— Твоих рук дело? — Иван ухватил Наумку за шиворот и подтолкнул его к трупам. — Вот зачем ты сюда пожаловал?
А говоришь — пудель!
Он размахнулся, чтобы заехать Наумке по физиономии.
Еврей скорчился. Алексей едва успел перехватить руку своего приятеля.
— Погоди! Не маши кулаками раньше времени!
— Чего тут разбираться! — зашумели агенты. — Ясно!
Обряды свои справляли. Кровь младенцам спускали! — Один из них поддел ногой грязный жестяный таз с подозрительными разводами. — Вот, смотри! Следы крови! — И тоже замахнулся на еврея. — Жиды! Сволочи! Кровушки христианской захотелось?
Наумка упал на колени и прикрыл голову руками.
— Пощадите! Не убивал! Я здесь сроду не бывал! С моими ногами! — И запричитал:
— Подставили! Подставили!
Сволочи подставили!
— Что ж, разберемся! — сказал Иван. — Кто тебя подставил?
— Понятия не имею! — заголосил еврей. — Кому я помешал?
— Скажи, Наум, ты действительно не совершал этих убийств? — спросил Алексей.
— Могу поклясться всем, чем хотите. У нас не существует ритуальных убийств. Все это страшная клевета! — Наумка пытался схватить его за руки и умоляюще заглядывал Алексею в глаза. — Зачем, скажите, мне поганить себя таким изуверством.
Алексей за шиворот вытащил его из пещеры. Иван последовал за ними. Сыщики устроились на камнях, Наумка снова упал перед ними на колени.
— Пощадите, господа сыщики! У меня в мыслях никогда не бывало, чтобы убить кого-то, тем более маленьких детей.
Я промышлял тем, другим, но чтобы смертоубийство… Это ж страшный грех — кого-то жизни лишить!
— Ладно, не скули! — прикрикнул на него Иван. — Скажи лучше, враги есть, которые могли бы тебя подставить таким образом?
— Враги? — удивился Наум. — Друзей нет, а врагов больше чем достаточно!
— И все на почве твоих деляческих махинаций?
— Да, — опустил голову еврей.
— Многих ты разорил? — спросил Алексей.
— Я? Я их не разорял! — с жаром воскликнул Наумка.
Глаза его полыхнули праведным гневом. — Они, должники, сами себя разоряли… Брали деньги под залог… Векселя… Неустойки… Опись… Продажа с молотка. Я не виноват. Им нужны были финажки. Я давал… Они знали, на что шли!
— И много таких, которые «сами себя разорили»? — с ехидством в голосе справился Иван.
— Много, — вздохнул Наум.
— Русские клиенты или евреи? — уточнил Алексей.
— Р-русские! — понурился ростовщик.
— Ты всех помнишь?
— Откуда? Где же всех упомнить?
— Но особо лютых врагов забыть невозможно! Назови, с кем у тебя были столкновения в последнее время?
— Столкновения? Были столкновения! — Еврей поднял глаза к небу и зашевелил губами. Видимо, вел счет своим обидчикам. Затем перевел взгляд на Алексея и стал перечислять. Тот записывал. Фамилий набралось около двух десятков. И все они были незнакомы сыщикам.
— Кто-нибудь из них грозился тебе отомстить?
— Ах, господа сыщика, все это были обычные слова. Я их слышал множество раз. «Захлебнись своим золотом…» «Отольются наши слезы…»
Наумка схватился вдруг за голову и завыл-зарыдал по-бабьи:
— Ай-ай-ай! — прорывалось сквозь его вопли. — Сбылись проклятия! Я бы все сейчас отдал, чтобы снять с себя обвинение. Прошу вас, господа сыщики, умоляю, спасите меня!
Поверьте!
— Мы-то поверим, — сказал Иван, — но судебным следователям трудно будет доказать твою невиновность. На одних адвокатах разоришься.
— Фуй фе! — Наумка перестал рыдать. — А может, это те самые меня подставили? Деловой этот? Барин? Он мне как угрожал, когда я отказался «слезки» загнать! «Заварю я вам тут кашу! — кричал. — Не сегодня, так завтра устрою вам кровавую баню. И ты, жидок, первым в крови захлебнешься!
Белый пух над городом летать будет! А мы крошить вас будем, резать! Всем кровь пустим! Дьяволы!»
— С чего он так разошелся? — удивился Иван и посмотрел на Алексея. — Не понять, с чего озверел? Всего-то делов, другого жулика найти. Или ты чего-то скрываешь, Наумка?
— Нет, не скрываю, только он поначалу хотел, чтобы я все на корню скупил. А я отказался. Они мне по морде и давай вовсю угрожать, тогда я предложил им вещицы партиями сбывать, чтобы не подловили…
— Послушай, Наум! — перебил его Иван. — Еще один вопрос. А как этот Барин со своими молодцами сумел незаметно смыться из твоего дома?
Еврей замялся.
— То не могу сказать. Сами понимаете, тогда мне крышка.
— Понимаю, — усмехнулся Иван. — Тайный ход через сортир? Знаем, проходили. Говори, иначе всю хату по кирпичам разнесу! А твой барыш уже кафтаном накрылся, так что рассказывай, может, и зачтется при случае.
Наумка тоскливо посмотрел на него.
— Вы таки ставите меня в условия? Но я скажу. Чего не сказать, если словечко замолвите?
