Луденские бесы все это время вели себя вполне пристойно. Правда, был один случай их появления, и вот как пишет о нем сестра Жанна: «Я увидела силуэты двух ужасных мужчин и ощутила зловоние, от них исходившее. Каждый держал в руках розги. Эти чудовища схватили меня, грубо раздели, привязали к кровати и начали избивать. Порка продолжалась полчаса, а может быть, и долее». К счастью, поскольку мужланы сняли только платье, а сорочку оставили, набросив ее подол на голову сестре Жанне, последняя была избавлена от греховного созерцания собственной наготы. Когда же смердящие мерзавцы натешились поркой, опустили сорочку и отвязали свою жертву, та «не обнаружила признаков действий, несообразных с целомудрием».
Случались и еще подобные явления, но в целом чудеса последующих двадцати лет, зафиксированные сестрой Жанной на бумаге, были божественного происхождения. Например, ее сердце раскололи надвое и отметили (разумеется, не оставив никаких ран на коже) орудиями страстей Господних. Несколько раз сестре Жанне являлись души покойных монахинь и вещали о чистилище. Священные письмена на левой руке демонстрировались сквозь решетку всем мало-мальски значимым посетителям, отдельные из коих действительно верили в это чудо, другими же двигало любопытство и управлял скептицизм. При каждом подновлении имен, да еще и в промежутках, ангел-хранитель не скупился на рекомендации, передаваемые сестрой Жанной в письмах своему духовному наставнику. Порой ангел даже мог присоветовать что-то дельное третьей стороне – вельможе, вовлеченному в судебный процесс, или маменьке, рвущей сердце над дилеммой: сочетать ли дочь неравным браком сейчас (пока вообще берут) или цепляться за надежду на нового, более выгодного, соискателя; опять же, как долго за нее цепляться – не получится ли так, что единственным выходом для перезрелой девицы станет пострижение в монахини?
В 1648 году закончилась Тридцатилетняя война. Габсбургов окоротили, треть населения Германии ликвидировали. Европа была готова к капризам Людовика XIV в частности и к французской гегемонии в целом. Короче, полный триумф. Правда, имела место и интерлюдия к анархии – фронда сменяла фронду. Мазарини было удалился – но вернулся; снова ушел в тень – и снова из оной вышел, и в итоге исчез со сцены – насовсем.
Примерно в то же время скончался Лобардемон – уже давно он был не в фаворе, и смерти его почти не заметили. Единственный Лобардемонов сын подался в разбойники и погиб. Осталась в живых только дочь, и ей пришлось уйти в монастырь – по иронии судьбы, в луденскую урсулинскую обитель, под начало к бывшей протеже своего отца.
В январе 1656 года было опубликовано первое из Паскалевых «Писем к провинциалу», а спустя четыре месяца заговорили о великом янсенистском чуде – исцелении глаза Паскалевой племянницы посредством святого терния, что хранилось в Пор- Рояле[94].
Еще год спустя умер Сен-Жюр, сократив число корреспондентов сестры Жанны. Ей оставалось писать только другим монахиням и несчастному отцу Сюрену, который, по немощи своей, не мог отвечать на послания. Как же обрадовалась сестра Жанна, получив в начале 1658 года собственноручное письмо от Сюрена – первое за двадцать с лишним лет. «Сколь восхитительно, – поспешила она известить свою подругу мадам дю У, на тот момент – монахиню-визитантку в Ренне, – милосердие Господа нашего, Который, лишив меня отца Сен-Жюра, даровал зато силы дражайшему Отцу моей души, дабы он мог сам писать ко мне! Всего за несколько дней до получения его письма я сама ему отправила подробнейший рассказ о своем душевном состоянии».
Сестра Жанна продолжала писать о своем душевном состоянии – к Сюрену, к мадам дю У, ко всем, кто был готов прочитывать эти сообщения и отвечать на них. Если бы кому-то взбрело опубликовать письма сестры Жанны, только сохранившихся хватило бы не на один пухлый том; а сколько утрачено безвозвратно! Очевиден факт: сестра Жанна по-прежнему находилась в уверенности, будто «внутренняя жизнь» – это когда выворачиваешь себя прилюдно посредством постоянного самоанализа. В действительности внутренняя жизнь начинается, когда ретируется «я», способное к самоанализу. Болтая о своих состояниях, душа лишает себя возможности познать собственную божественную Основу. «Не оттого я воздерживался от писем к вам, что у меня не было такого стремления – ибо я желаю вам всяческого блага, но оттого, что я был почти уверен: сказано уже достаточно, а если что и требуется (подчеркиваю: ЕСЛИ), так это не письма и не речи – обычно их в избытке, – но молчание и труд». Эти слова святой Хуан де ла Крус адресовал группе монахинь, которые сетовали: почему-де он не отвечает на их послания со столь детальными описаниями душевных состояний. Да потому, что «речи отвлекают, а молчание и труд собирают мысли и укрепляют дух». Увы, ничто не могло заставить молчать сестру Жанну – она была многословна, как мадам де Севинье, но распространялась в письмах исключительно о своей особе.
В 1660 году, вместе с Реставрацией, двое британцев, наблюдавших сестру Жанну во всей ее бесовской славе, наконец-то добились славы и для себя. Том Киллигрю стал кавалером монаршей опочивальни и получил исключительное право на создание театра, в котором мог ставить пьесы, ограничиваясь только собственной цензурой оных. Что касается Джона Мейтленда, он, взятый в плен в битве при Вустере[95], отсидел девять лет в тюрьме, зато, с приходом к власти законного короля, Карла II, стал статс-секретарем Шотландии и новым главным фаворитом.
