Никогда не забуду тот день. Это был, наверное, самый фантастический день в моей жизни: я собирался встретиться с человеком, которого я знал и одновременно совсем не знал. Мои воспоминания о нем казались недосягаемыми. Я пытался вспомнить, как он говорил, как смеялся, как себя вел…
Я припарковался на его улице и пошел вниз по дороге, разыскивая дом. В Кэмпс-Бэе было много пожилых белых людей, и когда я шел, все эти старые белые мужчины шли в мою сторону и мимо меня. К тому времени моему отцу было под семьдесят, и я очень боялся, что забыл, как он выглядит. Я смотрел в лицо каждого пожилого белого мужчины, проходившего мимо меня, думая: «Ты не мой папа?» По сути, это выглядело так, словно я маневрирую среди старых белых бездельников в приморском доме престарелых.
Наконец, я нашел адрес, который мне дали, и позвонил в колокольчик. И в ту же секунду, как он открыл дверь, я узнал его. «Эй, это ты, – подумал я. – Конечно, это ты. Это ты, парень. Я знаю тебя».
Мы начали прямо с того, на чем расстались, он обращался со мной, в точности как с тринадцатилетним мальчиком. Он был человеком привычки и перешел сразу к делу. «Хорошо! Итак, на чем мы остановились? Вот, я приготовил все твое любимое. Картофельный Rösti. Бутылка «Спрайта». Заварной крем с карамелью». К счастью, мои вкусы не очень-то изменились с тринадцати лет, так что я приступил к еде.
Пока я ел, он встал, вышел и вернулся с книгой, огромным фотоальбомом, который положил на стол. «Я следил за тобой», – сказал он и открыл альбом. Там было собрано все, что я когда-либо делал, каждая газетная статья, в которой упоминалось мое имя, все – от обложек журналов до крошечных клубных списков, с самого начала моей карьеры до этой недели. Он улыбался широкой улыбкой, показывая мне это, глядя на заголовки. «Тревор Ной появится в эту субботу в “Blues Room”». «Тревор Ной ведет новое телешоу».
Я почувствовал затопляющий меня прилив эмоций. Я изо всех сил старался не заплакать. Казалось, что этот десятилетний промежуток в моей жизни исчез в один момент, словно с того времени, как я последний раз видел его, прошел всего один день. За эти годы у меня накопилось столько вопросов. Думал ли он обо мне? Знал ли он, чем я занимаюсь? Гордился ли он мной? Но он был со мной все это время. Он всегда гордился мной. Обстоятельства разлучили нас, но он никогда не переставал быть моим отцом.
В тот день я вышел из дома, поднявшись в своих глазах. Я видел, что он подтвердил то, что выбрал меня. Он выбрал иметь меня в своей жизни. Он выбрал ответить на мое письмо. Я был желанным. Быть выбранным – величайший подарок, который вы можете подарить другому человеческому существу.
Как только мы воссоединились, мной овладело стремление компенсировать все те годы, которые мы потеряли. Я решил, что лучшим способом сделать это будет порасспрашивать его.
Он выбрал иметь меня в своей жизни.
Он выбрал ответить на мое письмо.
Я был желанным. Быть выбранным – величайший подарок, который вы можете подарить другому человеческому существу.
Очень быстро я понял, что это было ошибкой. Вопросы дают вам факты и информацию, но факты и информация на самом деле были вовсе не тем, что я хотел получить. Я хотел взаимоотношений, а вопросы – это не взаимоотношения. Взаимоотношения строятся в молчании. Ты проводишь время с людьми, ты наблюдаешь за ними и взаимодействуешь с ними, и ты узнаешь их. И время – это именно то, что апартеид украл у нас. Ты не можешь компенсировать это вопросами, но мне надо было лично убедиться в этом.
Я собирался провести с отцом несколько дней и поставил перед собой цель: за эти выходные узнать своего отца. Как только я прибыл, я начал забрасывать его вопросами: «Откуда ты? Где ты ходил в школу? Почему ты это сделал? Как ты это сделал?» Было видно, что он начинает раздражаться.
– Что это? – спросил он. – Почему ты задаешь мне столько вопросов? Что здесь происходит?
– Я хочу тебя узнать.
– Ты именно так обычно узнаешь людей, допрашивая их?
– Ну… на самом деле нет.
– А как ты узнаешь людей?
– Не знаю. Предполагаю, проводя с ними время.
– Хорошо. Тогда проведи время со мной. Посмотрим, что ты узнаешь.
Так что мы провели вместе выходные. Мы обедали и разговаривали о политике. Мы смотрели «Формулу-1» и разговаривали о спорте. Мы молча сидели на заднем дворе и слушали старые записи Элвиса Пресли. За все время он не сказал о себе ни одного слова. Потом, когда я собирал вещи перед отъездом, он подошел ко мне и присел.
– Ну, – сказал он, – ты можешь сказать, что именно ты узнал о своем папе за то время, что мы провели вместе?
– Ничего. Все, что я знаю, – ты невероятно скрытный.
– Видишь? Ты уже начинаешь меня узнавать.
