Куплю банан.
Оголю клинок
и брошусь в атаку
на двуногих гадов.
Виват!
***
Мыла мамашка младенца в корыте.
Сопротивлялся невинный,
кричал безгрешный,
понимая относительность чистоты.
Мамашка усердствовала,
мамашка настаивала,
не понимая,
что бесполезно тягаться с Альбертом.
***
Абрикос решил отдать богу душу.
Я решила его не слушать.
Вынула из него суть.
Закопала суть в землю.
Жду, когда возродится.
Да здравствует реинкарнация!
Аминь.
***
Сосед уснул.
Вышел храпун
и пошёл истории рассказывать,
выводя такие рулады,
что и стены не рады,
а я – тем более.
Но приходится слушать,
ибо нечем заткнуть уши.
Можно, конечно, напихать в уши вату,
но звучит вата отвратно,
пальцы же долго в ушах не протянут —
либо сломаются,
либо одеревенеют.
Придется соседским россказням внимать,
в конце концов не зря же они вошли в мой сон, твою мать!
***
Нет горячей воды.
Ан, есть,
показалось.
Но я грязной осталась.
Так интересней.
Уф-фу-у!
***
Выпью кофе.
Съем ириску.
Побегу за киской.
Киска —
от меня.
Я —
от киски
за котом
с котом
подмышкой
за киской.
Круговерть тварей
на земле.
Конца нет,
начало отсутствует.
Сансара.
***
Ты осталась одна —
в банке,
все остальные палочки
разбрелись по ушам.
Не страшно,
оба мои уха разверзнуты для тебя —
ватная палочка
о двух концах.
***
Куст и дорога
слиплись в одно око —
с белком,
роговицей,
зрачком,
ресницами.
Теперь страшно взглянуть в окно,
не попав под гипноз кустарно-дорожного глаза.
Секир анонимности.
***
Потеряла трусы.
Искала два дня.
Трусы оказались у Нины
с улицы Бариллы.
И снова Зина
надо мной подшутила.
Негодница!
Запру в игольнице,
будешь знать, как колоться
проказами!
Покамест – до завтра.
Я – в аквариум
трещать с рыбами
до онемения
языка,
превращения
легких в жабры.
Аррривидеррчи,
мои беспечные
жильцы
млечного пути,
или попросту тараканы
в голове моей окаянной!
***
Мужички смолу в лесу варили.
Я бежала тихо мимо.
Поварята рты раскрыли.
У меня обвал случился.
Теперь башмаки у смолеваров вяленые.
У меня трусы – палевые.
Каждому по заслугам,
каждому по восторгу-испугу.
Аплодисменты.
***
Закончился запал,
устали нервы.
До свидания, стервы!
Я – на печь,
мысли жечь.
Они не рукописи,
сгорят за милу душу.
Пекло послушникам!
***
Набились в пассажирский лифт телеса.
Я грузового дождалась.
Еду в кабине одна.
Ко-ро-лева!
***
Красная помада
на губах наяды
расползлась…
Слишком много целовалась водяная блядь!
***
Пьяненький человечек позвонил мне в ночи.
Икнул.
Отрыгнулся.
Принёс извинительный привет
и отключился.
Конец.
***
Прикреплю бантик
к ширинке,
в петлицу воткну
свечу —
ведь я двинутый романтик,
шизанутый Орфей.
Встречай меня, Эвридика, у своих персей!
***
Сушка расправила крылья,
но не взлетела.
Слишком много белья
на себя
взяла,
бестолковая.
Конец полетам – чистым,
но не грязным!
Заводи фантазию безобразную!
***
Съем яблоко
глазное.
Напьюсь
крови.
Вырву язык.
Присобачу к колоколу.
И пойду ебашить набат
до полного распада
личности.
Дин-дон!
***
Крутится-вертится мозг домовой.
Крутится-вертится сам будто не свой.
Крутится-вертится, может пропасть.
Крутится, вертится…
Что ж – пропадай.
Скатертью дорога, хлебобулочное изделие!
***
Сегодня пойду бегать ночью —
хочу потолковать с бабайками
о том, о сём,
между прочим,
между делом
выведать у хранителей леса
сколько путников беспечных
они в могилу свели,
и где погребения сии,
и осталось ли чем поживиться
под мерное карканье птицы
Совы.
У-ху. У-ху.
***
Было у Золушки три орешка —
об один она сломала зуб,
другой застрял в глотке,
третий вылетел в кишку.
Будет ли Золушка счастлива?
Неизвестно.
Погадать бы на ореховой гуще,
да и с той случилось окаменение.
Придется отдать Золушку на волю толпы.
Береги, дура, ступни!
Конец.
