— Согласен, ведь если Китаю это удалось, то чем мы хуже? Просто государству нужно было повернуться к человеку, как у нас говорили (но не делали!), лицом.
— Вы испытывали к Андропову уважение?
— Безмерное. Одно всегда вызывало у меня тревогу: он чересчур доверял своим людям, и многие беззастенчиво этим пользовались. Яркий пример — доктор Архипов, который был специалистом нижайшей квалификации, но Юрий Владимирович вверил себя в его руки, и тот был с ним до конца, до последних минут. Ну, хорошо, Андропов скончался, и где оказался Архипов? Его, личного врача Генерального секретаря, никто на работу не взял, даже не предложил трудоустроить. По идее, он должен был получить хорошую должность в Четвертом управлении Минздрава (так было заведено), но его тихо убрали и тут же забыли…
— Как же так получилось, что врач столь невысокого, по вашим словам, уровня стал лейб-медиком руководителя огромной страны?
— Когда-то Андропов с ним просто сдружился, а к людям Юрий Владимирович очень привязывался — таким уж он был. Начальнику Службы охраны КГБ СССР Плеханову, скажем, доверял безоговорочно, его шефу Крючкову — тоже, хотя в последние часы жизни Андропова тот же Плеханов его сдал — по-другому его поступок назвать не могу.
— Это правда, что вы присутствовали при агонии Андропова и что умирал он на ваших глазах?
— В принципе, было ясно, что это конец, но смерть не при мне наступила — позже. Агония могла продолжаться несколько месяцев — никто не имел права на эвтаназию, но приехали Черненко с Плехановым…
— …при вас?
— При мне… Виктору Иванову, начальнику подразделения охраны Андропова, они приказали сдать ключи от сейфа и все, что положено, а ведь больной был хоть и без сознания, но еще живой. Увы, его выдвиженец Плеханов, обязанный сохранять и охранять Юрия Владимировича до последнего вздоха, оказался одним из тех, кто тут же решил выслужиться перед Черненко.
— Мне приходилось слышать, что Андропов не своей смертью умер, дескать, его кончину приблизили — это так?
— Ситуация несколько странная… У Юрия Владимировича, когда он лежал в ЦКБ, постоянно дежурили три реаниматора, но если два из них настоящие профессионалы, выбрали эту специализацию еще в мединституте и с первого курса готовились вытаскивать больных с того света, то третий был терапевт (может быть, и хороший), который всего лишь соответствующие курсы окончил. Именно в его дежурство Андропов скончался, причем сменщики в один голос твердили, что, если бы там находились, не дали бы ему умереть…
— Если уж речь зашла о последних минутах генеральных секретарей, спрошу: это правда, что Брежнев умер во сне и, если бы рядом была, как обычно, его супруга (в те дни отсутствовавшая), «верного ленинца» можно было спасти?
— Так говорили ребята из его охраны. С их слов, Леониду Ильичу не хватило сил, чтобы дотянуться до звонка и вызвать дежурного…
— Вы, Александр Васильевич, и Брежнева охраняли?
— Да, много раз: брали практически во все большие командировки — на подмогу. Начальник его личной охраны Александр Яковлевич Рябенко отлично ко мне относился и очень хотел взять к себе, но мое руководство было категорически против. Будучи хорошим спортсменом, я выступал (и, как правило, удачно!) в нескольких видах, поэтому из моего подразделения отпускать не хотели.
— Какое впечатление производил на вас Брежнев?
— Самое замечательное — из всей той верхушки он был наиболее человечным. К людям, которые его окружали, независимо от того, офицер это, сотрудник, который стоит на посту у ворот, парикмахер, повар или официантка, Леонид Ильич относился душевно, всегда был удивительно дружелюбным.
Вспоминаю, как однажды я поставил на место его парикмахера Толю. В недавно показанном российским Первым каналом сериале «Брежнев» этого персонажа сыграл покойный Краско, но совершенно неправильно (хотя что-то от прототипа там все-таки было — тот тоже всегда себя вел нахально). Это был маленький тщедушный человечек, с утра до вечера пьяный, но, брея Леонида Ильича опасной бритвой, Толя, со своими дрожащими руками, умудрился ни разу в жизни его не порезать.
— Как же такого пьянчугу к высочайшему лицу допустили?
— А он только утром работал — остальное время искал, где бы глотнуть. Однажды в Ливадии вечером я поехал собирать после увольнения опаздывающих ребят. Еду, гляжу по сторонам и вижу — Толик, естественно, в доску пьяный. Усадил я его к себе и покатил дальше — за остальными, а он распалился: мол, обойдутся другие, главное — скорее его довезти. «Успокойся, — сказал я ему, — ты не один», а брадобрей давай меня оскорблять. Ну, остановил я машину, вышел и выкинул его на обочину.
Все были уверены, что завтра же меня вызовут на ковер и уволят к чертовой матери, ведь он на всю Ливадию орал, что сотрет Коржакова с лица земли, но на следующий день сам ко мне подошел и сразу: «Саня!» — будто мы с ним друзья закадычные. Понял, что получил заслуженно, тем более при свидетелях…
— В фильме «Брежнев» главного героя блистательно, на мой взгляд, сыграл Шакуров, а какое впечатление произвел этот сериал на вас?
