«Однажды Армель сказала, что с тех пор, как Господь сделался абсолютным хозяином ее существа, она сама получила расчет». (Выражение из лексикона служанки на все руки; точно так же до того Армель «рассчитала всех лишних» – то есть дурные привычки и эгоистичные порывы.) «После „расчета” ум уже не вправе был наблюдать за работой Господа в глубинах души; не мог он, ум, ни постичь сути Господних трудов, ни тем более вмешаться в них. Армель представлялось, будто ее ум дежурит под дверью центральных покоев, доступ в которые имеет только сам Господь; будто ум, подобно лакею, дожидается Его распоряжений. Правда, там, под дверью, ум не один – с ним дежурит множество ангелов. Их задача – не подпускать к порогу ничего постороннего». Такое положение вещей длилось, длилось – да закончилось. Господь разрешил сознательному «я» Армель войти в покои собственной души – и узреть божественное совершенство, которым душа была отныне наполнена (и о котором Армель, подобно многим другим, не подозревала). Внутренний Свет оказался слишком ярок для ее глаз, и некоторое время ее тело испытывало крестные муки. Впрочем, Армель пообвыкла и перестала столь болезненно реагировать на факт собственной просветленности.
Эта история интересна сама по себе; и вдвойне интересен самоанализ, которому подвергла себя Армель, ведь он является одним из множества свидетельств, доказывающих, что в основе феноменального «я» лежит «чистое эго», оно же – Атман, имеющее одну природу с божественной Основой всего сущего. Под дверью центральных покоев, «доступ в которые имеет только сам Господь» (пока душа не очистится от себялюбия), между божественной Основой и осознанным «я» пребывает подсознательный ум. Он почти деперсонализирован, но при приближении к феноменальному «я» кристаллизируется в личное подсознательное, где попадается всякая гадость вроде крыс и тараканов, а то и скорпионы с гадюками. В этом-то личном подсознательном и обитает наш внутренний безумный злодей; оно-то и есть гнездо Первородного Греха. Однако тот факт, что эго связано с внутренним маньяком, не противоречит факту другому – что эго также связано (на подсознательном уровне) с божественной Основой. Мы рождаемся с Первородным Грехом, но также с Первородной Добродетелью, или, выражаясь терминами западного богословия, в нас заложено добро, оно же – «искра Божия», «чистая частичка души», фрагмент сознания, не испачканный Первородным Грехом, появившийся из изначальной невинности и называемый совестью. Фрейдисты куда больше внимания уделяют Первородному Греху, нежели Первородной Добродетели. Трещат о крысах и тараканах, а внутреннего Света в упор не видят. Юнг и его последователи – чуть реалистичнее. Ступив за пределы личного подсознательного, они взялись исследовать область, где разум, делаясь все более неперсонифицированным, обретает черты медиума, вследствие чего кристаллизуется личное «я». Учение Юнга перешагивает через внутреннего маньяка, но не доходит до внутреннего Бога.
Повторяю: полно доказательств существования Первородной Добродетели, которая лежит в основе Первородного Греха. Опыт доброй Армель не уникален. Слишком многие познали, что и впрямь есть тайные покои, осиянные светом божественной любви и мудрости. Знание это снизошло и на отца Сюрена – причем, как будет описано далее, заодно с открытием: в душе гнездятся ужасы, а личное бессознательное отравлено чудовищным ядом. В одно и то же мгновение Сюрен узрел Господа и Сатану, познал, что навечно связан с божественной Основой всего сущего, и убедился, что уже проклят, притом без права обжалования приговора. Впрочем (мы об этом еще напишем), осознание Бога победило. В измученном разуме Сюрена Первородный Грех был сражен Первородной Добродетелью – она оказалась «первороднее», ибо была бесконечна.
Мистические видения, богоявления, вспышки так называемого космического сознания невозможно вызвать, повторить, воспроизвести в лабораторных условиях. Впрочем, это касается лишь самих центральных тайных покоев. Зато дежурство на пороге в компании ангелов вполне подлежит повторению, пусть даже не совсем точному (ибо только самые элементарные психологические эксперименты можно повторить с точностью). Зато «дежурить» можно достаточно часто, чтобы определить Предел трансцендентного – ради чего, собственно, эксперименты и проводятся. Например, гипнотизеры отмечают, что объекты гипноза, достаточно глубоко погруженные в транс и оставленные в покое, нередко чувствуют внутреннее спокойствие и благодать. В чем именно это выражается? Они видят свет и обширные пространства. Иногда загипнотизированному хочется рассказать о своих ощущениях. Жиль Делёз, едва ли не лучше всех описавший второе поколение адептов месмеризма, утверждает, будто сомнамбулизм характеризуется полным отрешением от личных интересов, бесчувственностью, равнодушием к мнениям и предубеждениям, а также «принципиально новым способом видеть объекты, способностью быстро принимать решения и абсолютной убежденностью в их правильности… Таким образом, человек-сомнамбула имеет разом и факел, дающий свет, и компас, указывающий путь. Эти факел с компасом, – подытоживает Делёз, – есть не только у сомнамбул. Они есть у каждого из нас, но из-за мирской суеты, страстей, а главное, гордыни и слабости к преходящему мы не видим факела, не сверяем путь по компасу»[37]. (Заметим: гипноз более эффективен и менее опасен, чем наркотики (подчас способствующие откровениям)[38]; гипноз избавляет от бурных эмоций и усмиряет страсти, оставляя сознание пустым, а значит, давая ему возможность заполниться тем, что находится вдали от логова внутреннего маньяка.) «В этой новой ситуации, – продолжает Делёз, – разум полон религиозных идей, с которыми он, пожалуй, никогда раньше не имел дела». Разница между новым видением мира сомнамбулой и его нормальным состоянием «настолько огромна, что сомнамбула порой чувствует себя одержимым; считает себя неким органом высшего разума. Впрочем, ничуть не зазнается».
