— Мухин! — весело ответил человечек. — Владимир Владимирович Мухин. Можно просто по-дружески Ве Ве. Ныне пенсионер. Дачу местных олигархов сторожу. Да это все семечки. Очередной пассаж судьбы. Дед, как я уже сказал. В прошлом журналист и сценарист. — Он опять гордо приосанился. — По одной моей повести даже фильм сняли. Про голубей. Давно… — Мухин слегка загрустил.
— А-а, это, наверное, «Прощайте, голуби»? — обрадовался Потап.
— Нет-нет, — покачал головой Ве Ве. — Мой был попозже, не так уж я стар. — Он печально усмехнулся. — Но я вспоминаю свое детство, голубятни во дворах, расстилающиеся под солнцем теплые крыши, откуда нас матери вечерами сгоняли с бранью… Глаза щемило от блеска металла, а в ушах посвистывали голубиные крылья… Хорошо…
Он открыл дверь, и все вошли в кафе. Выбрали столик под белой скатерочкой, угрожающе вооружившейся острыми салфетками, возле самого окна.
— Прямо про вас есть песня ностальгизирующая. Точь-в-точь, — язвительно хмыкнул Николай. — И по части первой любви тоже:
А я хочу, а я хочу опять
По крышам бегать, голубей гонять,
Дразнить Наташку, дергать за косу…
Ве Ве удивился, старательно укутывая себе колени суровой от крахмала салфеткой.
— А как вы угадали, молодой человек? Мою жену действительно зовут Наташей… — Он вздохнул мечтательно и грустно. — И дочку тоже.
Подошла молоденькая курносенькая официантка:
— Владимир Владимирыч, здрасте! Опять надоело тыкву жарить? К нам пришли?
Ве Ве весело вздохнул:
— Надоело, Настенька!
— Вы любите тыкву? — тотчас вылез Потап.
— Приходится любить, — опять весело вздохнул Ве Ве. — Да это все семечки.
Он шепотком заказал сразу на четверых, объявив, что его вкусу и знанию особенностей местных меню вполне можно доверять, и вновь ударился в воспоминания:
— Видите ли, молодые люди, моя Наташа в юности любила лишь одно занятие — смотреть в окно. Что она всегда и делала. Идешь с работы и видишь — в окне маячит ее головка. Родить она никак не могла. У нее было девять выкидышей… Очередной пассаж судьбы.
— Туды-растуды… — проворчал Потап. — А это почему такое?
Ве Ве вздохнул на этот раз невесело:
— У Наташи гормональная недостаточность. Я уже распростился с надеждой иметь дочь…
— А почему именно дочь? — снова встрял Потап. — Сыновья тоже иногда появляются на свет.
— Да потому, что все девять раз у нас рождались девочки. И все сразу умирали. Недоношенные, слабые… Не жильцы, как говорят в народе. Но потом вдруг родилась Ната… Веса — полтора килограмма… Ее выхаживали в кювезе.
— В чем, в чем? — опять влез Потап.
— Ситуация матовая, — проворчал Николай.
— Это такое специальное устройство для выхаживания недоношенных детей. Инкубатор. Натуля лежала там полгода. Я каждое утро брел в больницу и думал: сейчас мне скажут, что она умерла… И всегда, каждый день, был готов к этому. Но Наташенька выжила! Я ведь почему ее Наташей назвал, как жену… Думал, что если крикну: «Наташа!» — сразу прибегут обе. А вышло что? Кричу: «Наташа!» — а не идет ни одна. Каждая думает, что я зову другую.
Все засмеялись.
«Я тоже хотел бы иметь дочь, — подумал Сева. — Маленькую, смешную, с косичками… Как та, из недавней электрички, она еще так хотела унести домой обертку от мороженого… Интересно, зачем ей сладкая и липкая бумага?.. Ах да, для коллекции…»
— Молодец Ната! — крикнул Потап.
Николай поморщился. Ве Ве опять горделиво приосанился.
— Она столько болела… Вы представить себе не можете! Слабый ведь ребенок, случайно выцарапанный у смерти… Очередной пассаж судьбы. И сколиоз у нее, и желудок больной, и вот недавно желчный пузырь вырезали… Но это все семечки. Главное — она жива! А что нездорова… Так здоровых детей теперь нет! О том свидетельствует горькая статистика. Ната и замуж вышла. Правда, брак ее был неудачный… Зато у меня есть внук! Уже второклассник.
Курносенькая официантка принесла заказ. Николай скривился, увидев четыре борща, четыре яичницы-глазуньи и салаты — он уважал исключительно мясо в жареном виде, — но промолчал.
— Еще кофе будет, — пообещала официантка.
— Нет! — заорал Бакейкин-младший.
Мухин и Настенька удивились.
— Ненавижу, — пояснил Николай.
— А сок можно? — спросил Потап.
— Какой сок? — вновь удивилась официантка.
— «Любимый сад»! — выкрикнул Потап. — Обожаю!
Курносенькая прыснула:
— Смешные вы все! Как в комедии. Для вас найдем, — и ушла, помахивая подносом.
Начали есть.
— Но ваша жена, значит, с тех пор в окно смотреть бросила, — сделал логический вывод Потап. — Как родила дочку.
— Нет, не бросила, — с легким вздохом отозвался Ве Ве, увлеченно хлебая борщ. — Теперь у нее это называется творческим вдохновением. Она стала известной писательницей-детективщицей. Вместо меня. Будто бы заменила у станка. Очередной пассаж судьбы. А я по-прежнему жарю себе тыкву. Надоедает — прихожу сюда. Да это все семечки. Бывали события пострашнее.
