Вплоть до самого моего увольнения. Но алкоголь у меня мог стоять месяцами «без движения». У Ельцина — нет.
Мы с ним литрами пили. Начинали в 11 утра и заканчивали около 9–10 вечера, когда я отвозил его домой. А потом еще ехал в свою службу, встречался с подчиненными, ставил задачи на следующий день — работу ведь никто не отменял. Или в Президентский клуб приезжал, если компания меня ждала. И только потом — домой, в 3 часа ложился спать, а в 6 утра уже подъем, и — на спортивные занятия. График был бешеный, но я, слава богу, выжил. И, вынужденно употребляя литрами, я не позволял себе пьянеть. Если бы хоть кто-то меня увидел пьяным, об этом сразу раструбили бы.
Ельцин «отрывался», а от Наины за его пьянку доставалось почему-то мне — постоянно выговаривала. В 1996 году, когда у него был уже шестой инфаркт, она мне заявила: мол, это вы его таким сделали, вы его споили. Но это вопрос спорный — кто кого спаивал. Когда мы с ним встретились в 1985 году, я вообще редко употреблял алкоголь, был спортсменом, неоднократным чемпионом 9-го Управления, аппарата КГБ СССР по нескольким видам спорта. А как стал работать с Елбоном, так и начались мои испытания.
Сценарий всегда был одним и тем же. Вызывает к себе в кабинет. Журнальный столик, бутылка армянского трехзвездочного коньяка за 8 рублей 12 копеек со спецбазы, то есть не «левый»; боржоми и фруктовая вода — грушевая или «Тархун», бутылочки по 330 граммов. Фужерная тара разная: 250 граммов для боржоми, 125 — для вина, 50 — для водки или коньяка. Он возбужденным голосом: «Ну, давайте!» Открываю. Показывает на 125-граммовый бокал: наливай. Лью коньяк и смотрю: показывает — еще, еще, до полного. «Себе. Ну, поехали!» Отставать я не имел права. «Между первой и второй перерывчик небольшой». И так каждый день почти.
В Молоково у меня Борис Николаевич не раз напивался так, что местный деревенский народ, который случайно видел эту картину, бывал в изумлении.
В президентском доме на Осенней улице Наина одно время грешила на нечистую силу. Заезжают они днем по делам каким-то, вроде постоянно при ней муж, из дома не выходит, а не успеешь оглянуться — пьяный. Секрет был несложным. Когда Ельцин с Наиной входили в квартиру, он набирал мой номер телефона и сбрасывал. Это был сигнал. А я, пока они поднимались в лифте, проводил подготовку к спецмероприятию. Наина начинала хлопотать по хозяйству, Борис Николаевич заходил в туалет, открывал окно, а на соседней лоджии — верный Санчо, у которого с собой было. Набулькать «Гжелки» в стакан — дело нескольких секунд, выпить — еще меньше, закусь — пара огурчиков. Я быстро отходил на заранее приготовленные позиции. Наина заглядывает в туалет, а там Борис Николаевич, уже удовлетворенный, любуется в окно окрестностями: «Эх, красота-то какая!
Лепота!»
Трудно ему, конечно, пришлось, когда врачи без всякой дипломатии сказали: будете так же дружить с водкой, Борис Николаевич, вы — не жилец. «Соскакивать» с крепких напитков ЕБН решил при помощи шампанского, против него медики ничего не имели. Но они-то рассматривали разумные количества, а не коробку (12 бутылок) за один присест! Особенно жалко мне стало однажды Александра Лукашенко. Белорусский президент приехал в гости к российскому как раз в момент «лечения шампанским». Час они сидят вдвоем, два, три… Дверь распахивается, вываливается Григорьич с круглыми глазами и с придыханием шепчет мне на ухо: «Саша, где туалет? Сейчас днище вырвет! Не могу шампуня столько пить, я ж бэлорус. Сделай что-нибудь!»
А что я мог с Ельциным сделать? Тут уж мужик или сам с собой что-то сделает, чтобы жизнь свою изменить, или никто не сделает…
«Правда ли, что у нынешнего президента Путина — несколько двойников на разные случаи жизни?»
Я с Владимиром Владимировичем не работал, поэтому про его двойников ничего не знаю. У Ельцина не было, хотя эта тема не раз возникала. Как же — якобы имелись «копии» у Брежнева, Сталина. Вместо них в президиумах сидели, в командировки ездили, на Мавзолее, когда холодно, на демонстрациях стояли. И ко мне многие подходили: дескать, ради безопасности стоит завести пару дублеров Бориса Николаевича.
Я был категорически против, потому что хорошо изучил этого человека и твердо знал: никто никогда Ельцина в жизни не смог бы скопировать достоверно. Пародировать — легко, шаржи хорошо получались, вспомните «Куклы». А копия, чтобы отличить нельзя было, невозможна в принципе. Слишком он фактурный был.
Для органов КГБ — ФСБ специально всегда таких кандидатов в сотрудники подбирали, чтобы как серая мышь, не выделялся из толпы. А здесь — полная противоположность. Нельзя скопировать манеру, жесты, непредсказуемые действия. Он же не сидел, как другие, уставившись в бумажку и изредка поднимая голову, чтобы изобразить «живую речь». Вот премьер-министру Медведеву с его «свобода лучше, чем несвобода, воля лучше, чем тюрьма» можно двойника подобрать, чтобы банальности изрекал. Он предсказуем. А Ельцин был человек экспромта. Невозможно предугадать, что ему в голову придет в следующий момент. Такие копированию не поддаются. Он был просто чудак, хоть иногда и на букву «м». «Не так сели», «38 снайперов», «Шта-а-а??» — этому двойника не научишь, понимашь…
«Не было ли у вас планов участия в политике в каком-нибудь другом качестве, кроме депутатства?»
