все, несмотря на ранний час, наслаждались сценой ареста. Под злорадный смех Грандье был препровожден к закрытой карете, которая и умчала его к месту заключения – в Анжерский замок.
В приходском доме произвели обыск, конфисковали все бумаги и книги Грандье. Увы, в библиотеке не обнаружилось ни единого учебника черной магии, зато нашелся экземпляр памфлета «Письмо луденской обувщицы» (улика почти столь же компрометирующая, почти в той же мере грозящая казнью), да еще и «Трактат о целомудрии священников», написанный Грандье с целью успокоить совесть мадемуазель де Брю.
В минуты веселья Лобардемон хвастал, будто ему довольно трех строчек, начертанных рукой подозреваемого, чтобы выудить причину для казни через повешение. Имея «Трактат» и памфлет против кардинала, Лобардемон мог не только вздернуть Грандье, но и отправить его на дыбу, приговорить к сожжению или колесованию – на выбор. Вдобавок при обыске обнаружились и другие сокровища. Например, письма Жана д’Арманьяка к кюре – если д’Арманьяк вздумает чудить, эти письма гарантируют ему ссылку, а то и эшафот. Да, и еще оправдательный приговор за подписью архиепископа Бордоского. Правда, пока де Сюрди прочно окопался в Адмиралтействе, но, стоит ему пошатнуться, очень кстати будут вещественные доказательства, что в свое время он оправдал опасного колдуна. Пока же письма следует изъять, не то, окажись они у Грандье, тот, чего доброго, козырнет архиепископским мнением. Без оправдания вышестоящего духовного лица в силе будет обвинительный приговор епископа Пуатевинского. А по оному выходит, что святой отец Урбен Грандье занимался прелюбодеянием, причем прямо под церковными сводами. Раз он способен на такое, значит, определенно, мог и околдовать семнадцать урсулинок.
Следующие недели стали затяжной оргией узаконенной злобы, лжесвидетельства, освященного Церковью, а также ненависти и зависти, не только не осуждаемых официально, но и официально поощряемых. Епископ Пуатевинский объявил Грандье опасным преступником и предложил всем верующим давать против него показания. Верующие охотно повиновались. Лобардемон и его писцы знай успевали фиксировать так называемые свидетельства, которых набралось несколько томов. Был возобновлен процесс 1630 года; теперь все сознавшиеся в даче ложных показаний уверяли, будто тогда, в 1630-м, из их уст лилась святая правда. На предварительных слушаниях не присутствовали ни сам Грандье, ни его представители. Лобардемон не допустил к делу адвокатов, а когда мадам Грандье взялась жаловаться на возмутительные и даже беззаконные методы расследования, Лобардемон просто рвал петиции несчастной матери. В январе 1634 года мадам Грандье дала понять, что от имени сына обратится с ходатайством в Парижский парламент. Лобардемон был тогда в Анжерском замке, где с пристрастием допрашивал обвиняемого. Его усилия оказались тщетны. Грандье известили о скором ходатайстве; Грандье уверился, что вот-вот его делом займется другой, менее предубежденный судья, – и отказывался сотрудничать со следствием. После целой недели угроз, перемежаемых посулами, Лобардемон сдался и, презирая себя, поспешил в Париж, к кардиналу. Запущенная старой мадам Грандье, тяжеловесная машина правосудия медленно и неохотно, но все же заворочалась; казалось, ходатайство рассмотрят. Однако в планах Ришелье, да и Лобардемона тоже, никакое рассмотрение ходатайств не фигурировало. Если бы какой-нибудь комиссии позволили пересмотреть дело, репутация Лобардемона как юриста была бы загублена, а кардиналу пришлось бы отказаться от планов, которыми он, по причинам, ему одному известным, весьма дорожил. В марте Ришелье вынес дело Грандье на заседание Государственного совета. Бесы, как он объяснил королю, пошли в контратаку, и подавить ее возможно лишь самыми энергичными действиями. Как всегда, Людовик XIII позволил себя убедить. Статс-секретарь сочинил необходимые документы. Королевские подпись и печать подтверждали следующее: «ходатайство, предъявленное Парламенту на рассмотрение, Его величество объявляет недействительным, а своему посланнику господину Лобардемону повелевает продолжать дело против Грандье… продляет полномочия сказанного Лобардемона на весь период следствия и запрещает Парламенту Парижа, равно как и всем прочим судам, вмешиваться в процесс под страхом штрафа в сумме пятьсот ливров».
Поставленный выше закона и вооруженный безграничными полномочиями, кардинальский агент возвратился в Луден в начале апреля и сразу приступил к оформлению сцены, на которой предполагал разыгрывать свою зловещую комедию. Прежде всего Лобардемон счел, что в городе нет подходящей тюрьмы для могущественного колдуна: замок, где содержали Грандье, казался Лобардемону недостаточно надежным и недостаточно неудобным. По счастью, у каноника Миньона имелся собственный дом с чердаком; этот-то чердак и предоставили в распоряжение Лобардемона. Чтобы сделать его непроницаемым для бесов, Лобардемон заложил окна кирпичами, на дверь навесил новый замок и тяжеленные засовы, а дымоход (сей тайный путь, коим обычно пользуются ведьмы) закрыл прочной железной решеткой. Под конвоем Урбена Грандье доставили обратно в Луден и заперли в темной, лишенной кислорода камере. Кровати колдуну не полагалось – он спал на соломе, как животное. Тюремщиками были месье Бонтемпс (тот самый, что в 1630 году лжесвидетельствовал против Грандье) и его сварливая жена. За длительное время процесса Грандье натерпелся от обоих.