— Это какие? — полюбопытствовал Потап.
— Например, после рождения дочери Наташе-старшей поставили жуткий диагноз: опухоль придатка. Уговаривали резать немедленно. Таскали к онкологу и давили: режьте немедленно, не опоздайте. Каким-то шестым чувством она заподозрила: что-то не так. Резать отказалась. И попросила снимок. А ей сказали: «Он огнеопасен, от него у вас дома пожар может случиться». Это я не шучу, не думайте! И не дали. Прошло много лет. Опухоль больше не проявилась. И только сейчас, наслышавшись и начитавшись, мы поняли: ей тогда поставили ложный диагноз, а здоровый орган хотели продать за границу. Потому уговаривали изо всех сил — уже договорились за рубежом. И снимок понятно почему не дали — он был бы главной уликой. — Псевдо-Ленин довольно улыбнулся.
Братья недоверчиво переглянулись: что за чушь? Потап вытаращил глаза. Поглощенный рассказом Мухин ничего не заметил.
— А все-таки скажите, что вас привело в наш городок? Жанночка не говорила. Что вас здесь интересует, искатели приключений? Может, как раз очередное интервью с моей женой? К ней многие ездят именно за этим. — Он вытер рот салфеткой и опять горделиво выпрямился.
— Нам интервью не нужны. Где имение, а где наводнение… Нас табор интересует, — брякнул Потап, прежде чем Сева успел его дернуть за рукав. — А как фамилия вашей жены? Что-то я не встречал детективщицу Мухину. Или у нее псевдоним?
— Ее фамилия Арбузова, — сказал Ве Ве. — Она мою не взяла, не захотела.
— Как, сама Наталья Арбузова?! — возликовал Потап. — Да о ней все говорят! Хотя я в ее книги не заглядывал. Я вообще одного Фенимора Купера читаю. Про индейцев.
— А я вас сейчас, вот дообедаем, с одной чудесной девушкой познакомлю, — сказал Ве Ве, ничуть не обидевшись на индейцев. Мало ли кто кем увлекается! — Она недавно ездила на экскурсию в Боголюбово, к храму Покрова на Нерли, а ее там украли цыганки. Через неделю только отыскали. Говорит, что ничего не помнит.
— Гипноз? — справился Потап. — Туды-растуды… Наловчились они теперь, бьют человека магнетизмом, как индейцы стрелами. А зачем она нам, если ничего не помнит?
Ве Ве загадочно усмехнулся.
— А вдруг вспомнит… — сказал он.
Все время молчавшие братья Бакейкины снова переглянулись. Сева просто устал от дороги и думал, насколько все нелепо — и эта дурацкая идея с поисками, и никчемная эпопея приезда в такой чисто-гладкий и милый на первый взгляд, зеленый городок, где убогие кособокие домишки спрятаны за мощными и наглыми фасадами элиток, и суета, и кутерьма… Как все по-детски глупо и смешно…
Николай почти прочитал его мысли, но он придерживался несколько другого мнения. И на самом деле хотел проучить брата, показать ему и доказать, как действительно несерьезна вся эта затея, как курьезна история с цыганкой, которая исчезла и очень правильно сделала. Похоже, планы Николая уже начали претворяться в жизнь — Бакейкин-старший загрустил, запечалился и стал выходить на правильную дорогу самокритики и разумных мыслей.
— Мерзавец я! — грустно признался вдруг Потап. — Так мерзну… Похолодало чего-то… К дождю…
— Ничего. Вот дообедаем и пойдем, — повторил Ве Ве. — Познакомлю вас с хорошей девушкой.
Хорошая девушка работала в школе. И когда сытая четверка туда явилась, сидела в учительской и плакала.
— Ниночка, что случилось?! — воскликнул Ве Ве, подбежал к девушке и стал вытирать ей глаза, щеки и нос своим большим, на редкость чистым платком. Очевидно, он не только давно наловчился жарить себе тыкву, но и стирать. — Да это все семечки, поверьте мне!
— Дети… — прорыдала Ниночка.
— Смотрю, они за вас взялись слишком дружно. Чересчур сплоченный коллектив. Детишки, судя по всему, у вас суперские. Заживо в могилу положат. Хулиганят или не учатся? А как там мой?
— Педагогика не для меня! — рыдала Ниночка, не поднимая хорошенькую зареванную мордашку. — Я методики знаю, а понять все равно ничего не могу!
Слезы текли по ее щекам к ушам, и мокрые уши, казалось, уже переполнились соленой водой.
По ушам текло, в рот не попало, подумал Николай и презрительно фыркнул:
— Методики! Есть лишь одна методика, состоящая из двух пунктов: первый — нужно любить детей, второй — надо стараться сделать так, чтобы им было интересно. А в наших школах один долбеж и тяжко комплексующие учителя.
Он внимательно осмотрел девушку — такое приятное и доверчивое существо! Неожиданно захотелось помочь, подсказать, даже защитить… А заодно прислониться. Всегда каждому нужен родной человек, который бы все правильно понял. Почему-то показалось, что эта круглоглазая его поймет. Кроме того, таким Чебурашкам в школе делать нечего — они слишком наивны и беззащитны.
— Неправда, я люблю и стараюсь! — вытирая кулачком бесконечные слезы, сказала неудавшаяся училка. — Но все без толку! Они умнее меня!
— Ситуация аховая, — заметил Бакейкин-младший.