Исчезла последняя надежда свершить личную месть. Впрочем, кое-что сестра Жанна все-таки могла сделать. Она могла вступить (вместе со своими подопечными) в альянс с заклятыми врагами Урбена Грандье. Без дальнейших отлагательств она написала к человеку, у которого были самые убедительные причины ненавидеть Грандье. Дурной лицом, хромой от рождения, лишенный даже намека на талант или обаяние, каноник Миньон всегда завидовал привлекательной внешности Грандье, его остроумию, красноречию и удачливости. С годами к этому, так сказать, базовому списку добавились и личные мотивы: сарказм Грандье и совращение им Филиппы Тренкан (с которой каноник Миньон состоял в родстве). Был и свеженький мотив – распря из-за земельного участка, на который претендовали коллегиальная церковь Святого Креста и приход Святого Петра. Каноник Миньон не послушался друзей, возбудил дело в суде и вполне предсказуемо его проиграл. Он все еще переживал унижение, когда мать-настоятельница пригласила его к себе и после недолгой речи о духовности в целом и скандальном поведении Грандье в частности предложила занять пост покойного Муссо. Миньон сразу же согласился – ему тоже нужен был союзник в объединенной лиге врагов Грандье. Как использовать этого союзника, Миньон пока не придумал, но, подобно дальновидному генералу, не собирался упускать ни одну возможность.
Что касается матери-настоятельницы, в ее мозгу вновь усвоенная ненависть к Грандье не отменила и даже не умалила прежнего вожделения. Героем ночных снов и дневных мечтаний оставался Урбен Грандье, только теперь он являлся не в образе Прекрасного Принца, для которого на ночь открывают зарешеченное окошко; нет, Урбен Грандье сделался навязчивым инкубом, доводящим свою жертву до экстаза – всепоглощающего, хоть и непрошеного. После смерти Муссо сестре Жанне пару раз снилось, будто покойник восстал из Чистилища, дабы помолиться вместе со своими бывшими подопечными. Но уже во время благочестивой речи все менялось: «вместо старика каноника Жанна видела лицо и фигуру Урбена Грандье. Претерпев преображение не только внешнее, но и внутреннее, сей персонаж говорил ей о любовной страсти, склонял отдаться непотребным ласкам и подарить ему то, что давно не принадлежало ей, что она, принявши постриг, обещала божественному Жениху».
По утрам мать-настоятельница пересказывала свои видения некоторым сестрам. Результат не замедлил себя ждать: двум молодым женщинам, сестре Кларе де Сазилье (родственнице кардинала Ришелье) и другой Кларе, послушнице, тоже скоро стал являться похотливый священник и нашептывать разные непристойности.
Однако определяющим фактором в цепи событий, приведших к гибели Грандье, стал глупый розыгрыш. Придумали ее молодые послушницы вместе со старшими ученицами; целью было запугать младших учениц и простодушных монахинь, внушить им, будто в обители орудуют привидения – подтвердить, словом, дурную репутацию здания, которое занимал монастырь. Тому, кто знает о нечистой силе, повадившейся в одно и то же место, испугаться куда как проще. И вот, вскоре после кончины каноника Муссо, в коридорах и общих спальнях стала мелькать фигура в белой простыне. Назавтра после визита все двери были заперты – но коварный фантом проникал сквозь щель, или через окно, или иным способом бывал впускаем в помещение «пятой колонной». Со спящих стягивались одеяла, девичьих щек касались ледяные пальцы. А наверху, на чердаке, кто-то жалобно стонал и гремел оковами. Младшие девочки плакали, монахини осеняли себя крестным знамением и взывали к святому Иосифу. Тщетно. Привидение затихало на две-три ночи – а потом возвращалось. Школу и монастырь охватила паника.
Каноник Миньон, заседавший в исповедальне, знал и про инкубов в кельях, и про привидения в дортуарах, и про шалуний, лязгавших цепями на чердаке. И Миньона осенило. Поистине, он увидел перст судьбы. Не случайно, о нет, не случайно все складывается именно так, как складывается! Он, Миньон, уж сумеет извлечь из событий пользу. Каноник отчитал проказниц, но наказал им помалкивать о своих шуточках. Затем он занялся жертвами розыгрыша. Не привидения, вещал Миньон, проникают в ваши опочивальни; по всем признакам это – бесы! Влив новый страх в сердца девочек и монахинь, каноник убедил мать-настоятельницу и обеих Клар в том, что их ночные гости – реальны и имеют сатанинскую природу. Покончив с этим, Миньон в компании четырех-пяти самых заклятых врагов Грандье отправился на загородную виллу мэтра Тренкана. Вилла находилась всего в лиге от Лудена. Был созван военный совет, на котором Миньон доложил, какова обстановка в монастыре, и объяснил, как использовать ситуацию для уничтожения Грандье. Так родился план психологической войны – с секретным оружием и сверхъестественными силами, поставленными на службу общему делу. Заговорщики расстались на душевном подъеме. Они буквально чуяли: теперь-то уж Грандье не отвертеться.
Следующим шагом Миньона был визит к кармелитам. Нет ли у них опытного экзорциста? Есть? Отлично! Не отпустят ли его святые отцы в урсулинскую обитель? Настоятель расщедрился и выделил не одного, а троих экзорцистов – отцов Юзеба де Сен-Мишеля, Пьер-Тома де Сен-Шарля и Антонина де ла Чарите. Вместе с Миньоном они взялись за дело и преуспели – уже через несколько дней от визитов порочного кюре страдали все обитательницы урсулинского монастыря, кроме пары-тройки самых старших монахинь.
