в окошки. А чумные бесы, они как жабы выпрыгивают изо рта упыря – прыг-скок, и человека за бок. Тогда люди добрые вырыли яму, вызвали из хаты попа, да всем миром забили его до полусмерти дрючками. Как сбросили в яму, как зарыли его в землю живьем, как замок над ним заперли, так мор и ушел… И тут, в Киеве, не остановить им холеру, пока они упыря своего не изловят.
– Варвара ее остановит… на то она и дева наша святая. Она всю нечисть изгонит, – не сдержался Алеша.
– Ну, коли Варвара ваша найдет упыря… – пошел на попятную мужик из Войтовки.
Напротив Алеши сидел кобзарь, седовласый длинноусый старик-лирник в чистой на удивление свитке – не обращая внимания ни на кого вокруг, перебирая клавиши струны-спиваницы, он тянул и тянул чудесную песнь о святой Варваре, которую Алексей слышал не раз.
Алеша очень любил эту песню – в ней Варвара, словно в его собственных детских мечтах, представала настоящей царевной из сказки. И король из песни карал ее не за христианскую веру, а от несчастной любви, оттого что красавица Варвара отказалась стать его женой-королевой, и повелевал в наказание положить ее живой в гроб.
Ой зійшла зоря посеред моря.
Ой то не зоря – то свята Варвара.
А святу Варвару сам пан круль сподобав,
А святій Варварі подарунок дав.
Свята Варвара подарунку не брала,
Она на усім світі жити не бажала.
І звелів пан круль же гроб викопати,
А святу Варвару в гроб живу сховати.
А поїхав пан круль в далеку війну;
Не багацько забарився:
Двадцять літ й чотири.
Приїхав пан-круль з далекої війни,
Положився в ліжку спочивать спокійно,
А приснилась святая Варвара,
Що вона в гробі жива,
Кращая стала Варвара в гробі,
Як на світі була.
Звелів пан-круль слугам гроб одкопати,
Святій Варварі кості розвертати.
Слуги вірнії гроб одкопали.
– «Слуги ви мої, слуги! Не вірно ви служили,
Ви святу Варвару во гробі кормили».
– «Ой, пане наш, пане-крулю!
Не ми її кормили, -
Кормив її Господь з вищого неба,
Бо святій Варварі помирать не треба».
Под эту старинную песню Алексей и заснул…
Проснулся он внезапно – как от толчка.
Ночь была темной – ни одной звезды на затянутом тучами низком небе.
И невесть отчего ему стало страшно, как будто рядом находилось Нечто или Некто – невидимое, но живое, опасное.
Он осознал, что впервые за много лет находится ночью вне стен Златоверхого монастыря. Там, в обители Варвары, он никогда не сомневался в ее защите, но тут, на темной площади, его вера впервые познала червоточину – и червь страха и сомнений упрямо свербел в сердце.
А затем он услышал за спиной тихий смех… и понял, что именно разбудило его.
Тот самый негромкий, похожий на детский, смех, который раньше звучал лишь за окном – был теперь совсем рядом.
Послушник быстро встревожено огляделся.
Детей среди спавших вповалку у стен монастыря было немного – две девочки, одна чуть старше другой, мирно почивали рядом с женщиной в траурной темной намитке, худенький мальчик спал в объятиях бабы в цветастом платке, – она-то и рассказывала раньше жутковатую сказку о холере в синем сарафане.
И тут в подтверждение всех Алешиных страхов старый усатый лирник вдруг повалился плашмя, упустив из рук свою лиру – она тихо жалобно звякнула, словно умоляя Алешу помочь своему хозяину. Ее друг кобзарь лежал на земле бездыханным.
Алексей быстро подполз к нему – тело кобзаря было горячим, как раскаленная печка зимой, глаза широко открытыми, черты заострились… он умирал, его руки тянулись к шее, пытаясь расстегнуть заскорузлыми пальцами воротник свитки.
Алексей в ужасе огляделся и сделал то единственное, что он мог сейчас сделать.
– Святая славная и всехвальная великомученице Варвара! – почти закричал он. – Помоги ему! Помоги! Отгони всеякое зло… Отгони бабу холеру… Отгони бесов ночных…Попроси умоляемаго от Своего благоутробия Бога, да милостивно услышит нас, просящих Его благостыню… Пусть не умрет он тут, у ворот твоего светлого дома, без покаяния, наглою смертию… Святая и славная Варвара… даруй ему исцеление!
Он молился истово, искренне, чувствуя, как жаркие слова отгоняют страх, согревают и освещают непроглядную ночь.
От его молитвы проснулась баба в цветастом платке, закрестилась, стала рядом с ним на колени. Нищий в ветхой рубахе протер глаза, выпил водицы из фляги, поспешно, будто боясь опоздать на их внезапное ночное моление, обтер губы рукавом и пристроился к ним.
Люди открывали глаза, пробуждались и молча, не задавая вопросов, присоединялись к молитве. Все послушно повторяли за Алексеем горячие, пылкие слова, хоть каждый, наверное, молился, прежде всего, за себя, за своих родных и близких.
Молитва становилась все громче и громче, и могла бы достигнуть небес… кабы не разбудила чуть раньше их вратаря Нектария.
