Фуфи была любовью моей жизни. Красивая, но глупая. Я вырастил ее. Я приучал ее к лотку. Она спала в моей постели. Собака – то, что надо ребенку. Это как велосипед, но с чувствами.
Фуфи умела выполнять разнообразные трюки. Она могла очень высоко прыгать. Я имею в виду, Фуфи умела прыгать. Я мог держать кусочек еды над своей головой, а она подпрыгивала и хватала его, словно не прилагая никаких усилий. Если бы тогда был «YouTube», Фуфи стала бы звездой.
Фуфи также была немного проказливой. Днем мы держали собак на заднем дворе, который был отгорожен стеной высотой как минимум полтора метра. Спустя некоторое время, каждый день, когда мы приходили домой, Фуфи сидела за воротами, ожидая нас. Мы всегда удивлялись. Может, кто-нибудь открывал ворота? Что происходило? Нам не приходило в голову, что она на самом деле могла преодолеть почти двухметровую стену, но именно так она и делала. Каждое утро Фуфи ждала, пока мы уйдем, перепрыгивала через стену и бродила по району.
Однажды я ее застал за этим, когда был дома во время школьных каникул. Мама ушла на работу, а я был в гостиной. Фуфи не знала, что я там, она думала, что мы ушли, потому что автомобиль уехал. Я услышал, как на заднем дворе лает Пантера, выглянул и увидел Фуфи, перепрыгивающую через стену. Она подпрыгнула, проскребла когтями последние полметра и исчезла.
Я не мог поверить случившемуся. Выбежал за ворота, схватил велосипед и последовал за ней, чтобы увидеть, куда она направляется. Она проделала большой путь до другой части района, позади осталось много улиц. Она подбежала к другому дому, перепрыгнула через его стену во внутренний двор. Какого черта она делает? Я подбежал к воротам и позвонил в колокольчик. Открыл цветной мальчик.
– Могу помочь? – спросил он.
– Да. Моя собака в вашем дворе.
– Что?
– Моя собака. Она в вашем дворе.
Фуфи подошла и встала между нами.
– Фуфи, пошли, – сказал я. – Давай!
Мальчик посмотрел на Фуфи и назвал ее какой-то дурацкой кличкой – Спотти или что-то вроде этого.
– Спотти, возвращайся в дом.
– Эге-ге, – сказал я. – Спотти? Это Фуфи!
– Нет, это моя собака Спотти.
– Нет, это Фуфи, мой друг.
– Нет, это Спотти.
– Как это может быть Спотти? У нее даже нет пятен. Ты даже не знаешь, о чем говоришь.
– Это Спотти!
– Фуфи!
– Спотти!
– Фуфи!
Конечно, так как Фуфи была глухой, она не отзывалась ни на «Спотти», ни на «Фуфи». Она просто стояла. Я начал кричать на мальчика.
– Верни мне мою собаку!
– Я не знаю, кто ты такой, – сказал он, – но тебе лучше убраться отсюда.
Потом он побежал в дом и позвал свою маму. Она вышла.
– Что ты хочешь? – спросила она.
– Это моя собака!
– Это наша собака. Уходи.
Я начал плакать. «Почему вы крадете мою собаку?» Я повернулся к Фуфи и стал умолять ее: «Фуфи, почему ты так со мной поступаешь?! Почему, Фуфи?! Почему?!» Я звал ее. Я умолял ее пойти со мной. Фуфи была глуха к моим просьбам. И все дела.
Я вскочил на велосипед и помчался домой, по лицу бежали слезы. Я так любил Фуфи. Видеть ее с другим мальчиком, когда она ведет себя так, словно не знает меня, после того, как я ее вырастил, после всех ночей, проведенных вместе. Мое сердце было разбито.
В тот вечер Фуфи не пришла домой. Другая семья подумала, что я пришел украсть их собаку, поэтому они решили запереть ее в доме, так что она не могла вернуться обратно, как делала обычно, чтобы дожидаться нас у забора. Мама пришла домой с работы. Я был в слезах. Я рассказал, что Фуфи похитили. Мы отправились к тому дому. Мама позвонила в колокольчик и стала спорить с той мамой.
– Послушайте, это наша собака.
Та леди лгала маме в лицо.
– Это не ваша собака. Эту собаку мы купили.
– Вы не купили эту собаку. Это наша собака.
Они препирались. Переспорить ту женщину было невозможно, так что мы отправились домой за подтверждениями: нашими фотографиями с собаками, справками от ветеринара. Я все время плакал, и мама потеряла терпение:
– Прекрати реветь! Мы заберем собаку! Успокойся!
Мы собрали документы и вернулись в тот дом. На этот раз мы взяли с собой Пантеру как часть доказательств. Мама показала той даме фотографии и информацию от ветеринара. Но та все равно не отдавала нам Фуфи. Мама пригрозила вызвать полицию. Это оказалось не так-то просто. Наконец, мама сказала:
– Ладно, я дам вам сто рэндов.
– Отлично, – ответила дама.
Мама отдала ей деньги, и она вывела Фуфи. Другой мальчик, думавший, что Фуфи – это Спотти, видел, как его мать продает собаку, которую он считал своей. Теперь начал плакать он. «Спотти! Нет! Мама, ты не можешь продать Спотти!» Но мне было все равно. Я хотел одного – вернуть Фуфи.
