о своем драгоценном сценарии, она то и дело хмурилась, словно в мозгу что-то сверлило.
— Дай только мне добраться до ее предка, — захлебывался Уоррис. — Представляешь, сколько у него денег?
— А кто другая девушка? — поинтересовалась Пиппа. — Брюнетка, подруга Олимпии?
— Не обращай внимания. Жуткая зануда.
— Кто она?
— А, просто шпана. Кажется, они вместе учились в школе. Или что-то в этом роде. А что?
Пиппа покачала головой.
— Сама не пойму. Вроде бы я ее где-то видела.
— А, все эти битники на одно лицо.
Пиппа нехотя кивнула.
— Когда ты думаешь встретиться с отцом Олимпии?
— Как можно скорее. В то же время нельзя слишком натягивать поводья.
Пиппа слушала и продолжала наблюдать за черноволосой девушкой на танцевальном пятачке. Чем она привлекла ее внимание?
— Ты трахаешься с Олимпией? — спросила она Уорриса. Ее собственные отношения с ним носили чисто деловой характер, если не считать одну пьяную ночь, когда они посчитали сделку состоявшейся. Траханье вышло ничего себе, а вот сделка не удалась. Оба сочли повторение нецелесообразным.
— Нет, — дурашливым тоном ответил Уоррис, — я просто ухаживаю у нее на вилле за комнатными цветами. Естественно, трахаюсь!
— Она несовершеннолетняя. Почему ты так уверен, что ее отец одобрит твои намерения?
— К моменту нашей встречи у него не будет выбора. Может, я на ней женюсь. Что ты об этом думаешь?
Пиппа улыбнулась.
— Ш-ш-ш!
К столику подходила Олимпия — после небольшой прогулки с боливийским ювелиром.
— Где Лаки? — осведомилась она, обмахиваясь тыльной стороной руки.
— Кто? — насторожилась Пиппа.
— Лаки. Моя подруга.
Ну да! Конечно же! То-то ее лицо показалось Пиппе знакомым — лицо Джино Сантанджело! Джино! Эта соплячка наверняка его дочь! Много ли в мире девушек с именем Лаки? Пиппа вспомнила набор золотых расчесок и щеточек, который Бой купил в подарок новорожденной и на которых велел выгравировать «Лаки Сантанджело». Пятнадцать лет прошло! Господи! А этот идиот Уоррис стелется перед девчонкой Станислопулос. Много он понимает!
Пиппа Санчес просияла.
— Уоррис. Это нужно отметить. Закажи шампанское. Кажется, этот вечер станет поворотным. Для каждого из нас.
Джино, 1966
Его дочь отсутствовала уже четыре дня, и Джино кипел от ярости. Он побывал в пансионе, откуда она удрала. Познакомился с обеими записками, пригрозил директрисе и, возвратившись в Нью-Йорк, стал ждать развития событий.
В доме на Бель Эр надеялись, что Лаки вот-вот появится. Когда стало ясно, что она не вернется, Джино предпринял собственное расследование. Он вместе с Костой вновь посетил пансион и хорошенько расспросил девушек из класса — безрезультатно. Директриса была в гневе и ледяным тоном заявила, что настаивает на обращении в полицию. Косте пришлось два часа уламывать ее: это не сулит ничего хорошего. Самым убедительным доводом стала дополнительная субсидия в фонд школы.
Джино удалось разыскать мать лучшей подруги Лаки, Олимпии Станислопулос: та заверила его, что ее дочь прилежно изучает русский язык в Париже и ничего не знает о местопребывании Лаки.
Он позвонил Дарио — может, тому что-нибудь известно? Пустой номер.
После разговора с отцом Дарио положил трубку и обдумал сногсшибательную новость. Как это ему самому не пришло в голову пуститься в бега? Он страстно ненавидел школу, дела с каждым днем становились хуже. Знал бы он, где скрывается Лаки, с удовольствием присоединился бы к ней. Но, к сожалению, он не имел ни малейшего понятия. Дарио помрачнел и вернулся в класс.
Учитель рисования Эрик спросил:
— Как дела, Дарио? Все в порядке?
— Да, сэр.
— Ты уверен?
— Да, сэр.
Один из мальчиков передразнил: «Да, сэр!» — и захихикал.
Дарио проигнорировал эту выходку. В последнее время ему удалось развить в себе здоровое безразличие к мнению товарищей — это лучше, чем обижаться и жить в состоянии постоянной войны.
Учитель подошел ближе и всмотрелся в его рисунок углем — изображение пловца.
— Гм. Неплохо, Дарио, совсем неплохо. Задержись после урока, мне нужно с тобой поговорить.
— Да, сэр.