Часть II
КОГДА ГОЛЛАНДСКИЕ КОЛОНИСТЫ ВЫСАДИЛИСЬ НА ЮЖНОЙ ОКОНЕЧНОСТИ АФРИКИ ТРИ сотни лет назад, они встретили аборигенный народ, известный как койсаны. Койсаны – «индейцы» Южной Африки, племя бушменов, кочевых охотников-собирателей, отличное от более темных народов, говорящих на банту. Позже койсаны мигрировали на юг, где стали племенами зулусов, коса и сото современной ЮАР. Обустраиваясь в Кейптауне и на окружающей территории, белые колонисты заводили отношения с койсанскими женщинами. Так родились первые люди смешанной расы Южной Африки.
Вскоре для работы на ранчо и фермах, созданных колонистами, из различных уголков голландской империи – из Западной Африки, с Мадагаскара и даже из Малайзии – были ввезены рабы. Рабы и койсаны заключали между собой браки, а белые колонисты продолжали захватывать территорию и своевольничать. Со временем койсаны исчезли из Южной Африки. В то время как большинство было убито болезнями, голодом и войной, оставшаяся часть народа прекратила существование, смешавшись с потомками белых и рабов и образовав абсолютно новую человеческую расу: цветных.
Цветные – гибрид, полная смесь. Некоторые – светлые, а некоторые – темные. Одни обладают азиатскими чертами, другие – европейскими чертами, третьи – африканскими. Нет ничего необычного, если у цветного мужчины и цветной женщины рождается ребенок, абсолютно не похожий ни на одного из родителей.
Цветные люди не имели за собой никакого наследия. Если они и могли проследить свою родословную достаточно далеко, в определенной точке она распадалась на белую и аборигенную и – запутанную сеть «других». Так как их аборигенные матери исчезли, они всегда испытывали сильнейшую привязанность к своим белым отцам, африканерам. Большинство цветных не говорит на исконно африканских языках, они говорят на африкаанс. Их религия, их институты власти, все, что определяет их культуру, заимствовано у африканеров.
В связи с этим история цветных людей в ЮАР хуже, чем история черных людей в ЮАР. Несмотря на все свои страдания, черные знали, кто они такие. Цветные не знали.
Глава 9Тутовое дерево
В конце нашей улицы в Иден-Парке, прямо на повороте в верхней части дороги, стояло огромное тутовое дерево, растущее у кого-то в палисаднике. Каждый год оно плодоносило, и дети со всего района приходили и рвали ягоды, съедали, сколько смогут, и набивали сумки, чтобы взять их домой. Они также все вместе играли под деревом. Мне приходилось играть под деревом одному. В Иден-Парке у меня не было ни одного друга.
Где бы я ни жил, я был аномалией. В Хиллброу мы жили в белом районе, где никто не выглядел так, как я. В Соуэто мы жили в черном районе, где никто не выглядел так, как я. Иден-Парк был цветным районом. В Иден-Парке все выглядели так, как я, но мы не могли бы быть более разными. Это была такая закавыка – крупнейшая из всех, с какими я сталкивался.
Неприязнь и недовольство, которые я чувствовал со стороны цветных, были одной из сложнейших проблем, с которыми мне приходилось иметь дело. Это научило меня тому, что легче быть своим среди чужих, чем чужим среди своих.
Если белый парень решит погрузиться в культуру хип-хопа и будет проводить время только с черными, черные скажут: «Круто, белый парень. Делай, что тебе надо». Если черный парень решит плюнуть на свою черноту, жить среди белых и играть в гольф, белые скажут: «Прекрасно. Мне нравится Брайан. Он надежный».
Но попытайтесь быть черным, который погрузился в белую культуру, но продолжает жить в черной общине. Попытайтесь быть белым, который принял атрибуты черной культуры, но продолжает жить в белой общине. Вы столкнетесь с ненавистью, насмешками и гонениями, превосходящими все, что только можно себе представить. Люди готовы принять вас, если видят в вас чужака, пытающегося ассимилироваться в их мире. Но если они видят в вас члена своего племени, пытающегося отречься от племени, это будет тем, чего они никогда не простят. Это и случилось со мной в Иден-Парке.
Когда пришел апартеид, цветных людей было не так просто отнести к той или иной категории, поэтому система использовала их (очень умело) для того, чтобы сеять замешательство, ненависть и недоверие. Цветные стали почти белыми. Они были гражданами второго сорта, лишенными прав белых, но получившими особые привилегии, которых не было у черных, что заставляло их требовать большего. Африканеры называли их amperbaas – «почти босс». Почти хозяин. «Ты почти там. Ты очень близко. Ты невероятно близок к тому, чтобы быть белым. Как жаль, что твой дед не мог не тянуть руки к шоколаду, да? Но то, что ты цветной, – не твоя вина, так что не оставляй попыток. Если ты будешь усердно работать, ты сможешь убрать этот оттенок из своей родословной. Вступай в брак с более светлыми и белыми, не трогай шоколад, и, может быть, может быть, однажды, если тебе повезет, ты сможешь стать белым».
Во время апартеида ежегодно некоторые цветные люди «повышались» до белых.
Это кажется смешным, но это случалось. Во время апартеида ежегодно некоторые цветные люди «повышались» до белых. Это было не мифом, это было реальностью. Люди могли подать прошения в правительство. Ваши волосы могли стать достаточно прямыми, ваша кожа могла стать достаточно светлой, ваш акцент мог стать достаточно незаметным – и вы класси