Конечно, иначе кончиться не могло. Папа с мамой всегда про все узнавали. Оказывается, маленькие бугорки, которые прощупывались у Ахилла с Пенни под ключицами, посылали сигнал, если кто-то из них получал травму. А после случая с Мэри Поппинс мама с папой не удовольствовались обычным имплантатом. Куда бы ни направлялся Ахилл, даже в уборную, за ним следовали три-четыре пронырливых дрона величиной с рисовое зернышко.
Два урока, полученных в тот день, определили всю его жизнь. Первый — что он гадкий, гадкий мальчишка и не смеет следовать своим побуждениям, как бы хорошо от этого ни становилось, а не то отправится прямиком в ад.
Второй — глубокое, въевшееся на всю жизнь уважение к вездесущим системам наблюдения.
ДОВЕРИТЕЛЬНЫЙ ИНТЕРВАЛ
Среди рифтеров нет врачей. Ходячие развалины обычно не добиваются успехов в медицине.
Конечно, рифтеров, нуждавшихся в лечении, хватало всегда. Особенно после бунта корпов. Рыбоголовые выиграли ту войну, не слишком напрягаясь, но все равно понесли потери. Некоторые погибли. Ранения и функциональные нарушения у других не поддавались исправлению подручными медицинскими средствами. Одним помощь требовалась, чтобы выжить, другим — чтобы умереть без лишних мучений. А все квалифицированные доктора были на другой стороне.
Никто не собирался оставлять раненых товарищей на милость проигравших только потому, что корпы владели единственной больницей в радиусе четырех тысяч километрах. В итоге рифтеры составили вместе два пузыря в пятидесяти метрах от «Атлантиды» и набили их медицинской аппаратурой из вражеского лазарета. Оптоволоконные кабели позволяли корповским мясникам практиковать свое искусство на расстоянии, а взрывные заряды, прилепленные к корпусу «Атлантиды», избавляли тех же мясников от мыслей о саботаже. Побежденные со всем старанием заботились о победителях — под страхом взрыва.
Со временем напряженность спала. Рифтеры теперь избегали «Атлантиды» не из недоверия, а от равнодушия. Постепенно все прониклись мыслью, что внешний мир представляет для рифтеров и корпов большую угрозу, чем они — друг для друга. Заряды Лабин снял года через три, когда о них все равно забыли. Больничные пузыри использовались до сих пор.
Травмы не редкость. При темпераменте рифтеров и ослабленной структуре их костей они неизбежны. Однако на данный момент в лазарете всего двое, и корпы, наверное, очень довольны, что рифтеры несколько лет назад соорудили эту постройку. Иначе Кларк и Лабин притащились бы в «Атлантиду» — а где они побывали, всем известно.
А так они приблизились ровно настолько, чтобы сдать Ирен Лопес и ту тварь, что ею пообедала. Два герметичных саркофага, сброшенных из погрузочного шлюза «Атлантиды», поглотили вещественные доказательства и до сих пор передают данные через пуповину оптоволоконного кабеля. Тем временем Лабин и Кларк лежат на соседних операционных столах, голые как трупы.
Никто из корпов давным-давно не осмеливался приказывать рифтерам, однако оба они подчинились «настоятельным рекомендациям» Джеренис Седжер, посоветовавшей избавиться от гидрокостюмов. Уговорить Кларк оказалось сложнее. Дело не в том, что она стесняется наготы: на Лабина свойственные ей тревожные сигналы не реагируют. Но автоклав не просто стерилизует ее подводную кожу — он ее уничтожает, переплавляет в бесполезную белково-углеводородную кашу. И она, голая и беззащитная, заперта в крошечном пузырьке газа под гнутыми листами металла. Впервые за много лет ей нельзя просто выйти наружу. Впервые за много лет океан способен просто убить ее — ему всего-то и надо, что раздавить эту хрупкую скорлупку и стиснуть ее в ледяном жидком кулаке.
Конечно, это временная беззащитность. Новую кожу уже готовят, запрессовывают. Всего-то пятнадцать-двадцать минут продержаться. Но сейчас она чувствует себя не голой, а вовсе лишенной кожи.
Лабина это, похоже, не особенно беспокоит. Его ничто не беспокоит. Конечно, Кена телеробот обрабатывает не так глубоко, как ее. У него берут только образцы крови и кожи, мазки с глаз, ануса и входного отверстия для морской воды. А у Кларк машина глубоко вгрызается в мясо на ноге, смещает мускулы, составляет заново кости и помавает блестящими паучьими лапами, словно изгоняя бесов. Иногда до ноздрей доплывает запашок ее собственного опаленного мяса. Очевидно, рану заращивают, но наверняка она не знает: нейроиндукционное поле стола парализовало и лишило чувствительности все тело от живота и ниже.
— Долго еще? — спрашивает она. Техника игнорирует ее, продолжая работать.
— Думаю, там никого нет, — откликается Лабин. — Работает на автопилоте.
Кларк поворачивает к нему голову и встречает взгляд глаз, таких темных, что их можно назвать и черными. У нее перехватывает дыхание: она все время забывает, что такое настоящая нагота здесь, внизу. Как там говорят сухопутники: «Глаза — окна в душу»? Но окна в души рифтеров забраны матовыми стеклами. Глаза без линз — это для корпов. Такие глаза выглядят неправильно — и ощущаются тоже. Как будто глаза Лабина просверлены в голове, как будто Кларк заглядывает во влажную темноту его черепа.
