В Краснодарском крае начальство бывает регулярно, там высшее руководство страны проводит свой отпуск. Ельцину в свое время Егоров понравился, когда они встретились в аэропорту Адлера. Там и я с ним познакомился, потом мы подружились.
У Егорова ничего не было в Краснодаре, никакого наворованного и спрятанного по углам имущества. Он в этом смысле не был типичным продуктом эпохи — не стопроцентный бессеребреник, конечно, но и не наглец, как многие другие деятели курортного края. Самым близким его подчиненным был молодой А. Ткачев, ставший впоследствии моим коллегой — депутатом Госдумы и зачем-то еженедельно «заносивший» мне пакет с бужениной, балыком и окороком. Но когда он стал губернатором, я дважды пытался дозвониться до него по делам — бесполезно. А когда Ткачев выбился в министры сельского хозяйства России, то помощником себе взял зятя небезызвестного губернатора Сахалина Хорошавина — того самого, у которого при обыске нашли ручку за миллион долларов. Ткачев с Хорошавиным дружны. И, кстати, экс-губернатор-сахалинец так и не «раскололся», кто ему ту ручку подарил… (но я-то знаю!)
Н. Д. Егоров с детства мечтал стать военным летчиком. Поступил в военное училище, уже учился, но по медицинским показаниям его отчислили. Будучи губернатором, являлся членом военного совета военного округа.
Ельцин положительно оценил то, как в Краснодарском крае были выстроены межнациональные отношения. Хотя край в этом смысле напоминает пороховую бочку: горячие кавказцы под боком. Егоров смог как-то поддерживать межконфессиональный мир.
Николай Дмитриевич, на первый взгляд, был типичным функционером. В советское время работал инструктором райкома партии, секретарем парткома совхоза, председателем колхоза, председателем райисполкома. С 1990 года он — первый заместитель председателя Краснодарского краевого агропромышленного союза, генеральный директор департамента сельского хозяйства и продовольствия, первый заместитель главы администрации Краснодарского края, председатель краевого правительства.
В 1992 году Егоров стал губернатором Краснодарского края. Потом — министром России по делам национальностей и региональной политики. Отказываться от портфеля тогда было не принято, предложили пост — соглашайся. Так Егоров покинул родной Краснодар. Выполнял обязанности полномочного представителя президента в Чечне, больше времени проводил на Кавказе, чем в столице. Это была кропотливая, полноценная дипломатическая работа с очень сложными людьми. Но он налаживал контакты, его горцы уважали.
В августе 1995 года Егорова назначили помощником президента по вопросам межнациональных отношений.
Начался тяжелейший 1996 год, всего-ничего оставалось до президентских выборов. На посту руководителя администрации главы государства в этих условиях требовался порядочный, надежный и деятельный человек. И я предложил Ельцину кандидатуру Егорова. Президент согласился.
Ничего просить себе из того, что положено по статусу, Николай Дмитриевич не стал. Жил на очень скромной даче без забора, которую ему с барского плеча выделил Бородин. Тут уж я возмутился: кому попало раздают дворцы, а глава Администрации живет незнамо где. И Егоров получил хорошую дачу, которую потом выкупил (цены тогда еще смешные были).
Квартира тоже скромной была: Егоров жил в доме (когда-то принадлежал ЦК КПСС) на улице Проточной, который не шел в сравнение с роскошным домом на Академика Зелинского, где обитали другие чины Администрации. Там же, на Проточной, жили несколько моих старших офицеров из СБП, а также командующий погранвойсками А. Николаев, которого Ельцин недолюбливал, и по этой причине его поселили на отшибе.
За считаные месяцы Егоров так организовал работу Администрации, в том числе и по подготовке к выборам, что никакие Тани, Лисовские и Юмашевы с Чубайсами в подметки не годились. Все-таки военная косточка в Николае Дмитриевиче была. И он всех заставил пахать, как папа Карло. Естественно, президентские выборы 1996 года (да как, в общем-то, и все последующие в нашей стране) — это только административный ресурс. Но его тоже требовалось настроить и отладить. И технологии, применявшиеся потом действующей властью в избирательных кампаниях, впервые были использованы как раз в 1996 году Егоровым. Избирательный фонд — это не более чем ширма. Мешками возили деньги для оплаты текущих расходов по регионам. Нужно было выстроить «логистику нала», чтобы все было доставлено до рубля и в дело немедленно пошло: на гонорары артистам, зарплату агитаторам, в типографии на печать наглядной агитации и так далее.
За эту работу семья Ельцина обязана была Егорову памятник поставить еще при жизни. Ведь Николай Дмитриевич буквально горел на работе в то время, когда его легкие уже сжигала смертельная болезнь. И он знал об этом. В задней комнате его кабинета была, по сути, амбулатория, где Егорова врач поддерживал, как мог, обезболивающими уколами.
После моего увольнения и выборов мы встретились с Егоровым. Он мне пожаловался:
— Васильич, достали меня с этой инаугурацией президента. Сценарий уже десяток раз поменяли. Хотели сначала пышное действо устроить у Красного крыльца, с конным выездом, парадом. А как это сделать, если Сам в Барвихе после шестого инфаркта отлеживается?..