Сестра Жанна старела и слабела. Роль ходячей реликвии и главы урсулинок, священного объекта и неугомонной корреспондентки утомляла ее все больше и скоро сделалась непосильной. В 1662 году ангел в последний раз обновил письмена; с тех пор верующим и любопытствующим не на что стало глядеть. Впрочем, заодно с чудесами духовные претензии почему-то не исчезли и даже не умалились. «Предлагаю вам, – писал Сюрен, – беседу о первой необходимости, об основе благодати – я имею в виду смирение. Заклинаю и умоляю вас действовать так, чтобы сие святое смирение стало истинной и твердой основой вашей души. Предметы, кои мы с вами обсуждаем в письмах – зачастую тонкой, возвышенной природы, – ни в коем случае не должны ставить под угрозу сию добродетель». Как видим, ни доверчивость, ни тенденция переоценивать чудесность чудес не застили Сюрену глаза; Жан-Жозеф отлично понимал, с кем имеет дело. Сестра Жанна принадлежала к весьма распространенной в те времена разновидности боваристок. Насколько распространенной – можно понять из Паскалевых «Мыслей о религии и других предметах». Вот как он пишет о святой Терезе: «Господу угодно ее искреннейшее смирение, являемое ею; людям по нраву откровение, явленное ей. Поэтому мы тщимся подражать ее словам, воображая, что так подражаем ее образу жизни. Мы не испытываем любви к добродетели, которую так любит Господь; не стараемся мы и обрести Его милость, достигнув угодного Ему состояния».
Пожалуй, в глубине сознания сестра Жанна считала себя героиней своей собственной комедии. Оставшаяся часть сознания говорила: нет, ничего подобного. Мадам дю У, неоднократно подолгу, целыми месяцами, гостившая в Лудене, считала, что ее бедная подруга практически не выходит из-под власти иллюзии.
Сохранилась ли иллюзия до самого конца? Или сестра Жанна, по крайней мере, сумела умереть самой собою, а не героиней трагедии в свете софитов? Это ее закулисное «я» было нелепо в своей патетичности, но, если бы кто заставил сестру Жанну признать сей факт, если бы она перестала ассоциировать себя с автором «Внутреннего замка» – то есть со святой Терезой Авильской, – все еще могло бы исправиться. Пока сестра Жанна упорствовала, пока играла в кого-то другого – шансов для нее не было. Признай она сама свое истинное «я» – глядишь, обнаружила бы, что всегда являлась Кем-то Другим.
После смерти, последовавшей в январе 1665 года, личная комедия сестры Жанны была трансформирована урсулинками в полноценный фарс. Тело обезглавили. Набальзамированная голова заняла подобающее место – в посеребренном ларце с хрустальными стенками, рядом со священной сорочкой. Был нанят провинциальный живописец. Перед ним поставили непростую задачу: изобразить, да покрупнее, сцену изгнания Бегемота. Центральное место в композиции пусть занимает сестра Жанна – коленопреклоненная в экстазе перед отцом Сюреном, коему ассистируют отец Транквиль и монах-кармелит. В некотором отдалении – но строго по центру – пусть помещается Гастон Орлеанский со своей супругой-герцогиней; пусть оба взирают на одержимую. За ними, у окна, пусть угадываются многочисленные лица зрителей рангом пониже. Далее: в нимбе и в компании херувима святой Иосиф пусть парит надо всем действом. В правой руке у него должны быть три громовые стрелы, нацеленные на черный рой нечистых духов и бесов, исторгаемый разверстыми устами одержимой.
Более восьмидесяти лет сей шедевр изобразительного искусства провисел в урсулинской часовне в качестве популярного объекта поклонения. Однако в 1750 году в Луден наведался епископ Пуатевинский – и повелел снять картину. Разрываясь между приверженностью родной обители и необходимостью выполнить распоряжение, святые сестры нашли компромисс – завесили сестру Жанну другим полотном, большего размера. Спрятанная, сестра Жанна оставалась на своем месте. Правда, не слишком долго. Для обители настали тяжелые времена, и в 1772 году она прекратила свое существование. Картину передали канонику церкви Святого Креста, сорочку и мумифицированную голову, по всей вероятности, отправили в другую урсулинскую обитель, пощаженную судьбой. До наших дней ни картина, ни сорочка, ни голова не сохранились.
Глава одиннадцатая
В трагедии, если она разыгрывается перед нами, мы – сопереживатели; в комедии – только зрители. Драматург, специализирующийся на трагедиях, ассоциирует себя со своими персонажами, и тем же занят читатель либо зритель. Зато в комедии (имеется в виду комедия без примесей) нет никакой связи между творцом и творением, между зрителем и зрелищем. Автор наблюдает, судит и фиксирует события отстраненно; точно так же отстраненно аудитория глядит на его наблюдения, судит его судом и если комедия удалась – смеется. Комедия в чистом виде быстро приедается и теряет актуальность. Вот почему столь многие выдающиеся авторы выбирают смешанный жанр, где наличествуют колебания – от отстранения к отождествлению и обратно. Только что мы просто смотрели и смеялись – а вот уже сочувствуем героям и даже идентифицируем себя с теми, кто секунду-другую назад был для нас просто объектом суждения. Даже откровенно смешной персонаж – это потенциальный Анри-Фредерик Амьель или Мария Башкирцева