Варвара КлюеваБестолочь
Валентина с трудом вынырнула из кошмара, но от усталости не смогла проснуться окончательно. Зависла между сном и явью, словно аквалангист, оттягивающий момент всплытия. И погружаться страшно (вдруг там поджидает давешняя барракуда?), и выскакивать на поверхность обидно (доведется ли сегодня еще поплавать?).
Сквозь неплотную пелену дремы до сознания донеслось знакомое клацанье ватерклозетного спуска, следом – шум низвергающейся Ниагары. "Мать колобродит", – сонно подумала Валентина, и в ту же минуту ее выбросило из постели, точно выкидное лезвие из рукоятки финского ножа. Мать уже полгода как умерла!
Валя попыталась нашарить ногой тапочки, не нашарила, нагнулась, наступила на подол ночнушки и рухнула на пол, попутно задев стул. От грохота, казалось, содрогнулся дом. Валентина оцепенела. Ошалевшее сердце в истерике билось о грудную клетку, стук в ушах и клокотанье Ниагары в туалете мешали прислушаться, но она все-таки различила осторожные шаги, удалявшиеся ко входной двери. Вот тихо повернулась ручку… скрипнули петли… негромко щелкнул замок… и тут же унитаз, судорожно всхлипнув напоследок, замолк… Тишина.
Прошло еще минуты три, и Валя сообразила, что неплохо бы ей встать с пола. Даже если неизвестный щелкнул замком нарочно, а сам никуда не ушел, даже если квартира набита злоумышленниками, холодный линолеум не сулит ей ни покоя, ни здоровья, ни безопасности. Она поднялась сначала на четвереньки, потом, не без помощи злополучного стула, на ноги. Метнулась к выключателю, зажгла свет, приоткрыла дверь из комнаты и пискнула в черную щель:
– Кто здесь?
Молчание.
Валентина огляделась в поисках оружия, не увидела ничего более подходящего, чем настольная лампа, и, прихватив ее с собой, вышла в коридор. В туалете – никого. В ванной – никого. На кухне – тоже никого. И никаких следов недавнего постороннего присутствия. Пол чистый, стол чистый, все шкафчики и полки закрыты, на спинке кресла – ее вязаная шаль, в раковине – забытая чашка из-под чая. "Может, никого и не было? – с надеждой подумала Валя. – Может, меня все-таки догнал кошмар?"
Несколько успокоенная, она вышла в коридор, и тут увидела свисающую с гвоздя дверную цепочку. Надежда лопнула, как мыльный пузырь.
Валентина много чего могла забыть по рассеянности. Помыть чашку, удобно поставить тапочки перед кроватью, повесить на плечики одежду… Но только не закрыть дверь на цепочку. Что-что, а эту привычку мать в нее вколотила с детства. Валя поморщилась, отгоняя воспоминание о том, как моталась из стороны в сторону ее голова от тяжелых материнских затрещин. "Опять, дрянь, на цепочку не закрылась! Я тебе сколько раз говорила, бестолочь? Сколько раз? Отвечай!"
Нет, на цепочку она закрылась бы, даже если бы приползла домой полумертвая. Никуда не денешься: в квартиру проник неизвестный злоумышленник.
Валентину зазнобило, и она вернулась на кухню поставить чайник. Часы показывали половину пятого. О сне сегодня можно забыть.
Накинув на себя шаль, она ополоснула чашку, положила в нее пакетик с чаем и, устроившись в кресле, подтянула колени к груди. Озноб не проходил.
Кто этот незваный ночной гость? Зачем он забрался в квартиру? И главное – как? Ключей от своего жилья Валентина никому не давала. Друзей у нее не было, а родственников не осталось. Тетка Нюра умерла за полтора года до матери, дед с бабкой – еще до Валиного рождения, а отец утонул, когда ей было пять лет. Может быть, осталась какая-нибудь родня с отцовской стороны, но Валя о них ничего не знала, кроме того, что они "деревенские алкаши, похлеще, чем был твой папаша". Словом, некому было Валентине вручать ключи от своей квартиры.
Злоумышленник, конечно, мог их подобрать, но как быть с цепочкой? Получается, он забрался сюда до Валиного прихода? По идее, в этом нет ничего невозможного – она вернулась домой дико усталая, засыпая на ходу, едва осталось сил раздеться и постелить… Но почему он ждал почти четыре часа, чтобы уйти? Профессиональному квартирному вору хватило бы нескольких минут, чтобы убедиться: брать здесь нечего. Да и не полез бы профессионал в случайную квартиру…
А кто полез бы? Маньяк-убийца или насильник? Но ни тот, ни другой не стал бы бережно хранить сон хозяйки на протяжении четырех часов и не удрал бы пугливо, поняв, что она проснулась.
Закипел чайник. Валентина, обжигаясь, выпила одну чашку, потом вторую и наконец согрелась. А, согревшись, немного расслабилась. Инцидент с вторжением казался теперь полнейшей нелепостью и оттого перестал быть таким пугающим.