Как только Фуфи увидела Пантеру, она сразу подошла. Мы ушли, и собаки побежали с нами. Я все еще переживал и всхлипывал весь обратный путь домой. У мамы не было времени на мое нытье.
– Почему ты плачешь?!
– Потому что Фуфи любит другого мальчика.
– И что? Почему это тебя ранит? Это тебе ничего не стоило. Фуфи здесь. Она до сих пор любит тебя. Она все еще твоя собака. Так что возьми себя в руки.
Фуфи была моим первым жестоким разочарованием. Еще никто никогда не предавал меня так, как Фуфи. Это было для меня ценным уроком. Непросто было понять, что Фуфи не изменяла мне с другим мальчиком. Она просто жила своей жизнью во всей ее полноте. Пока я не узнал, что она бегала сама по себе в течение дня, ее отношения с другими никак не отражались на мне. У Фуфи не было злого умысла.
Я был уверен, что Фуфи – моя собака, но это, конечно, было не так. Фуфи была собакой. Я был мальчиком. Мы хорошо ладили. Она была счастлива, живя в моем доме.
Этот опыт стал основой того, что я чувствую относительно взаимоотношений всю свою жизнь: то, что ты любишь, не принадлежит тебе. Мне повезло усвоить этот урок в таком юном возрасте. У меня так много друзей, которые, уже будучи взрослыми, боролись с ощущениями того, что их предали. Они приходят ко мне, злые и плачущие, рассказывают о том, как им изменили или солгали, и я сочувствую им. Я понимаю, через что они проходят. Я сижу с ними, покупаю им спиртное и говорю:
– Дружище, давай-ка я расскажу тебе историю о Фуфи.
КОГДА МНЕ БЫЛО ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ГОДА, МАМА КАК-ТО НЕОЖИДАННО сказала мне: «Ты должен найти отца».
– Зачем? – спросил я.
К тому времени я не видел его уже более десяти лет и не думал, что когда-нибудь увижу его снова.
– Потому что он часть тебя, – сказала она, – и если ты не найдешь его, ты не найдешь себя.
– Для этого он мне не нужен, – ответил я. – Я знаю, кто я.
– Речь идет не о том, что ты знаешь, кто ты. Речь идет о том, знает ли он, кто ты, и знаешь ли ты, кто он. Так много мужчин растет без отцов, и они всю жизнь живут с фальшивыми представлениями о том, кто их отцы и каким должен быть отец. Тебе надо найти отца. Ты должен показать ему, кем ты стал. Ты должен закончить эту историю.
Глава 8Роберт
Мой отец был абсолютной загадкой. О его жизни столько вопросов, что я даже не знаю, с чего начать.
Где он вырос? Где-то в Швейцарии.
Где он учился в университете? Я даже не знаю, учился ли он в нем.
Как он оказался в ЮАР? Не имею ни малейшего представления.
Я никогда не знал своих швейцарских бабушку и дедушку. Не знал, как их зовут, не знал о них ничего. Я знаю, что у папы есть старшая сестра, но с ней я тоже никогда не встречался. Знаю, что какое-то время он работал поваром в Монреале и Нью-Йорке, а потом, в конце 1970-х, переехал в ЮАР. Знаю, что он работал в крупной компании общественного питания и открыл где-то пару баров и ресторанов. И это – все.
Я никогда не называл папу «папа». Уж тем более «папочка» или даже просто «отец». Я не мог. Мне сказали: этого делать нельзя. Если мы были в общественных местах или там, где люди могли услышать, о чем мы говорим, и я назвал бы его папой, кто-нибудь мог начать задавать вопросы или вызвать полицию. Так что, насколько я помню, я всегда звал его Робертом.
Хотя я ничего не знал о его жизни до моего рождения, благодаря маме и тому времени, которое я мог с ним проводить, я имел представление о том, что он был за человек. Он был настоящим швейцарцем – чистоплотным, аккуратным и пунктуальным. Он был единственным из известных мне людей, который поселялся в номере отеля и, уезжая, оставлял его более чистым, чем тот был по прибытии. Он не любил, чтобы ему кто-то прислуживал. Никаких слуг, никаких домработниц. Он сам занимался уборкой. Он любил свое жилище. Он жил в собственном мире и делал все сам.
Я знаю, что он никогда не был женат. Он говорил, что большинство людей вступает в брак потому, что они хотят контролировать другого человека, а он никогда не хотел, чтобы его контролировали. Я знаю, что он любит путешествовать, любит развлекаться, любит принимать гостей. Но в то же время его личное пространство является для него всем. Где бы он ни жил, он никогда не регистрируется в телефонной книге. Я уверен, что в то время, когда родители были вместе, их бы обязательно поймали, если бы он не был таким скрытным. Мама была необузданной и импульсивной. Папа – сдержанным и рациональным. Она была пламенем, он – льдом. Они были противоположностями, которые притягиваются, а я – сочетанием обоих.
О папе я точно знаю одно – он ненавидел расизм и однородность больше, чем что-либо другое. И не из чувства уверенности в своей правоте или морального превосходства. Он просто никогда не понимал, как белые люди могут быть расистами в ЮАР. «В Африке полно черных людей, – говорил он. – Так почему же вы проделали такой путь до Африки, если вы ненавидите черных? Если вы так сильно ненавидите черных, почему бы вам не вернуться домой?» Для него это было сумасшествием.
Так как расизм никогда не имел для моего отца ни малейшего смысла, он не придерживался ни одного из правил апартеида. В начале восьмидесятых, до моего рожден