***
Вокруг моих глаз
дьявол нарисовал очки
и сказал:
"Смотри на мир моими глазами".
Я и веком не повела,
яблоки вырвала,
наземь швырнула.
Шары – врассыпную.
Дьявол – пополам
по зенкиным следам.
Я, недолго думая,
во лбу ямку выдолбила,
призвала бога,
вставила в глазницу рыбье око.
Хожу
морским кручу,
чудо-юду подмигиваю,
с русалками перемаргиваюсь.
Конец дьяволиаде.
Начало царствию водному за земле.
Отдать швартовы, сирены!
плывем по нервы.
***
Нашла красную канистру под кустом —
пустую.
Кончился запал у дуры.
Легла на белый снег умирать.
Или – ждать,
когда какой-нибудь извозчик
дуру топливом наполнит.
Пусть ждёт.
Главное, чтоб то был не навоз.
Впрочем…
Извоз он и есть извоз —
хоть на дерьме,
хоть на нефти.
Такие лепешки,
Господа Хаврошки.
***
Хочется послать жизнь на хуй
и улечься на плаху,
отдавшись Аллаху
под стенания Баха.
***
Сидела на траве
делала причёски земле —
косички,
хвостики,
тупей,
шиньоны,
букли —
настоящая пасторальная цирюльня!
***
Качалась птичка на проводах.
К ней подлетела другая.
Покачались,
пощебетали
да и сиганули в кусты.
Теперь поднебесные на "ты".
Конец.
***
Иду по следам-сердечкам,
оставляемым лыжными палками
какой-то женщиной.
Я женщину с картинки стираю,
сердечки оставляю —
как никак знаки,
и знаки отрадные.
Пи-пип.
А это уже мина.
В укрытие! —
не побегу! —
на любви подорвусь,
и смерти конец.
Кто слушал – тому леденец.
Кто мимо ушей сказ пропустил —
тому вшей полную голову,
пусть чешет бедовую
и разумеет заветы
бытия.
Такая чертыхня.
На мины, Господа!
***
Разбились яйца,
покатился желток,
пополз белок.
Я посыпала дорожку беглецам солью,
как никак гололёд.
***
Голый мужичок в окне
гладил живот,
в пупу промышлял,
к соскам сквозь тернии пробирался,
подбирался…
Добрался.
Да —
обознался —
то оказались не соски,
а две бородавки.
Но голый мужичок
был рад и их потеребить чуток.
***
Чёрный кот сидел на обочине.
Чёрный чёрт смотрел на меня,
передавая очами пророчество —
которое тотчас настигло меня,
птичьей манной помазав мне лоб.
А посланник и был таков.
Конец.
***
За полночь.
Самое время пить кофе,
курить спички
и думать о чем-нибудь неприличном.
Конец —
одного дня,
начало другого.
А я все тот же дурак,
или дебилло,
если уж изъясняться красиво —
по-итальянски.
***
Хорошая девочка Павлуша
лежала под подушкой.
Сверху на подушке примостился
мальчик-без-пальчика —
басенки-побасенки выдувал,
девочку развлекал.
Конец реальности, Господа,
снимайте сандалии,
идемте в пляс
сновидений,
млечного воскресенья!
***
Пошла носом кровь.
Я не успевала подставлять ладони.
Плюнула да и раззявила рот.
Зачем добру пропадать?
Ни за чем.
Стою кровяные тельца ем.
***
Я подумала и решила —
не останусь более в мире
подобий,
божков,
марионеток
и масок,
замешу собственную массу
и какую-нибудь невидаль из массы сотворю.
Конец,
голему венец,
аллилуйя
и слава,
и мне то же самое,
ведь я творение сие,
сама себе на уме,
дитё
и мама.
Туш,
фанфары,
конфетти,
гуляй, рванина, до тоски
и обратно – к блаженству,
отрабатывая сансару совершенства.
***
Влюблённый бобёр
проломил лбом лёд
и ушёл под воду
ловить рыбу,
чтобы порадовать свою бобриху.
Нескладно, неладно,
но бобровая любовь всё оправдывает.
Конец,
рыбалке венец.
***
Я сидела на унитазе.
Я думала мечты.
Вдруг темя садануло.
Я обратила взор к потолку
и увидела раскалённое око лампы.
Я поняла, что все мечты сбудутся.
Аминь.
***
Обними меня сзади.
Губы к моему уху приблизь.
И —
прокричи: "Ебанись!",
чтобы обасрантус случился.
Похохочем,
погогочем
и будем спать.
Матёрой ночи.
***
Кто-то написал на заборе: "толстая".
Я вздрогнула
и бросилась ощупывать телеса,
боясь обнаружить сальце.
Не нашла.
Перекрестилась
и пончик заглотила.
Хоть и гадость неимоверная,