ый гонорар, так удобнее, тем более, что теперь я в очень стесненном положении, я получил здесь и из других мест еще лучшие предложения, но отказался от всех, так как раз уже отдал Зимроку мое произведение, хотя и в ущерб себе. Но имел в виду, если позволит здоровье, предложить ему еще много других сочинений, на которых могу наверстать, и потом можно войти с ним в соглашение относительно издания всех сочинений; так как здешняя зима почти всегда доводит меня до порога могилы, то здоровье мое требует временного выезда из Вены, ваше всегда столь дружественное отношение ко мне дает надежду на благоприятный при вашем содействии исход этого дела.
С истинным почтением ваш друг и слуга Бетховен.
Вена, 10-ое марта 1823. Благородный друг!
Я так долго ничего не писал вам, тем не менее надеюсь, вы уже давно получили от Геймюллера 300 фл. к. м., которые вы одолжили мне столь великодушно; оказанные нам одолжения и благодеяния дают всегда глубоко чувствовать и сознавать, но не всегда вызывают соответствующие им выражения признательности, приказывайте, каково бы не было требование, исполню по мере сил моих, чтобы только доказать вам свое уважение, любовь и признательность. Это письмо прошу вас отправить Зимроку, из него вы увидите, в каком положении дело с мессой, здоровье мое, слава Богу, лучше, но для полного выздоровления придется еще летом принять ванны. Я возлагаю большие надежды, ибо обладаю натурой полипа, а чтобы работать, мне необходимо сначала поправиться. Шлю сердечные приветствия и жажду иметь возможность доказать вам мое уважение и любовь.
Да пошлет также Господь всего лучшего вашим.
Да сохранит их вам еще надолго, ваш друг и слуга Бетховен.
Хецендорф, 2-ое авг. 1833.
Милостивый государь!
Давно уже ответил бы вам на любезное письмо ваше, но помехой были непомерная работа и еще не совсем излеченная болезнь глаз в течение трех с половиною месяцев, хотя мне крайне неприятно надоедать вам, но я вновь вынужден злоупотребить вашей добротой. Желательно отправить почтой большой пакет с нотами в Лондон через Франкфурт, а оттуда водою или сухим путем (водой будет слишком долго) в Голландию и оттуда морем в Лондон, он слишком тяжел для отправки с курьером, я слышал, что у вас есть сын в Лондоне, и потому надеюсь воспользоваться вашей добротой и вашей опытностью для отправки его (все расходы я уплачу с удовольствием). Прошу вас возможно скорее ответить мне относительно этого, так как дело это очень спешное, вы мне писали, что здоровье вашего малыша поправляется, это меня сердечно радует, надеюсь, ваша супруга также здорова, да и все ваши дети и братья, ибо все члены вашей семьи мне были всегда дороги, как бы я хотел выразить вам свою признательность самым достойным образом.
С почтением, милостивый государь, уважающий вас Бетховен.
Глава XV1821–1823
Жизнь летом в Бадене. – Новые приятели: Петерс, Хаушка и Бернард. – Т. Гофман. – Воспоминания о Дж. Гвичиарди. – Из мемуаров Дж. Рассела и Рохлица. – Опера в Вене; Барбайа, Россини, Спонтини, Вебер. – Шредер-Девриан. – Постановка «Фиделио» 9 ноября 1822 года. – Последнее лечение глухоты. – Открытие театра в Иозефштадте. – В поисках оперного текста. – Настроение и отношение к окружающим. – Заботы о мессе. – Поиски подписчиков. – Обращение к Целыперу, Керубини, к посольствам. – Содействие Шиндлера.
Обычным дачным местопребыванием Бетховена были окрестности и предместья Вены: Деблинг (на севере), Медлинг и Хетцендорф (на ю.-з.), но по совету врача Штауденхейма приходилось ему почти ежегодно проводить несколько недель также в Бадене, где минеральные ванны оказывали благотворное влияние на организм композитора и где приходилось продолжать занятия с эрцгерцогом Рудольфом.
Весной 1820 года Бетховен писал о переезде в Медлинг.
Г-ну Иоганну Шпееру, в Медлинг.
Милостивый государь!
Сим уведомляю вас, что в конце этого месяца или самое позднее первого мая приеду в Медлинг; прошу вас распорядиться относительно квартиры, чтобы все уже было чисто и сухо. Прошу вас не забыть привести балкон в порядок, за что уплачу сверх положенного, обещанные 12 фл. в. в., вместе со следуемыми квартирными деньгами.
Шлю лучшие пожелания и остаюсь преданный вам Бетховен.
Вена, 26 апреля 1820 года.
А в июне того же года пишет в дневнике:
«Места вроде Нейдорф, Лаксенбург и т. п. нехороши тем, что там нет винограда; по окончании лета нет никаких развлечений… А Гмунден? Отправиться туда с К… Да поможет Бог!.. Медлинг мало похож на деревню; много стен… Это скорее городок, и потому там люди так скверны».
Весной 1821 года композитор переехал в Деблинг, причем, по обыкновению, все бумаги были свалены в кучу и в одном узле перевезены на дачу; велико было его отчаяние, когда при их разборе не оказалось первой части мессы. Лишь через несколько дней листы Kyrie нашлись в кухне, в изорванном и истрепанном виде, прикрывая посуду и обувь.