Прошло еще немного времени – и слухи о нечестивых делах просочились во внешний мир. Скоро всем луденцам стало известно, что добрые сестры одержимы бесами и что бесы терзают их по наущению Урбена Грандье. Протестанты, как нетрудно вообразить, возрадовались. Весть, что католический священник вступил в сговор с Сатаной для совращения целого монастыря урсулинок, послужила протестантам некоторым утешением за падение Ла-Рошели.
Что до самого кюре, он только плечами пожал. В отношении матери-настоятельницы и ее подопечных совесть Грандье была чиста; он к урсулинкам и близко не подходил. Подумаешь – наговоры полубезумных женщин! Да у них просто меланхолия в сочетании с бешенством матки. Изолированные от мужчин, бедняжки только потому и выживают, что воображают соитие с инкубами. Когда реакция Грандье дошла до Миньона, он криво улыбнулся и заметил: хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Действия по изгнанию бесов продолжались, но плодов не приносили. Через несколько месяцев героической борьбы каноник вызвал подкрепление. Сначала он обратился к Пьеру Ранже, кюре из города Венье. Сей достойный муж своему влиянию в епархии и своей же непопулярности был обязан тем фактом, что служил тайным агентом самого епископа. Имея Ранже среди экзорцистов, Миньон мог не сомневаться: наверху к луденским событиям отнесутся со всей серьезностью. Одержимость бесами будет признана официально.
Вскоре к Ранже присоединился священник совсем иного толка. Отец Барре, настоятель церкви Святого Иакова в соседнем городе Шиноне, принадлежал к тем христианам, для которых дьявол – фигура более реальная и более интересная, чем Бог. Отцу Барре всюду мерещились следы раздвоенных копыт; все странное, непонятное, опасное, все приятное в человеческой жизни носило, по мнению отца Барре, печать Сатаны. Получая удовольствие исключительно от хорошей потасовки с Белиалом или Вельзевулом, отец Барре сам фабриковал бесов – и сам же брался их изгонять. Его стараниями вверенный ему Шинон кишел одержимыми девицами, коровами, пострадавшими от сглаза, а также мужьями, неспособными исполнять свои супружеские обязанности, ибо на них наложил чары некий злой волшебник. Паства отца Барре никак не могла пожаловаться на скуку – в вечном тонусе жителей Шинона держали кюре и дьявол.
Отец Барре с энтузиазмом откликнулся на приглашение Миньона, и уже через несколько дней в Луден прибыла целая процессия. Возглавлял ее Барре, а составляли в основном наиболее фанатичные из его духовных чад. Отец Барре возмутился, увидав, что изгнание бесов доселе проходило за закрытыми дверьми. И впрямь, разве можно держать под спудом божественный свет? Пускай паства смотрит и делает выводы. Итак, двери урсулинской обители распахнулись, впустив толпу любопытствующих. С третьей попытки отец Барре заставил настоятельницу биться в конвульсиях. «Утративши чувства и разум», сестра Жанна каталась по полу. Зрители волновались; особый восторг у них вызвало задранное платье и голые ноги одержимой. Наконец, после многочисленных «приступов бешенства, проклятий, завываний и скрежета зубовного, от коего сломались два задних зуба», дьявол повиновался отцу Барре и оставил в покое свою жертву. Выдохшаяся настоятельница лежала на полу, отец Барре отирал потное чело. Затем настала очередь каноника Миньона и сестры Клары де Сазелье. После отец Юзеб занялся послушницей, а отец Ранже – сестрой Габриэль. Спектакль длился до вечера. Выйдя в осенние сумерки, зрители дружно признали, что подобного представления старый добрый Луден не видел с тех пор, как сюда завернул бродячий цирк с акробатами, двумя карликами и учеными медведями. Вдобавок это представление было бесплатное. Нет, конечно, с кружкой зрителей обошли – но ведь не обязательно опускать в кружку серебряную монету, когда можно бросить и медяк.
Через два дня, 8 октября 1632 года, отец Барре одержал свою первую значительную победу – изгнал Асмодея, который, в компании еще шести бесов, вселился в мать-настоятельницу. Устами несчастной одержимой Асмодей поведал, что гнездится в нижней части ее живота. Больше двух часов бился с ним отец Барре. Снова и снова сотрясали воздух звучные латинские фразы: «Изгоняю тебя, нечистый дух, посланец Врага; изгоняю всякого посягателя адского, всякий легион именем и добродетелью Господа нашего Иисуса; изыди, искоренись от сей рабы Божией». Было и окропление святой водой, и возложение рук, и епитрахили, и требника, и мощей. «Не смеешь боле, змий хитрейший, обманывать род человеческий, Церковь Божию преследовать и избранных Божиих отторгать и развеивать, как пшеницу. Повелевает тебе Бог Всевышний, во власти Коего ввергнуть тебя в геенну огненную; повелевает оставить сию рабу Божию, дабы вернуться ей в лоно Церкви, ты же трепещи и беги, когда призываем мы святое и страшное имя Иисусово». Асмодей, впрочем, не трепетал и не бежал, но, напротив, мерзко хохотал и сыпал богохульствами. Любой другой экзорцист на месте отца Барре сдался бы. Но не таков был шинонский священник. Он велел отнести мать-настоятельницу в келью и послал за аптекарем. Мэтр Адам явился вместе с классическим атрибутом своей профессии – огромным медным клистиром, какие сейчас увидишь разве в комедиях Мольера; а в семнадцатом веке они были страшной реальностью. В клистир живо закачали целую кварту святой воды, и мэтр Адам приблизился к кровати, на которой лежала мать-настоятельница. Асмодей, чуя, что настает его последний час, выкинул фортель. Это его не спасло. Мать-настоятельницу схватили за руки и за ноги, усмирили, прижали к кровати извивающееся тело. Со сноровкой практикующего врача мэтр Адам поставил чудодейственную клизму. Через две минуты Асмодей ретировался из тела своей жертвы