Ниночка глянула вслед Ве Ве с жалостью, которую, впрочем, попыталась безуспешно скрыть. Но писательница ничего не заметила, в отличие от братьев. Она вообще замечала лишь одну себя. И еще немного, временами, внука Гришу. Дочь выросла, давно стала чужой, далекой.
В школе Ната считалась образцом прилежности и объектом умиления всех учителей. Все пятерки да пятерки, да общественные работы, и не могла Ната даже присесть на стул, если хулиганская рука намалевала на нем грубое слово из трех букв, — кривилась и в ужасе бежала прочь. После окончания школы — а Ната немного пописывала — отец устроил ее в Литинститут. Она приезжала домой на летние и зимние каникулы, смирно и одиноко гуляла по городу, писала какие-то отрывки и обрывки…
— Что-то непонятное, — говорила Арбузова, внимательно посматривая на дочь.
А Ве Ве думал, что если ребенка не дает Бог — значит, его не надо иметь. Мухин когда-то жестоко ошибся…
Он вспоминал, как много лет назад каждое утро обреченно плелся в детскую больницу, где крохотная дочка лежала в кювезе, и каждое утро ждал, что вот сейчас скажут: «Умерла…» Но не говорили. Это страшное, мучительное ожидание, как перед казнью, длилось почти полгода. А потом Нату отдали родителям. И она стала расти дома. Много болела. То сколиоз, то желудок, то ангины без конца…
Но и Ве Ве, и Наташа были счастливы. Долгожданная и так трудно доставшаяся дочь…
Но если Бог не дает ребенка…
После окончания института и возвращения в родной город Ната отправилась на вечер встречи одноклассников. Отмечали его в лучшем ресторане города. Вот тогда-то все и началось.
Ната выпила пару кружек пива, а после — одну, другую, третью стопку водки и глушила дальше, уже почти не закусывая. Она смотрела в упор на свою школьную любовь — Сашуру. И, солидно напившись, начала к нему приставать. Визжала, хохотала, стала с ним обниматься, отбирать у него сигарету и курить ее сама. Потом ее развезло так, что она уже вообще плохо соображала.
Она взялась спорить с ним, у кого из них толще ноги. Вначале Ната говорила, что у нее, а потом, подумав, объявила:
— Нет, у тебя! У меня под брюками колготки.
Сашура попытался подладиться под ее непривычный для него стиль:
— Ну да… А у меня — ничего… Кроме трусов.
Ната отозвалась в своей новой стебно-циничной манере на самом деле добродушного человека:
— О-о! Какие интимные подробности своей жизни ты решил мне открыть!..
И почему-то обиделась.
Сашура сунул ей пирожок:
— Вот, не дуйся, ешь!
— Ешь сам! — завопила Ната. — Ты этот пирожок уже успел подержать в своей руке.
Сашура в возмущении выкатил глаза:
— Ната! У меня чистые руки! Я каждый день принимаю душ!
А она, с прежней, очевидно отработанной в Москве, интонацией повторила ту же самую фразу:
— О-о! Какие интимные подробности своей жизни ты решил мне открыть!
И внезапно уселась Сашуре на колени и стала на нем прыгать, сидя верхом и расставив ноги. Ох, эти литинституты!..
На Сашуру было жалко смотреть — он покраснел, смутился, съежился и застенчиво хихикал.
Родителям Наты позже все это передала Натина подружка Лена, потрудившись над сочными и красочными подробностями, достойными пера великой Арбузовой. Хотя детали, касающиеся самой рассказчицы, Лена невозмутимо опустила. В пересказах люди всегда предельно избирательны.
Наконец, Ната слезла с несчастного Сашуры и отпустила его душу на покаяние. Некоторое время она сидела в глубоком кайфе, качалась, дымила, хохотала и пела. А потом как-то по-английски ушла в туалет. Прошло уже полчаса, а она не возвращалась. И вдруг до всех дошло, что Ната пропала.
Бывшие одноклассники стали стучать в дверь туалета — никто не откликался. Пытались сами открыть — бесполезно: дверь добротная, а замок закрыт изнутри.
Делать нечего — пошли на пост охраны и объяснили, что к чему.
Охранник с невозмутимым видом — в ресторане чего не навидаешься! — отправился решать проблему. Посмотрел на крепенькую дверь, постучал кулаком — никакого эффекта. Ушел за запасным ключом. Принес и открыл дверь. И объявил:
— Заходите сами, девушка-то ваша.
Сашура вошел первым, за ним — Лена, в кильватере — все остальные любопытствующие.
Ната лежала на полу в таком состоянии, что даже зрачок на свет не реагировал. Заблеванная, и джинсы не застегнуты.
Сашура-джентльмен подхватил ее и потащил наружу. Потом впрягся другой юноша, взял Нату за ноги. И сказал Лене:
— Ты джинсы ей застегни, а то неприлично все-таки.
Лена хихикнула и застегнула. Нату внесли в зал и попытались посадить на стул.
Она сидела как манекен, и голова у нее все время падала. Сашура встал сзади и стал ее придерживать одной рукой.
— Я пойду вызывать «скорую», — сказала Лена.
Она странно себя вела — будто ей все это ничуть не удивительно и совершенно не внове. Такая спокойная-спокойная, только с легкими вздохами. Создавалось отчетливое впечатление, что у нее уже приличный опыт по части Натиных вывертов.