Скорее всего, это начинающий воришка присмотрел с вечера квартиру с темными окнами и решил попытать счастья, если хозяева не появятся до ночи. Валентина, вернувшаяся в начале второго, застигла воришку врасплох и наверняка напугала до потери пульса. Он спрятался в прихожей во встроенном шкафу – больше просто негде – и просидел там ни жив ни мертв от страха четыре часа. Может, время от времени и пытался выбраться, но малейший скрип загонял его обратно. А потом беднягу приперло так, что ему стало не до страха. Переполненный мочевой пузырь – зверская пытка, тут решишься на что угодно, лишь бы облегчиться. Или это был приступ медвежьей болезни?..
Она устроилась в кресле поудобнее и поняла, что улыбается. Злополучный злоумышленник больше не вызывал ни страха, ни гнева – одно лишь снисходительное сочувствие.
И Валя не заметила, как уснула.
Присутствие духа не изменяло Валентине весь день – до той самой минуты, когда она вышла из лифта и достала ключи от квартиры. Тут-то ее и накрыл невыразимый, иррациональный ужас. Как ни объясняла она себе, что неудачливый вор ни за какие коврижки не вернется больше в этот дом, рука отказывалась вставлять ключ в замочную скважину. Выписывала кренделя, как заколдованная, обходя заветное черное гнездо по расходящейся спирали.
"Должно быть, это и называется интуицией, – подумала Валентина. – По идее, мне следовало бы сейчас развернуться и бежать, что есть сил. Только вот куда? Куда прикажете бежать абсолютно одинокой девушке, у которой нет даже мало-мальски близких знакомых? Девушке, для которой мучителен самый невинный и безличный диалог, вроде обмена мнениями о погоде? Да, мой дом перестал быть моей крепостью, но остался единственным пристанищем".
Валентине понадобилось полчаса, чтобы как-то справиться с собой и открыть дверь. Но победа не принесла ей ни триумфа, ни облегчения. Первым, что она почуяла, переступив порог своего жилища, был безошибочно узнаваемый табачный дух, сохранившийся, несмотря на открытую на кухне форточку. Нужно ли говорить, что Валя не курила, и не оставляла открытых окон, уходя из дома? Летом, в жару, наверное, могла бы в спешке забыть про форточку, но осенью, когда на улице меньше пяти градусов? Исключено. Как и многие худышки, Валя была болезненно теплолюбива.
Еще одним фактом, подтверждающим незаконное проникновение в квартиру, были следы на пористом резиновом коврике в прихожей. Утром, перед уходом на работу, Валентина отмыла коврик до девственной голубизны, и если два грязных пятна сорок четвертого размера появились на нем не Святым Духом, то, без сомнения, оставлены злоумышленником.
С тупым бесстрашием, вызванным отчаянием и усталостью, Валентина обошла квартиру и убедилась, что непрошеный гость ее покинул. Подпереть чем-нибудь входную дверь не представлялось возможным, поскольку она, вопреки традиции, открывалась наружу, но девушка продела в ручку веревку, концы которой завязала узлами и пропустила под дверью комнаты, которая, напротив, открывалась внутрь. А потом пошла на кухню – пить чай и думать.
Все, кто когда-либо знал Валентину, – мать, тетка, подруги матери, одноклассники, учителя, соседи и, вероятно, сотрудники и работодатели, считали ее чуть ли не умственно отсталой. Единственным человеком, понимающим, насколько велико их заблуждение, была сама Валентина, но она так и не нашла способа донести эту истину до окружающих. Мало того, что на Валю нападал ступор всякий раз, когда необходимо было кому-то что-то сказать, так она еще становилась фантастически, просто по-клоунски неуклюжей, когда за ней наблюдали. Да наверное, иначе и быть не может, когда ты с детства только и слышишь: "Ты как стоишь (сидишь, ходишь, несешь, везешь, шьешь, режешь, копаешь)? Кто так руки (голову, бидон, иголку, нож, лопату, спички) держит, бестолочь? Вот ведь наградил Бог дочуркой, прости Господи!"
Но, оставаясь наедине с собой, Валентина преображалась. Становилась ловкой, умелой, внимательной, а главное – умной. Всю жизнь ее единственным спасением от враждебного мира, ее друзьями и советчиками, ее прибежищем были книги. С детских лет Валентина каждую свободную минуту проводила в читальном зале. Приносить чтиво домой, с тех пор как мать бросила библиотечные книги в помойное ведро, она не решалась. А потом, устроившись на работу и обзаведясь закутком, где можно было хранить личные вещи, едва ли не ежедневно покупала себе томик-другой. Как-то она прикинула, что за двадцать семь лет жизни прочла не меньше пяти тысяч одних романов, не говоря уже о повестях, рассказах, статьях, эссе и стихотворениях, а это, как ни суди, весьма солидная цифра. Потом она их раздавала или относила букинисту. Что бы там ни говорила мать, презиравшая и высмеивавшая книжную премудрость, книги – лучшая пища для ума, а значит, ум Валентины был вскормлен превосходно. И теперь самое время им воспользоваться – если, конечно, она не хочет спятить или умереть от страха.
Итак, что мы имеем? Какой-то человек (не дух же, в самом деле!), предположительно мужчина, второй день подряд непонятным образом проникает в квартиру Валентины, недвусмысленно заявляет о своем присутствии и исчезает, не прихватив с собой и не оставив ничего, что указывало бы на цель его визита. Возможных вариантов, похоже, всего два. Первый: он разыскивает нечто, представляющее для него ценность, настолько большую, что его не заботят последствия его, мягко говоря, не одобряемой обществом деятельности.