— Мне картина очень понравилась, и особенно игра Шакурова: я дал бы ему за эту роль Ленинскую премию.
— Вернемся к Ельцину. В своей книге вы написали, что Борис Николаевич вел себя как настоящий партийный деспот — в чем это выражалось?
— Если ради показухи или в назидание другим нужно было кого-то унизить или, как у нас сейчас на блатной манер говорят, «опустить», он никого не щадил, несмотря на то что иногда разнос был несправедливым. Ельцин спокойно мог через человека переступить и не поинтересоваться, какова его дальнейшая судьба. А ведь многие в результате попадали в больницу с инфарктами, даже заканчивали жизнь самоубийством — был и такой случай. Ему это было безразлично — дескать, отработанный материал, и если снимал с должности, то раз и навсегда. За 11 лет нашей совместной работы было только два случая, когда Ельцин беседовал с сотрудником после того, как принял решение о его увольнении.
— Вы о себе?
— Нет, я в число этих счастливцев не попал. Речь о Баранникове, бывшем министре безопасности. Все-таки Борис Николаевич очень ему симпатизировал и с сожалением его отстранил, когда тот был уличен в злостной коррупции. Я фактически слушал последний их разговор — вынужден был, потому что Баранников мог заявиться с оружием и неправильно себя повести.
— Застрелиться?
— Нет, застрелить!
— Ельцина?
— А почему бы и нет? Он страшно не хотел покидать пост министра безопасности, который придумал, создал «под себя», и вдруг так вляпался на каком-то проходимце Бирштейне…
— «Сиабеко»?
— Да-да, «Сиабеко», Бирштейн, Якубовский — одна была шайка. Это дело мы раскрутили, Ельцин ткнул Баранникова физиономией, а тот уже ничего не мог сделать. На прощание Борис Николаевич решил побеседовать с ним по душам, но экс-министр не смог убедить президента в своей невиновности (я это знаю, потому что, повторяю, все слышал — стоял за приоткрытой на всякий случай дверью).
— Вы были с оружием?
— Тогда с ним не расставался.
Это была одна такая прощальная встреча, а вторая состоялась с Николаем Дмитриевичем Егоровым — главой ельцинской Администрации. Кстати, во многом за счет его энергии и здоровья Борис Николаевич победил на выборах в 96-м. Не благодаря Чубайсу, — не верьте его россказням! — просто СМИ были у этих ребят в руках: вот они себе все заслуги и приписали. На самом деле избирательную кампанию выиграла Администрация президента совместно со Службой его безопасности — первая организовала выборы, а вторая чемоданами деньги возила.
— Хм, а я слышал, что коробками из-под ксерокса…
— Это Чубайс доллары себе в них тащил, когда воровал бюджетные средства, а мы все, что вносили на предвыборную кампанию банкиры и предприниматели, доставляли по назначению. Потом уже штаб распределял, кому сколько.
Президентские выборы Ельцин-то выиграл, но у него не оставалось ни грамма сил, чтобы руководить страной, — вот и решил главой администрации назначить Чубайса.
— Не секрет: Ельцина в Москву пригласили Горбачев с Лигачевым, и, судя по всему, Михаила Сергеевича на первых порах Борис Николаевич боготворил…
— Так на самом деле и было. К телефону прямой связи с Генеральным он летел со всех ног — бросал все, чем бы ни занимался. Ну, представьте: за столом идет совещание, мы где-то в сторонке сидим — и вдруг звонок. У него стул падал, так он вскакивал, чтобы бежать к аппарату… Только и слышно было: «Михал Сергеич, Михал Сергеич, Михал Сергеич…» Он даже на «вы» к нему не обращался, исключительно по имени-отчеству. Как заладит через каждое слово…
— Почему между ними пробежала черная кошка?
— Я не хочу строить догадки — исчерпывающий ответ мог дать только Ельцин, и в своих мемуарах он кое-где этой темы коснулся. Борис Николаевич хотел улучшения сегодня, сейчас, а поскольку такие вещи быстро не делаются, что-то из задуманного не получалось, и виноваты были, как водится, все вокруг. Вроде бы все хорошо, замечательно, но палки в колеса партийная номенклатура ему, тем не менее, ставила, а он с этим смириться не мог. Ему же и с демократией надо было все и сразу… После провала путча Ельцин обещал людям: «Через год заживете прекрасно. И зарплата у вас будет хорошая, и еды вдоволь — у каждого полный холодильник». Увы, ни одно из его обещаний исполнено не было.
— Когда будущего царя Бориса с треском выгнали с поста первого секретаря Московского горкома партии, его личные охранники должны были, согласно инструкции, от него отмежеваться, занять позицию по другую сторону баррикад. Вы, тем не менее, поступили как настоящий мужик: остались с ним и возили его на своей «Ниве». Почему? Ощущали перспективу или просто сочувствовали опальному боссу?
— Вы немножко форсируете события. С должности первого секретаря Московского горкома его сняли в ноябре 1987 года и лишь в феврале 88-го вывели из состава Политбюро. Черный от горя Ельцин лежал в больнице, а потом ему предложили стать первым заместителем председателя Госстроя СССР, оставив при этом членом ЦК.