Сашура одной сильной рукой держал голову Наты, а другой кружку пива и тихонько из нее прихлебывал (циник — он в ресторане вдвойне циник).
— А я предчувствовал, что все это добром не кончится, — объявил он бесстрастно и деловито, словно всем в ответ. — Если бы я столько же выхлестал, сколько она, со мной произошло бы то же самое.
— Чего ж ты ее не остановил, а ждал, пока она вырубится? — насмешливо спросил кто-то.
Вернулась Лена.
— Остановишь ее, как же… — ответила она за Сашуру. — «Скорая» уже едет, а пока давайте уложим Натку на стулья. — Лена вздохнула. — Проблема еще в том, что у нее язва… Но ничего, не волнуйтесь, отойдет, в больнице вколят противошоковое. С ней такое не в первый раз, ничего…
Позже родители пришли в ужас, но, оказывается, Лена говорила правду: с Натой действительно подобное случалось не раз. Просто раньше дело не доходило до больницы.
Приехал врач с чемоданчиком. Вник в ситуацию и деловито справился, сколько юная леди выпила. Хотя бы примерно.
Сашура призадумался и цинично пересчитал стопки по пальцам — интереса ради. Даже вывел пропорцию пива и водки. Врач покивал, поцокал языком, промерил пульс, что-то вколол Нате в руку и объявил:
— Заберем в больницу! Сейчас приготовим носилки, пусть ваши парни мне помогут.
Сашура опять вызвался первым и еще дал врачу в лапу — чтобы в хорошую больницу увезли, а не в отстойную какую-нибудь. Врач понял и пообещал, что все сделает по высшему разряду.
Пока ждали носилки, Лена обнаружила, что у Наты на макушке выросла шишка — Мухина ударилась в сортире башкой об пол. Может, схлопотала еще и сотрясение мозга… Сашура махнул рукой:
— Да ладно! Ну навернулась… От одного удара сразу сотрясение…
Приехали носилки. Нату понесли, а Лена шла впереди и поддерживала бесчувственной Нате голову. Загрузили в карету. Лена поехала с Натой, а уже из клиники позвонила ее родителям.
Выйдя из больницы, Ната сразу стала названивать всем бывшим одноклассникам и заунывно повторять устало-виноватым голоском одно и то же:
— Ты меня извини… Я уже перед всеми извинялась, что я тогда устроила… И вы со мной так намучились…
В общем, раз несколько извинялась и всех спрашивала: а что со мной было-то? Она ничего не помнила, конечно. И все ей вкратце объясняли. А у Лены Ната попросила новый номер телефона Сашуры.
Потом у нее был даже привод в милицию.
Это случилось после ее развода. Ната со товарищи прилично поддала в ресторане и надумала поехать бить морду бывшему мужу. Поехали — все по пьяни лихо согласились. Она ворвалась в квартиру и прямо в прихожей начала колотить кулаками отставного любимого. Но бывший муж, фээсбэшник, приемы знал неплохо и дал распоясавшейся Нате серьезный отпор. А увидев, что она не одна, вызвал милицию. Хулиганов повязали и до утра продержали в каталажке.
Ве Ве часто поглядывал на дочь с грустью. И это — та самая девочка, которая в школе была образцом благопристойности и воспитанности?! Никто бы не удивился иному варианту. Вполне естественно, если в ранней юности человек озоровал и дебоширил, но повзрослел — и стал нормальным, пристойным гражданином. Но когда с точностью до наоборот… Собственная дочь оставалась для Мухина сплошной загадкой.
— Наша дочь тянет пиво, запивает водочкой и задымливает сигареткой, — однажды грустно сообщил Ве Ве жене, занятой одним лишь творчеством.
— Гм… Ты не шутишь?!
— Могу зуб дать, — отозвался Мухин в стиле Наташи-старшей.
— Н-да, ну это она совсем… Что-то непонятное… С ее здоровьем такое себе позволять…
Арбузова призадумалась.
— Ната, ты куришь совершенно напрасно! — сказала она дочери.
— В этой жизни все напрасно, но выясняется это лишь в ее самом конце, — философски отозвалась Ната.
Мать ответа не нашла. Дочь была совершенно права.
А когда она собралась замуж… Ната тогда просто сообщила родителям, что церемония бракосочетания уже свершилась.
— О-о! — растерялся Ве Ве, но быстро взял себя в руки. — Поздравляю!
— И кто у нас муж? — деловито спросила Арбузова.
Ната ответила вполне серьезно и не менее деловито:
— Хороший человек!
— Но «хороший человек» — это не профессия, — мягко возразил Ве Ве. — Чем он занимается?
В ответ Ната вдруг начала долго и несколько стеснительно хохотать. Мухин удивился такой странной реакции на его вопрос. И поспешил сказать:
— Нет, если это секрет, я не спрашиваю!
А дочка отсмеялась и объявила:
— Да нет, это не секрет. Просто дело в том, что он… Как бы сказать… Короче, по роду занятий он — простой безработный! Был фээсбэшник. Но подал в отставку. Или его ушли.
Арбузова почему-то гневно посмотрела на мужа. Она всегда и во всех обстоятельствах считала его главным виновником семейных несчастий.
Молодой Натин муж через два месяца после свадьбы устроился в очень крутую охрану — охранял подземный гараж, где парковались братки. Ната обрадовалась и стала вожделенно подсчитывать деньги, которые можно отложить, и прикидывать, на что их потратить.