– Что ж так орешь-то? – с упреком сказал он, появившись в воротах с огромным ключом и закопченной керосиновой лампой в руках. – Наказал мне отец Александр дожидаться тебя, а я, прости Господи, задремал, – бурчливо повинился он перед послушником. – Заходи уж скорей, блаженный, пока не разбудил своим молебном весь монастырь.
– Нет, нужно помочь ему… – сказал Алексей, указывая на лирника.
Но старый кобзарь, кажется, чувствовал себя очень неплохо. Он сидел на брусчатке, недоуменно потирая морщинистую стариковскую шею, и, прикоснувшись к его руке, Алексей понял, что жар ушел.
Глава пятая,в которой открывают «Дело бедного Йорика»
Когда наступила весна, отправился Святослав к порогам. И напал на него Куря, князь печенежский, и убили Святослава, и взяли голову его, и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него.
Демона не было в Башне.
Маша осталась одна. Сейчас в круглой комнате Башни Киевиц не было даже кошек и черного кота…
И все же кто-то здесь был.
Ощущение присутствия не ушло вместе с Киевским Демоном.
Может, он приглядывал за нею незримо? Или Мир незримо присутствовал здесь, чтобы напомнить о себе в самый подходящий или неподходящий момент? Но сейчас у нее точно нет ни малейшей возможности разбираться в путанице их отношений с Красавицким.
«Вам нужно научиться слушать себя, Мария Владимировна. Не ваш разум, не вашу совесть, не ваши любовные сомнения…»
Маша Ковалева деловито подсела к тонконогому женскому бюро, месту постоянной прописки главной ценности Башни – Книги Киевиц, коснулась рукой потертого кожаного переплета. Древняя книга, прирученная Машей как домашний зверек, открылась сама – страницы зашелестели, издав нечто среднее между шипением кошки и змеи.
Маша посмотрела на лежащий пред ней разворот:
Заклятие для успешной уборки дома
Некстати.
– Нам нужны все обряды и заговоры для изгнания Моровицы, – дала задание младшая из Киевиц.
Киев не раз выкашивали чума и холера. И они Трое – не первые Хранительницы Города, столкнувшиеся с подобной бедой. Существуют десятки способов борьбы с Черной Смертью. И Маша, неоднократно пролиставшая Книгу, давно знала о них. Во-первых, опахивание. Архаичный и сильный, самый верный способ – сродни Кругу Киевиц. Достаточно опахать с помощью бороны, сохи или плуга землю вокруг Города, совершив законченный круг – болезнь уйдет. Жаль, с тех пор Киев разросся, и произвести вокруг него полноценное опахивание невозможно. Во-вторых, создание обетного полотна…
Был и еще один способ, не помянутый в Книге. В связи с чем, прознав об эпидемии, Маша повела себя как бездушная мать – и ни секунды не переживала за сына, восьмимесячного Мишу, пребывающего нынче в доме бабушки с дедушкой. Миша обладал редким магическим даром зеркала – любой негатив, направленный на него, сразу превращался в свою противоположность. И смертельная болезнь, холера, чума – лишь прибавит Мише здоровья, в худшем случае – сделает его бессмертным. И кабы сыну ее было не восемь месяцев, а восемнадцать лет, стоило бы прояснить, а нельзя ли расширить его личный дар зеркала на весь Киев? А пока достаточно и того, что восьмимесячный малыш защищает себя сам.
– Изгнания Моровицы! – повторила она.
Но на этот раз Книга не пошевелилась, и Маша, уже готовая переворачивать страницы вручную в поисках нужного раздела – замерла.
«Вам нужно научиться слушать себя, Мария Владимировна. Не ваш разум…»
Вчера с энтузиазмом заумной заучки она уже листала полдня старинную Книгу и переписывала заклятия для замков. Сейчас потратит бесценное время на изучение и перепись ста тридцати трех способов изгнания моровиц, лихорадок, черных смертей, дейв-девиц…
Но что хотела сказать ей сама Книга, открывшаяся при ее приближении?
Если Город – ты сама, прежде чем спасать его, может, не грех привести себя в порядок, умыться, причесаться, позавтракать, восстановить вчерашнюю одежду? Не даром Наследница прошлой Киевицы Акнир любила повторять: уборка дома – древнейшая форма колдовства, простейшая и одновременно удивительно сильная – лучший способ привести в порядок себя и свой мир.
Все это Маша Ковалева, в глубине которой упрямо проживала расторопная отличница, проделала даже слишком быстро и споро: съела творог и два яблока на завтрак, умылась в ванной холодной водой, почистила зубы и пригладила рыжие кучерявые волосы, – так и не сумев сыскать хоть какой-то ответ, обрести хоть какой-то баланс мыслей и чувств.
Непричесанные, неочищенные от сомнений и метаний мысли ее витали где-то под четырехметровым потолком в ванной комнате.
Здесь же, на полу, лежала и собранная в ком вчерашняя грязная одежда – последний пункт уборки. Маша старательно разложила синюю куртку и юбку на дне громадной чугунной ванны, достала с полки купальский чистотел, соседствовавший с мылом из тирлич-травы и обычным стиральным порошком, прочитала заклятие. И одновременно отметила, что печень снова начинает покалывать… совсем немного. Подол.