Против этой версии свидетельствовали, во-первых, оставленный им порядок в вещах и обстановке, во-вторых, крайняя и очевидная бедность хозяйки и, в-третьих, пустота квартиры, в которую Валентина въехала три месяца назад. Прежние жильцы вывезли все, не бросили ни единой безделушки, ни даже гвоздя в стене. В пользу первой версии говорили оказавшиеся у незнакомца ключи – они могли ему достаться от старых хозяев, поскольку замок Валя не меняла, – и полнейшая абсурдность варианта номер два. Потому что вариант номер два предполагал, что действия злоумышленника направлены лично против Валентины.
У Валентины, как уже упоминалось, не осталось родственников, не было друзей и даже просто близких знакомых. Но у нее также не было врагов и недоброжелателей. Зависть, злобу, ненависть, мстительные чувства люди, как правило, питают к тем, кто в чем-то их превосходит, – в силе, в ловкости, хитрости, уме, изворотливости, влиянии на других. К тем, у кого больше власти, престижа, известности, достатка и прочая, и прочая.
Валя в глазах окружающих выглядела слишком ничтожной, чтобы обращать на нее внимание. Из всего, что она имела, самым значительным, пожалуй, был долг в миллион рублей, которые она, а вернее, волокущая ее за руку подруга матери тетя Люба взяла (на имя Валентины, разумеется) в банке на лечение матери. От тех денег давно осталось одно воспоминание, все съели дорогие лекарства, анализы, процедуры, операция, больничное койко-место, деликатесы, доктора, сиделки, похороны и поминки. Для того чтобы выплачивать долг и проценты, Валя была вынуждена устроиться на две ставки – она мыла полы в туалетах популярного трактира "Сено-солома", и все равно после смерти матери ей пришлось поменять "сталинку" у метро "Электрозаводская", на квартиру в блочно-панельном доме в получасе ходьбы от "Бульвара Дмитрия Донского". Львиную долю полученной доплаты она отнесла в банк, скостив долг наполовину. Если бы не эти деньги, то после всех выплат от ее заработка оставалось бы меньше двух тысяч в месяц, а это, согласитесь, далеко от прожиточного минимума. Прожить-то на них Вале, может быть, и удалось бы, поскольку она не пила, не курила, бесплатно обедала в трактире и одевалась в секонд-хенде, но вот покупать книжки – едва ли. А без книг ей жизнь была не в жизнь.
Три примитивных самодельных стеллажа с книгами – потрепанными дешевыми изданиями, приобретенными, главным образом, у старушек, приторговывающих на рынке, – были единственным "излишеством", которое позволила себе Валентина. В остальном убогость обстановки ее квартиры заставила бы прослезиться аскета из аскетов.
Что касается самой квартиры, то она Вале не принадлежала. Мать на смертном одре вырвала у нее клятву не приватизировать квартиру ни при каких обстоятельствах. "Обманут ведь тебя, дуру несчастную! А то и прикончат, неровен час. Господи, как же ты без меня проживешь-то, бестолочь?" Валя тогда подумала, что как раз при матери-то никакой жизни у нее не было, но обещание умирающей дала и нарушить его не посмела – как ни уговаривала ее милая дама, подыскивающая ей варианты обмена. Теперь же Валентина впервые ощущала нечто вроде благодарности по отношению к матери: по крайней мере, можно не опасаться происков со стороны неведомых наследников.
Впрочем, собственность, имеющая какую-никакую рыночную ценность, у Вали все же была. Пятьдесят соток земли и домик в Подмосковье, унаследованные через мать от тетки Нюры. Если бы не скверная экологическая обстановка (с одной стороны от участка – химзавод, с другой – городская свалка) и не "дороги местного значения", превращавшие поездку и туда и обратно в долгое тяжелое путешествие, эти лакомые полгектара стоили бы, наверное, целое состояние. Но без сослагательного наклонения цена земли была смехотворной. "Две тыщи баксов и оформление за ваш счет", – вот лучшее предложение, которое получила мать, когда они с Валентиной отчаянно искали деньги на операцию. Может быть, две тысячи долларов – не такая уж и мелочь, но это если не учитывать многочисленные визиты в эту глушь, взятки землемерам и конторским чиновникам, официальные пошлины на оформление сделки. А если их учитывать, то сделка становилась просто-напросто убыточной.
Вероятно ли, что за минувший год положение вещей в том медвежьем углу изменилось и Валина земля возросла в цене? Вообще говоря, вполне. Свободной земли в Подмосковье все меньше и меньше, спрос на нее растет… Но это совершенно не объясняет появления неизвестного злоумышленника в Валином доме. Что ему тут делать? Красть документы? Так по нынешним временам продать землю по краденым документам можно только безнадежному лоху. Все остальные нанимают юристов, чтобы гарантировать чистоту сделки.