Конечно, если человек в политике, то он должен как-то меняться, расти, переходить на другие уровни. Застой в этой деятельности особенно вреден.
Взять того же Ельцина: к концу своего первого президентского срока он становился не то чтобы тупее — просто мозг его все больше ленился. Когда был первым секретарем Свердловского обкома, членом Верховного Совета, начинающим президентом, он свою голову эксплуатировал по полной программе. Терпеть не мог, когда ему кто-то что-то навязывал. Прокачивал все через себя, много размышлял. Сидим за обедом, он жует, я ему докладываю что-то — часто никакой реакции, он делает вид, что не слышит. Но проходит неделя, и он возвращается к той теме, говорит мне то же самое, что я ему раньше, но уже — со своей колокольни, со своим авторством. И спрашивает о моем отношении к вопросу. Как в известном фильме: Штирлиц раскусил, что Шелленбергу можно намекнуть о чем-то, а через какое-то время тот сам озвучит эту же мысль, но уже как свою собственную. И я исподволь довел до Ельцина немало мыслей, которые потом воплотились в президентские решения. Пусть он их потом за свои выдавал, главное — результат был, польза для страны.
Например, именно по моему ненавязчивому совету Ельцин инициировал внесение в Конституцию положения о том, что губернаторы после своего избрания автоматически становятся сенаторами. Я тогда часто размышлял об особенностях механизма наделения властью в России. Кстати, текст и прежней, и ныне действующей Конституции почти наизусть знал. Если губернатор всенародно избран, то почему он не может быть членом Совета Федерации? Людей, составляющих верхнюю палату парламента в путинскую эпоху, сенаторами всерьез считать нельзя — их никто не выбирал. В США — да, они проходят жесткую процедуру выборов, проводят агитационные кампании, борются с оппонентами. А у нас к середине 2000-х годов верхняя палата Федерального Собрания стала клубом блатных небедных людей, куда попадают по таксе за определенную сумму в валюте. Это — не настоящая власть, имитация.
Я потому и предложил Ельцину вариант назначения губернаторов сенаторами: будет кому его, сумасброда, сдерживать. Когда они в кучу собираются, себя армией ощущают и роль противовеса чрезмерно сильной президентской власти вполне могут сыграть. ЕБН тоже впоследствии это почувствовал, когда в марте и октябре 1994 года Совет Федерации дважды не утверждал внесенную президентом и рекомендованную тогдашним главой АП С. Филатовым кандидатуру А. Ильюшенко на должность генерального прокурора. Административный ресурс был подключен весь, какой имелся — безрезультатно. Так и не попал Ильюшенко в генпрокуроры, уволился в 1995-м из прокуратуры, а затем и вовсе в Лефортово загремел по уголовному делу о получении взятки и злоупотреблении полномочиями.
Потом президентской администрации пришлось буквально продавливать через Совет Федерации постановление об освобождении Ю. Скуратова от должности генпрокурора. После чего верхнюю палату, по сути, разогнали. А понятие «сенатор» стало неуместным — слово «члены» больше подходит этим людям, которые засели в здании на Большой Дмитровке. 10 процентов членов лично назначает президент. Совфед, на мой взгляд, стал отстойником для тех, кому нельзя больше воровать даже по кремлевским понятиям — хватит уже.
К слову, из той же оперы и Совет безопасности РФ — «собес» для бывших. Экс-министр внутренних дел Р. Нургалиев что может насоветовать? Был там еще и Б. Грызлов — тоже «советчик» знатный. Торжественно начал кампанию по выявлению «оборотней в погонах», которых выявили, но никак не наказали, и тема «оборотней» приказала долго жить. В 2011 году снова баллотировался в Госдуму, на сей раз от Тульской области — поездил там по глухомани, цветов повозлагал, попиарился за бюджетный счет, наобещал людям с три короба, да и сдал мандат сразу после выборов.
В 2004 году, когда я еще даже не объявил официально о намерении участвовать в выборах губернатора Тульской области — только поделился об этом в некоторых СМИ, и пошли разговоры — ко мне друг за другом с интервалом в неделю подкатили три человека, которые попросили назначить их членами Совета Федерации от региона после того, как я выборы выиграю. Конечно, не за бутылку коньяка. «Размер благодарности» мне был озвучен в вилке от миллиона до двух в валюте.
Все были уверены, что в Тульской области Стародубцев очередные выборы проиграет, и мои шансы оценивались как предпочтительные: я до того момента трижды побеждал в Туле на выборах в Госдуму, как говорится, за явным преимуществом. Василий Александрович много чего натворил в главном областном кресле, и я с ним тоже 8 лет потерял. Когда был депутатом Госдумы, мог гораздо больше для Тулы сделать, но «красный губернатор» клал под сукно все мои инициативы. Я в то время целый жилой район мог построить, инвесторов привлек. Но Стародубцеву, видимо, капиталистическое слово «инвестиции» было невмоготу слышать.