Он приподнимается на столе, равнодушный к этой жуткой наготе, свешивает ноги через край. Его телеробот уходит под потолок и разочарованно пощелкивает оттуда.
Переборку на расстоянии вытянутой руки украшает панель связи. Лабин активирует ее.
— Общий канал. Грейс, что там с гидрокожей?
Нолан отзывается наружным голосом:
— Нам до вас осталось десять метров. Да, и запасные линзы не забыли. — Тихое жужжание — акустические модемы плоховато передают фоновый шум. — Если вы не против, мы их просто оставим в шлюзе и сразу обратно.
— Конечно, — невозмутимо отзывается Лабин, — никаких проблем.
Лязг и шипение внизу, на входном уровне.
— Ну, вот и они, милашки, — жужжит Нолан.
Лабин сверлит Кларк своими выпотрошенными глазами.
— Идешь?
Кларк моргает.
— Куда именно?
— В «Атлантиду».
— У меня нога…
Но ее робот уже складывается на потолке, явно покончив с кройкой и шитьем. Она пробует приподняться на локтях — ниже живота все еще мертвое мясо, хотя дырка на бедре аккуратно заклеена.
— Я до сих пор обездвижена. Разве поле не должно…
— Может, они надеялись, что мы не заметим. — Лабин снимает со стены планшетку. — Готова?
Она кивает. Он прикасается к иконке. Ощущения захлестывают ноги приливной волной. Просыпается заштопанное бедро, кожу колет иголками. Кларк пробует шевельнуть ногой — с трудом, но удается. Морщась, она садится.
— Вы что там творите? — возмущается интерком. Кларк не сразу узнает голос Кляйна. Видимо, спохватился, что поле отключено.
Лабин скрывается во входном шлюзе. Кларк разминает бедро. Иголки не уходят.
— Лени? — зовет Кляйн. — Что…
— Я готова.
— Нет, не готова.
— Робот…
— Тебе еще не меньше шести часов нельзя опираться на эту ногу. А лучше двенадцать.
— Спасибо, приму к сведению.
Она свешивает ноги со стола, опирается на здоровую и осторожно переносит вес на вторую. Колено подгибается. Она хватается за стол, успевает удержаться.
В операционной показывается Лабин с сумкой на плече.
— Ты как? — на глазах у него снова линзы, белые как свежий лед. Кларк, оживившись, кивает ему.
— Давай кожу.
Кляйн их слышит.
— Постойте, вам не давали допуска… я хочу сказать…
Сначала глаза. Верхняя часть костюма легко обволакивает туловище. Рукава и перчатки прилипают к телу дружелюбными тенями. Она опирается на Лабина, чтобы дотянуться до бедер — под новой кожей иголки колют не так сильно, а попробовав заново опереться на ногу, она удерживается на ней добрых десять секунд. Прогресс.
— Лени, Кен, вы куда собрались?
На этот раз голос Седжер. Кляйн вызвал подмогу.
— Решили заглянуть в гости, — отвечает Лабин.
— Вы хорошо все продумали? — сдержанно спрашивает Седжер. — При всем уважении…
— А есть причины воздержаться? — невинно интересуется Лабин.
— У Лени но…
— Не считая ее ноги.
Мертвая тишина.
— Вы уже проверили образцы, — замечает Лабин.
— Не в полной мере. Анализы делаются быстро, но не мгновенно.
— И? Есть что-нибудь?
— Если вы заразились, мистер Лабин, это произошло всего несколько часов назад. Уровень инфекции в крови еще не поддается определению.
— Значит, нет, — заключает Лабин. — А наши костюмы?
Седжер молчит.
— Значит, они нас защитили, — подытоживает Лабин. — На этот раз.
— Я же сказала, мы не закончили…
— Я думал, что Бетагемот сюда добраться не может, — говорит Лабин.
Седжер опять затихает.
— Я тоже так думала, — отзывается она наконец.
Кларк вполуприпрыжку двигается к шлюзу. Лабин подает ей руку.
— Мы выходим, — говорит он.
Полдюжины аналитиков сгрудились у пультов на дальнем конце грота связи, перебирая симуляции и подгоняя параметры в упрямой надежде, что их виртуальный мир имеет некоторое отношение к реальному. Патриция Роуэн, стоя позади, разглядывает что-то на одном из экранов. За вторым в одиночку работает Джеренис Седжер.
Она оборачивается, видит рифтеров и, чуть повысив голос, издает предупредительный сигнал, замаскированный под приветствие.
— Кен, Лени!
Все оборачиваются. Парочка малоопытных пятится на шаг-другой.
Роуэн первая берет себя в руки. Ее блестящие ртутью глаза непроницаемы.
— Ты бы поберегла ногу, Лени. Вот… — Она подкатывает от ближайшего пульта свободный стул. Лени с благодарностью опускается на него.
Никто не суетится. Здешние корпы умеют следовать за лидером, хотя и не всем это по нраву.
— Джерри говорит, ты увернулась от пули, — продолжает Роуэн.
— Насколько нам известно, — уточняет Седжер. — На данный момент.
— То есть пуля все-таки была, — отмечает Лабин.
Седжер смотрит на Роуэн. Роуэн смотрит на Лабина.
Большинство стараются кого не смотреть ни на кого.