Изыскания Делёза подтверждаются изысканиями одной женщины-психиатра, дамы весьма опытной. Много лет она изучала феномен автоматического письма. Как-то в личной беседе эта дама сообщила мне, что почти все автоматисты рано или поздно выдают тексты, в которых изложены определенные метафизические идеи. Тема всегда одна: основа одной души идентична божественной Основе всего сущего. Вернувшись в нормальное состояние и прочитав написанное в трансе, автоматист, как правило, заявляет, что никогда в подобное не верил.
В данном контексте представляется нелишним заметить, что нравственная тональность медиумических представлений о жизни (об этом много лет назад говорил Фредерик Майерс) в целом безупречна. Разве что из-за стиля их можно принять за чепуху. Но, как бы ни был коряв язык изложения, как бы ни были банальны мысли (а в последние три столетия – это как минимум! – все великие истины кажутся банальными), т. н. чепуха неизменно оказывается безвредной и даже могла бы вызвать душевный подъем, пиши медиумы чуть более внятно. Вывод: в определенных видах транса медиумы выходят за рамки личного подсознательного, покидают грязное обиталище Первородного Греха и оказываются в пределах подсознательного разума, где, подобно окошку в отдаленном доме, горит и преображает все своим неярким, но заметным светом Первородная Добродетель. Тут-то и нельзя зевать; тут-то надо поскорее слиться с Богом Отцом и Богом Сыном – иначе, того и гляди, заполнит пустоту не Святой Дух, а всякие сущности – свои, доморощенные, подсознательные – или внешние; безобидные, а то и полезные – или совершенно нежелательные.
Имея дедуктивные подтверждения реальности мистических экспериментов, имея такие доказательства, Лалеман и его последователи могли не тревожиться. У них была информация из первых рук, подкреплявшаяся авторитетными литературными трудами – от «Мистического богословия» Дионисия Ареопагита до почти современных им произведений святой Терезы и святого Хуана де ла Крус. Насчет истинности и божественной природы, достичь которых можно лишь очищением сердца и покорностью Святому Духу, Лалеман с последователями не сомневались. Выдающиеся слуги Господни былых времен описали свои ощущения; правоверие этих записей подтверждено Отцами Церкви. Да и сам Лалеман, и его ученики пережили агонию Темных Ночей, когда терзаются чувства и воля, и познали мир Божий, превосходящий человеческое разумение[39].
Глава четвертая
Всякому, кто не имел к тому душевного стремления, жизнь в монастыре семнадцатого века казалась безысходно тоскливой; чуть скрашивали ее редкие всплески религиозного экстаза, да еще, пожалуй, мирские новости, приносимые посетителями, и невинные, но совершенно идиотские виды рукоделия. Жан-Жозеф Сюрен в своих «Письмах» упоминает плетение из соломки – занятие, которому столь многие святые сестры отдали столь много своих свободных часов. Шедевром коллективного творчества стала миниатюрная соломенная карета, запряженная шестеркой соломенных же лошадок и предназначенная в подарок знатной патронессе для украшения туалетного столика. А вот что пишет о монахинях из обители Посещения отец де ла Коломбьер: хотя устав был от первой до последней буквы направлен на то, чтобы вести души к высотам христианского совершенства, и хотя среди сестер встречались поистине святые, никуда не деться от того факта, что «монастыри подчас полны лиц, которые живут по уставу, соблюдают все правила, встают чуть свет, спешат к мессе, молятся, исповедуются и так далее лишь по привычке, лишь потому, что к тому зовет монастырский колокол и потому, что так поступают все остальные обитатели монастыря. Сердца таких сестер и братьев никак не участвуют в их делах. У этих людей свои соображения, свои мелочные планы, свои занятия; а все связанное с Богом для них безразлично. Чувства и мысли, вся любовь этих монахов и монахинь устремлены к родным и друзьям, а Богу остаются лишь вымученные эмоции, которые, разумеется, никак не могут Его удовлетворить… Обители, сии горнила, где душам следует пылать любовью к Господу, обеспечивают им только тление, и велика вероятность, что ситуация изменится к худшему».