Джино рассмотрел все возможные варианты. Может быть, в эту самую минуту Лаки пробирается в Калифорнию — в своих тесных линялых джинсах и облегающей летней кофточке. Какой-нибудь шут гороховый, гнусный водитель грузовика предлагает ее подбросить, и она доверчиво карабкается в кабину. Короткая борьба — и вот уже изнасилованное, безжизненное тело его дочери валяется в кювете.
Ей было всего пятнадцать лет. Совсем ребенок. Если какой-то ублюдок посмел…
Дженнифер с Костой ни на минуту не оставляли его одного. Дженнифер следила за тем, чтобы он своевременно поел, и без конца уверяла Джино в том, что Лаки цела и невредима.
— Джино, дорогой, ведь она — твоя точная копия и способна постоять за себя.
— Дженнифер, ведь она еще дитя!
— Нет, дорогой. Лаки взрослая. Интуиция говорит мне, что с ней все в порядке. Нутром чую!
Джино посуровел и решил лично переговорить с Олимпией Станислопулос: вдруг она что-то знает и скрывает?
Мать Олимпии отправилась в круиз, но ее секретарша дала ему телефонный номер девушки в Париже. Джино целый день не мог дозвониться. Наконец он разыскал ее отца в Афинах. Тот был крайне недоволен, что его потревожили в разгар совещания.
— Олимпия точно находится в Париже, посещает курсы русского языка. Я немедленно свяжусь с ней и потребую, чтобы она вам позвонила.
— Спасибо, — так же лаконично ответил Джино. — Чем скорее, тем лучше.
Учитель рисования Эрик сказал:
— Мне показалось, ты не очень-то прижился в школе. Ты… не такой, как другие.
— Да, — с вызовом ответил Дарио. — Я не такой, как эти сопляки.
— Я знаю. Это бросается в глаза. Ты более чувствительный. И очень умный.
Дарио никогда не думал о себе как о сверхчувствительном или шибко умном, но согласился:
— Да. Пожалуй, так оно и есть.
— Я это сразу заметил, — тихо произнес Эрик. — С первого взгляда.
Дарио вдруг смутился. Эрик как-то странно смотрел на него.
— Мы с тобой похожи, — продолжал Эрик. — Я тоже был белой вороной в школе. Ребята ненавидели меня за то, что я увлекался искусством… серьезными книгами… всем, что есть в жизни прекрасного.
— Правда? — Дарио старался выглядеть заинтересованным, но, по правде говоря, ему не было дела до Эрика и его биографии.
— Как насчет того, чтобы провести со мной уик-энд — у меня дома? — как бы между прочим предложил Эрик. — Я заметил: ты никогда не ездишь домой. Обещаю тебе, будет весело. Ты не пожалеешь.
Дарио обдумал перспективу провести время с Эриком. Учителю рисования исполнилось двадцать четыре года. Он был плотного сложения, с волосами песочного цвета и водянисто-серыми глазами.
— А что мы будем делать? — осторожно спросил он.
— Что захочешь. Сходим в кино, поиграем в кегли, поплаваем, поедим чего-нибудь вкусного. Что ты об этом думаешь?
— Почему бы и нет?
Эрик улыбнулся.
— В самом деле — почему бы и нет? Только пусть это будет нашей маленькой тайной. Не скажем ни одной живой душе. Ты же понимаешь — школьные правила…
Дарио улыбнулся. Он вдруг почувствовал себя значительным и кому-то нужным. Эрик не приглашает к себе кого попало.
Ровно через двадцать четыре часа Димитрий Станислопулос позвонил Джино.
— Мы столкнулись с проблемой, — коротко сказал он.
Ага — уже «мы»!
— Что такое?
— Олимпии нет в Париже. Она взяла одну из моих машин и уехала.
Джино с облегчением вздохнул. По крайней мере, хоть Лаки не одна.
— Она очень своенравная девочка, — усталым тоном продолжал Димитрий. — Можно даже сказать, неуправляемая. Легко поддается чужому влиянию. Должно быть, она вместе с вашей дочерью…
— Где они могут быть?
— Не имею ни малейшего представления. Но я сообщил в полицию сведения об автомобиле. Вряд ли поиски займут слишком много времени.
— Надеюсь. Если бы ваша жена не уверила меня, что Олимпия в Париже…
— Моя жена слушает, что ей говорят. Жаль, что вы раньше не вышли прямо на меня.
Под конец они договорились на другой день встретиться в Париже.
— Дженнифер, едем со мной, — умолял Джино. — Я не знаю, как с ней себя вести.
— Нет, — ответила Дженнифер. — Пойми, Джино, ты должен сделать это сам. Она же твоя дочь. Попытайся вернуть былую близость, пока еще не поздно. Тебе дается, может быть, последний шанс. Поговори с ней, попробуй понять причину этого поступка.
Он попробует! После того, как выбьет из нее всю дурь. Выбьет — а потом попробует!