— Не торгуйся! — Иван поднес ему под нос кулак. — Говори, пока я добрый!
— Печка голландка, — произнес упавшим голосом Наум. — Та, что рядом с кухней. Заслонку выдвигаешь, она открывается. За ней ход вниз и дальше, в соседние дворы…
— Теперь понятно, куда твоя шпана скрывалась, — сказал устало Иван. — Хитер ты на выдумки, Наумка! Но веет» да найдется кто-нибудь хитрее! — И кивнул Алексею. — Ладно, вези его к Тартищеву, а я здесь пока останусь, надо все осмотреть как следует. — И шепотом добавил:
— Ерунда какая-то получается. Ты веришь, что наши евреи на такие мерзости сподобились?
— Я думаю, кому-то очень хочется затеять в городе беспорядки, — ответил Алексей. — И этот кто-то хорошо знает, что такое еврейские погромы.
— Ты серьезно? — поразился Иван. — Тогда дело попадет в руки Ольховского и Лямпе. А они его непременно развалят.
И сделает нам этот Барин ручкой…
— Мне кажется, что все гуси из одного стада: любовник гадалки, работник на мельнице, Барин… Это — банда, и она скрывается в районе Бритого Лба. Пока есть тому три, но очень важных свидетельства: освобождение Капки и ее братца, ограбление фельдшера людьми в синих армяках и то, что Барин со своими парнями тоже скрылся в известном нам направлении — в районе урочища Черных Истуканов.
— Хорошо, поезжай, — подтолкнул его в плечо Иван, — у меня есть кое-какие соображения, поделюсь, когда покончу здесь с делами. — Он оглянулся на вход в пещеру, возле которого суетились другие агенты. — Кажется, ты прав. И этот Барин не зря на нашей заднице выскочил![13] Кто-то хочет устроить в городе грандиозный шухер!
Глава 7
Алексей возвращался из больницы, где наконец-то воссоединилось семейство Гейслеров. Сам судья, который совсем недавно на чем свет стоит осыпал бранью сыщиков, теперь не находил слов благодарности им. И клялся, что направит на имя губернатора прошение, чтобы всех отличившихся в поисках его сына обязательно наградили. Он и в руки Алексея пытался всучить конверт с деньгами. Когда же тот отказался, достал из кармана золотой швейцарский брегет.
— Молодой человек, — произнес он взволнованно, — вы спасли моего Тему от лютой смерти. Я хочу, чтобы эти часы достались вам в память о вашем благородном поступке.
— Простите, Иван Генрихович, но я на службе. Мы не имеем права принимать частные вознаграждения. Я не хочу неприятностей.
Губернский судья пристально посмотрел на него и улыбнулся:
— Молодец! Ценю за честность! — И пожал ему руку. — С такой полицией нам никакие потрясения не страшны!
От больницы до Тобольской было три квартала, и Алексей направился пешком, чтобы поразмыслить на ходу о случившихся событиях. Не прошло еще и двух часов, как Тартищев уехал на совещание к Хворостьянову. Там его ждали с доскональным отчетом о последних событиях.
А перед этим он встретился с агентами, и разговор с ними имел крайне неприятный. Весть о том, что похищенный ребенок был обнаружен в пещере за городом, странным образом мгновенно облетела весь город. Газетчики пронюхали, что в этом деле замешан еврей, и наутро все газеты вышли с огромными кричащими заголовками, которые непомерно взбудоражили горожан.
Сразу же по выходе газет к Тартищеву заявилась делегация из самых уважаемых представителей еврейского общества в городе. Возглавлял ее ювелир Вайтенс.
Евреи низко поклонились Тартищеву. Видно было, что они сильно напуганы. Но Вайтенс пытался сохранить внешнее спокойствие. Правда, дрожащий голос выдавал его неподдельное смятение.
Тем не менее он с большим достоинством обратился к начальнику сыскной полиции:
— Простите, ваше превосходительство господин Тартищев, что мы отвлекаем вас от важных дел, но нижайше просим выслушать нас.
— Прошу покорно присесть, господа, — любезно предложил Тартищев. — Кажется, я знаю, какое дело привело вас ко мне.
— Да, да, — скорбно посмотрел на него Вайтенс, — страшное, непомерно страшное дело. По городу усиленно и не без помощи некоторых газет распускаются слухи, якобы похищение ребенка дело рук евреев. Тем более что еврей задержан у пещеры. Отчего положение усугубилось в несколько раз. Все в панике. Озлобление против нас возрастает. В нескольких лавках уже побили окна, на рынке сожгли две будки сапожников и избили мальчика — разносчика булок. Того гляди, разразится погром. А ведь вам должно быть известно, какой это ужас.
— Известно, — согласился Тартищев. — Я сам из Одессы. И там был похожий случай накануне вашей Пасхи.
— И то были евреи? — осторожно справился Вайтенс.
— Нет, не евреи, — ответил Федор Михайлович. — Но прошу вас, переходите к делу. Что вы от меня хотите?
— Мы знаем, вы — великий человек, господин Тартищев! Только вы один с вашей проницательностью и гениальной прозорливостью в состоянии спасти нас от позора и смерти. — Вайтенс воздел ладони к потолку. — Снимите с нас гнусное обвинение. О, господин Тартищев, мрачные тучи собираются над головами нашего несчастного племени. Сжальтесь над нами, возьмитесь за это дело, и наша благодарность будет безгранична! Оцените ее сами, а мы не постоим за расходами…