Тем не менее Валентина, с трудом извлекши из-за двери концы веревки с узлами, добралась до ветхого комода и убедилась, что документы на месте. Стало быть, кража отпадает. А значит, отпадают и лица, заинтересованные в ее земельном участке. Чего они могут добиться, если напугают ее до смерти или сведут с ума? Перехода ее собственности государству? Но вырвать что-либо из лап государства гораздо сложнее, чем склонить одинокую бедную девушку к продаже участка по смехотворно низкой цене. Явись кто-нибудь два дня назад к Валентине и предложи ей тысячу долларов в обмен на генеральную доверенность, она согласилась бы, не раздумывая. Еще спасибо сказала бы благодетелю, приплатившему ей за избавление от обузы. В ее положении и тысяча – большие деньги.
В общем, корыстные мотивы можно смело исключить. Но что остается? Что, кроме корыстного мотива, может руководить злоумышленником? Месть? Ерунда! Валентина за свою жизнь никого не убила, не обокрала, не подсидела, не оболгала, не совратила, не оскорбила. И даже не имела возможности сделать что-либо из перечисленного. Кто и за что стал бы ей мстить? Вот мать – другое дело, она умела наживать врагов, но нужно быть полным психом, чтобы мстить умершей женщине, пакостя ее ни в чем не повинной дочери.
С другой стороны, откуда Валентине знать, что она не имеет дела с полным психом?
"Ну нет! – строго сказала себе Валя. – Если искать объяснение происходящему, то объяснение здравое, иначе можно и самой спятить. Скорее всего, злоумышленник приходил не по мою душу. Предположим, прежние жильцы как-то оставили квартиру под присмотром своего знакомого. А этот знакомый устроил в стене или в полу тайник и спрятал какую-то ценность. А потом уехал далеко и надолго, может быть, даже умер. Но перед смертью успел рассказать другу, приятелю или просто случайному человеку про клад, спрятанный в этом доме. Только точного положения тайника он не помнил. или помнил, но назвал какие-нибудь ненадежные ориентиры – вроде мебели, которую вывезли. Вот кладоискателю и приходится таскаться сюда, как на работу, и простукивать стены, полы и потолки".
Обрадовавшись своей складной выдумке, Валентина приняла твердое решение завтра с утра пораньше вызвать слесаря и поменять замки, после чего отправилась спать почти успокоенная.
Валентина работала шесть дней в неделю по шестнадцать часов и, естественно, здорово уставала. Но эта усталость не шла ни в какое сравнение с изнуренностью тех дней, когда жива была мать. За единственный выходной, день блаженного безделья наедине с увлекательной книжкой, когда никто не брюзжит, не пилит и не дергает ежеминутно, Валя успевала полностью восстановить и душевные и физические силы.
Этот выходной стал исключением. Вызов слесаря, сменившего оба замка, и полчаса, проведенные в его обществе, совершенно истощили ее нервную систему. Но и после ухода слесаря расслабиться не получилось. Несмотря на новые замки, Валентина то и дело ловила себя на том, что настороженно прислушивается к любому шороху за дверью. Сосредоточиться на перипетиях судеб книжных героев было решительно невозможно. Уборка и небольшая постирушка тоже не принесли успокоения. Ночной сон, тревожный и рваный, довершил процесс превращения здоровой молодой женщины в измученную неврастеничку.
Рабочий день тянулся бесконечно. К вечеру Валентина еле ползала, но все равно ждала окончания смены с ужасом. Что ждет ее дома? А если опять чужие запахи и открытая форточка? Или, хуже того, взломанные замки? Нет, самое страшное, если где-нибудь в подъезде подкарауливает озлобленный мужик, не сумевший попасть в квартиру. Стукнет по голове чем-нибудь тяжелым, вытащит ключи, а Валентину бросит истекать кровью на лестничной площадке. Или затащит в квартиру, свяжет, да так и оставит… Господи, как тяжело жить на свете совсем одной! Может, плюнуть на все и напроситься ночевать к тете Любе? Нет, только не это! Валя и на гераклов-то подвиг в виде переезда во многом решилась, чтобы удрать от материной подруги подальше. И от телефона из-за нее же отказалась. Лучше умереть, чем хотя бы час терпеть общество этой броненосной бабы!
Однако по мере приближения к дому Валина решимость потихоньку испарялась. Может, смерть и лучше общества бесцеремонной особы, ломающей, словно тростинку, всякую волю к сопротивлению, а как насчет смертного ужаса? Как насчет невыносимого напряжения в ожидании неведомой жути? Пустынные темные улицы с редкими прохожими, шумная компания агрессивных пьяных подростков в подворотне, бомж, роющийся в помойных баках и что-то злобно бормочущий себе под нос, только усиливают ощущение полного одиночества и безнадежности перед лицом непонятной и оттого запредельно пугающей опасности.
Но метро уже закрылось, а денег на такси у Валентины не было. Поэтому ей оставалось только молиться и надеяться – на крепость новых замков, на здравомыслие преступника, который, конечно же, не станет поджидать ее на лестничной клетке на виду у других жильцов, на шальную удачу в виде спутника-соседа, выгуливающего собаку…
Удача не была к ней настолько добра, и в подъезд, а потом и в лифт Валя вошла одна. Хотя одна – это все же лучше, чем с каким-нибудь подозрительным незнакомцем. Кроме того, к немыслимому облегчению девушки, никто не поджидал ее у двери. Вдохновленная и одновременно испуганная пустынностью лестничной клетки, Валентина стремительно одолела замки и захлопнула за собой дверь.