В итоге Ельцина привезли в инвалидной коляске за кулисы главной сцены Государственного Кремлевского дворца, подняли, пиджак надели перед выходом на сцену, он по-быстрому поклялся на Конституции РФ честно работать и быть гарантом, а потом — в машину реанимации, которая отвезла его в койку.
А несколько дней спустя оклемавшийся президент пригласил руководителя Администрации, сыгравшего определяющую роль в его победе, к себе в санаторий «Барвиха». И награда нашла героя. Егоров потом рассказывал: стол, фрукты, шампанское. Ельцин мнется, видно, что неудобно ему, но решается:
— Николай Дмитриевич, я тебе благодарен за работу на выборах. Но ты все же напиши заявление об увольнении по собственному желанию. Семья давит, требует. А я не могу уже сопротивляться, здоровья нет совсем…
— А кто вместо меня?
— Чубайс…
При этом президент о страшном диагнозе Егорова еще ничего не знал, не это было причиной позорного решения об увольнении человека, приведшего немощного Ельцина к победе на выборах.
— Николай Дмитриевич, но я готов тебе абсолютно любую должность дать, какую захочешь! — оживился президент.
— На самом деле — любую? — поинтересовался Егоров.
— Выбирай!
— Ну, хорошо. Борис Николаевич, назначьте меня министром обороны…
Ельцин от растерянности сразу и не нашелся, что сказать. Не понимал своего счастья: несмотря на болезнь, это был бы отличный министр обороны — не ворующий и эффективный, в отличие от тех, что ни рыба ни мясо, проходивших чередой через это кресло. И даже не «Табуретка»…
И Егоров пожалел больного человека с отработавшим свой ресурс сердцем, пьющего шампанское вместо корвалола:
— Ладно, Борис Николаевич, отпустите меня домой в Краснодар. И разрешите участвовать в выборах губернатора…
Президент обрадовался тому, что все так замечательно разрешилось. Но при этом всплакнул, как вспоминал Николай Дмитриевич. Видимо, понимал, что теряет последнего надежного и порядочного человека своей команды. Ельцин заверил в своей поддержке и пообещал ему в избирательной кампании режим наибольшего благоприятствования.
Надо ли говорить, что победить Егорову на выборах губернатора Краснодарского края не позволили. Против него выставили деятеля КПРФ Кондратенко, и Чубайс, забивавший гвозди в гробы коммунистов, сделал все, чтобы красный кандидат победил. Например, водитель Егорова сбил на дороге старушку. Политтехнологи Чубайса такую возможность не упустили и раздули историю так, что пыль была до небес — чуть не намеренно кандидат Егоров саморучно бабушку убил.
Николай Дмитриевич вынужден был вернуться в Москву. Тихо жил у себя на даче и ездил на процедуры в ЦКБ. Одно легкое пришлось удалить. Усугубила его состояние еще одна беда: от печки сгорела дача, они с женой едва успели выбраться, прихватив только личные документы.
Однажды, уже будучи депутатом Госдумы, я приехал в больницу навестить Николая. Поразила огромная усталость в глазах — такая бывает у человека, когда он раздумывает: бороться за жизнь или бросить уже?
— Николай Дмитриевич, хватит о болячках думать. А давай-ка ко мне помощником в Думу. У меня их немало, но мудрых — нет…
— Саша, думаешь потяну? Спасибо за предложение, еще, значит, поработаем! — воспрянул он. И сразу почувствовалось: стержень внутри этого человека никуда не делся.
Проходит пара дней, я уезжаю в Новгород в командировку. Очень насыщенная была поездка. С рыбаками встречался — с настоящими, не ряжеными подставными. Я новгородцам катер с мощным американским мотором подарил на средства из своих книжных гонораров, чтобы за браконьерами по Ильменю рыбнадзор гоняться мог. И тут звонит врач:
— Александр Васильевич, с Николаем Дмитриевичем всё не очень хорошо. Он про вас вспоминал. Приехали бы вы…
Не успел я доехать до Москвы, как еще один звонок: Егорова не стало.
Похоронили его на Кунцевском кладбище. Отпели в монастыре. Очень скромная могила, незаметный памятник. И — нечто сверхъестественное, таких совпадений просто не бывает… Егоров очень любил песни Ободзинского, самый почитаемый певец у него был. И в тот же день (!), когда похоронили Николая Дмитриевича, но только на час раньше, в двух метрах его могилы на Кунцевском кладбище, по-соседски появился свежий холмик с табличкой: Валерий Ободзинский…
Рядовые демократического запаса
Безумству храбрых поем мы песню…
Память о демократических реформах конца 80-х — начала 90-х годов у народа потихоньку вытравили. Ни к чему это «баловство», решила новая власть, а то, глядишь, задумываться начнут, почему по Конституции единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ, а в реальности — все источники власти сидят в креслах в границах Садового кольца.