Надежно заперев узника, Лобардемон все внимание переключил на главных, даром что единственных, свидетельниц – сестру Жанну и шестнадцать остальных одержимых урсулинок. Каноник Миньон и его приспешники уже активно пользовали монахинь (вопреки распоряжению архиепископа), дабы полностью снивелировать эффект полугодового покоя, навязанного святым сестрам. После ряда публичных процедур экзорцизма к сестрам вернулось прежнее буйство. Передышки Лобардемон им не давал. День за днем, по утрам и вечерам, несчастных женщин группами развозили по городским церквям и заставляли проделывать весь набор трюков. Изменений этот набор не претерпевал. Как и современные медиумы, усвоившие приемчики спириток сестер Фокс[60] и в течение ста лет не допускающие никакой «самодеятельности», одержимые монахини и их бесогоны не могли измыслить ничего нового. Раз за разом повторялись все те же конвульсии, исторгались все те же непристойные ругательства и богохульства, да еще посулы показать свою ведьмовскую силу (которые так и оставались посулами). Впрочем, профессионализм актрис был налицо, грязи хватало – вот шоу и пользовалось успехом. Весть об одержимости передавали из уст в уста, о ней сообщали посредством памфлетов и афиш, а также на проповедях. Изо всех французских провинций и даже из-за границы валом повалили любопытные. С закатом моды на чудотворную святыню (Мадонну-Покровительницу), Луден лишился прибылей от туристического бизнеса. Теперь, благодаря бесам, все убытки были возмещены, причем с лихвой. Постоялые дворы и пансионы набиты под завязку, а добрые отцы-кармелиты, имеющие монополию на экзорцизм (учтем, что зараза истерии распространилась далеко за монастырские стены) разбогатели, как в старые добрые времена, когда к Мадонне-Покровительнице текли целые реки паломников. Заодно поправилось и материальное положение урсулинок. Их финансировали прямо из королевской казны, да еще они получали милостыню от верующих и внушительные пожертвования от сановитых паломников (правда, для этих последних приходилось давать дополнительные спектакли).
Весной и летом 1634 года экзорцисты не ставили себе целью избавление монахинь; нет, все их усилия были направлены на сбор улик против Грандье. Требовалось доказать, устами самого дьявола, что кюре является колдуном, что он наложил чары на урсулинскую обитель. Однако ведь известно, кто есть Сатана – Отец лжи. Стало быть, его свидетельства изначально лживы. А как парировали на эту аксиому Лобардемон с экзорцистами, да и сам епископ Пуатевинский? У них имелся следующий аргумент: ежели дьявола хорошенько прищучит священник-католик, дьяволу только и останется, что изречь правду. Иными словами, все, что бы ни выдала истеричная монахиня в руках экзорциста, считалось божественным откровением; практично, не правда ли? И очень удобно для инквизиторов. За одним серьезным «но»: вся конструкция резко противоречит христианской традиции. Еще в 1610 году комиссия ученых теологов обсуждала вероятность дьявольских свидетельств и пришла к следующему авторитетному заключению: «Мы, нижеподписавшиеся доктора парижского факультета, рассмотревши отдельные вопросы, нам предложенные, считаем, что совершенно недопустимо верить обвинениям из диавольских уст, а хуже того – свершать экзорцизмы с целью обнаружить за человеком вину или доказательства, будто он – колдун; мы настаиваем на недопустимости таковых действий, буде даже экзорцизм вершится поблизости от Святых Даров, буде даже диавола вынуждают поклясться (подобные церемонии мы отнюдь не одобряем) – ибо нет и не может быть веры диавольским речам, поелику диавол суть лжец и Отец лжи». Мало того: дьявол является заклятым врагом человека, а значит, готов терпеть муки экзорцизма – лишь бы от них произошла пагуба для человеческой души, пусть даже и одной-единственной. Если считаться с дьявольскими показаниями, то многие добродетельные люди окажутся в великой опасности, ибо именно на добродетельных пуще всего ярится Сатана. «Святой Фома (том 22, вопрос 9, статья 22) доказывает с опорой на авторитет святого Иоанна Златоуста: Daemoni, Etiam Vera Dicenti, Non Est Credendum [Нельзя верить диаволу, даже когда он говорит правду]». Напротив, надобно следовать примеру Христа, который запретил бесу вещать, хотя тот не лгал, называя Христа Сыном Божиим[61]. «Отсюда следует, что даже при отсутствии прочих доказательств нельзя искать доказательства у бесноватых. Сие наблюдается во Франции, где судьи не учитывают сказанное бесноватыми». Спустя двадцать четыре года Лобардемон и его приспешники учитывали только сказанное бесноватыми, и ничего более. Гуманность и здравый смысл ортодоксальных взглядов экзорцисты заменили ересью одновременно чудовищно глупой и крайне опасной; а кардинальские агенты с готовностью эту замену приняли. Исмаэль Буйо, священник-астроном, служивший под началом Грандье викарием прихода Святого Петра, назвал новую доктрину «безбожной, ошибочной, омерзительной и гнусной – ибо она превращает христиан в идолопоклонников, подрывает самые основы христианской веры, распахивает дверь перед клеветою и дозволяет приносить человеческие жертвы, только не Молоху, а догме – адской, исходящей от дьявола». Правда, эта адская догма была полностью одобрена кардиналом. Факт зафиксировал сам Лобардемон, а еще – Пилле де ла Меснардье, кардинальский личный врач, автор «Луденской демономании».