В 1822 г., живя в Бадене на Ратхаузгассе, № 99, композитор оставил по себе здесь ценные реликвии для любителей: все подоконники, двери, даже сиденье в отхожем месте были исписаны музыкальными и арифметическими эскизами. В одном месте красовались десятки точек и черточек, в другом – вопросы, вроде: сколько составит сумма 50, 100 и 200 гульденов? и т. п. Впоследствии реликвии эти были распроданы англичанам; даже сиденье, говорят, было куплено любителем редкостей, вероятно, тем самым энтузиастом, который в разговоре с Шиндлером однажды воскликнул:
– Един Бог и един Бетховен!
Круг приятелей и знакомых, друзей и подруг композитора в эту эпоху несколько изменился.
Из новых приятелей композитора самыми близкими, кроме Шиндлера, были Петерс и Бернард. С первым он познакомился еще в 1816 году; это был болтливый добряк с титулом «советника князя Лобковича», при котором состоял в качестве управляющего делами и воспитателя его сыновей; тогда еще композитор писал ему:
К придворному советнику Петерсу.
8 января 1817 г. Милостивый государь!
От г-на ф. Бернарда я узнал только вчера, при встрече, что вы здесь, и потому посылаю вам два экземпляра, которые, к сожалению, не могли быть готовы своевременно.
Так как речь шла о нашем покойном дорогом князе Лобковиче, то будьте добры передать их, вместе с этим письмом, его сиятельству, первенцу князя Лобковича. Сегодня я хотел просить г-на кассира взять на себя пересылку их в Богемию, так как не рассчитывал найти вас здесь. Что касается меня, если позволите сообщить о своем ничтожном «я», то чувствую себя почти совершенно здоровым, чего и вам желаю. Не могу вас просить к себе; следовало бы объяснить вам причину; во всяком случае, я сам в этом невиновен так же, как и в том, что вы не бываете или не хотите бывать у меня. Прошу вас написать адрес князя на письме, так как я не знаю его имени.
Третий экземпляр прошу оставить для вашей жены. Прощайте!
Ваш друг и слуга Л. в. Бетховен.
Затем, спустя три года, композитор обращается к нему в более непринужденном тоне:
Его благородию г-ну фон Петерсу.
Что с вами? Здоровы вы или больны? Как поживает ваша жена? Позвольте мне вам кое-что пропеть.
Как поживают ваши молодые князья?
Дома ли вы сегодня около 5 часов после обеда?
Может быть, навещу вас со всем моим штатом.
Второпях ваш Бетховен.
Спустя еще три года Петерс дает глухому композитору в разговорной тетради один из тех советов, которыми друзья щедро, но бесплодно снабжали его:
«Вы опять идете к эрцгерцогу и без вознаграждения за столько трудов. Понятно, что он не расстается с вами из тщеславия, а потому вам следует настоять на определенном и полном окладе… Это должно быть известно… Это верно и хорошо… ведь, поступая так, он унижает себя перед всеми… столько лет, значит, презренная слабость. Настаивайте на том, что вам следует… Он таков, что не думает об этом. Кажется, придворные успокаивают его относительно разрыва с вами…
Европейская политика идет по такому пути, что без денег и банкиров больше ничего нельзя добиться… Правящий класс ничему не научился и ничего не забыл… С депутатами шутки плохи, они воплощение народной мощи… Через 50 лет, вероятно, всюду будут республики!..»
Молодой поэт и филолог Карл Бернард, редактор-издатель театральной газеты, поселился в Вене в 1813 г. и тогда же познакомился с Бетховеном, но до 1820 года бывал у него редко. В обществе этих двух приятелей и немногих других композитор иногда проводил время у себя на даче и в ресторанах Вены. Однажды актер Розе пригласил эту компанию к обеду, продолжавшемуся до полуночи, за столом много пили, но еще более шутили и острили, в особенности относительно редкого и дорогого блюда – устриц.
– Австрия (Austria) происходит от слова устрица (Auster), – сказал Бернард.
– Да, это ресторан для обжор, – заметил Бетховен.
Тут же Бернард набросал стихи:
Бернард наш чист и свят,
Десять тысяч бутылок, как ни мало,
Не могут испугать святого,
Так точно, как и ад.
Бетховен положил этот текст на музыку, написав два канона: мажорный, «в живом темпе», для Петерса и минорный, «медленный, протяжный», для Бернарда; но в том же году отметил в разговорной тетради: «Очень жаль, оба канона стерлись». Там же 8 апреля 1820 г., заметив унылое настроение, доводившее композитора, видимо, до состояния, близкого к сплину, Бернард пишет ему:
«Вам следовало бы положить на музыку стихотворение Лессинга «Хвала лени»: целый час сижу я перед вами, а вы все спите».
Одновременно с созданием Credo из Мессы, – рассказывает Шиндлер, – летом 1819 г. Бетховен, как бы в виде развлечения, набросал ряд танцев для маленького оркестра в 7 инструментов. Написаны эти танцы по настоянию семи приятелей, собиравшихся в одном из ресторанов предместья Медлинг, где в воскресные дни молодежь носилась в вихре вальса или изощрялась в грациозных фигурах менуэта. Тогда же Шиндлер задумал списать себе эти крошечные партитурки, но они вскоре затерялись, и лишь девяносто лет спустя (в 1907 г.) известный музиколог г. Риман случайно нашел в архиве лейпцигской Thomasschule одиннадцать танцев, принадлежность коих перу Бетховена не вызвала чьего-либо сомнения, и потому они немедленно были изданы с предисловием Римана, относящим эти танцы к вышеприведенному рассказу Шиндлера.