артистические поездки и вообще всего того, что может доставить средства, если здоровье мое поправится, то я пожалуй мог бы рассчитывать на нечто лучшее. Не думайте, что я посвящаю вам «Meeresstille u gluckliche Fahrt» взамен просимого одолжения, это было сделано еще в мае 1822 года, тогда никто не думал о распространении мессы таким путем, лишь теперь несколько недель тому назад. Уважение, любовь и глубокое почитание, которые я питал с юношеских лет к единственному бессмертному Гете, остались во мне поныне, такие чувства трудно передать словами в особенности такому неучу, как я, привыкшему выражаться лишь звуками, но под влиянием творений ваших какое-то странное чувство вызывает это бесконечное письмо к вам. Я уверен в том, что вы не замедлите помочь артисту, который всегда был так далек от корысти, которого гнетет нужда и который ради одних принужден беспокоить других. Добродетель не чужда нам всем и потому я уверен в том, что в. пр. не откажете в моей просьбе.
Несколько слов от вас доставили бы мне величайшее счастье.
Остаюсь вашего превосходительства с искреннейшим
безграничным почтением уважающий вас Бетховен.
В числе музыкальных учреждений, к которым обратился Бетховен с предложением подписки, были певческие общества и Singakademie в Бремене, директором которой состояли поочередно Фр. Рим и И. Шельбе, основатель общества «Цецилия» во Франкфурте-на-Майне; от переписки с ними сохранились две странички.
Милостивый государь!
Высокочтимый маэстро!
Письмо, которым ваше благородие почтили здешнее певческое общество, вызвало в нем, как и в председателе его, великую радость. Надежда получить от вас, великий маэстро, новое произведение одушевляет всех членов общества и вновь вдохновляет их музыкальное рвение. Поэтому прошу вас, как только найдете возможным, прислать мне один экземпляр вашей новой мессы.
Будьте уверены, что общество сумеет оценить то отличие, которое вы ему оказали, мне же в особенности да будет позволено выразить вам глубокое почтение и безграничное уважение, с каковым имею честь пребывать до конца дней моих
Вашего благородия преданнейший почитатель И. Н. Шельбе
Директ. муз. общества. Франкфурт, 9 мая 1823 г.
Риму в Бремене.
Вена, 16 сентября 1824 г.
Ваше желание, мой уважаемый друг! прислать различным певческим обществам вокальные партии моей последней большой мессы, с переложением для органа или фортепиано, я готов охотно исполнить главным образом потому, что эти общества могут принести чрезвычайную пользу участием в концертах, а в особенности в праздничных богослужениях. Моею же целью при обработке этой мессы было желание вызвать и надолго сохранить религиозное чувство как в певчих, так равно и в слушателях.
Но ввиду того, что переписка, как и многократный пересмотр таковых, стоят очень больших расходов, то не могу принять за это меньше 50 дукатов и предоставляю вам решить, чтобы затем я мог заняться этим делом.
Сердечно приветствую вас почтительно, преданный вам
Людвиг ван Бетховен. Вена, 10 сентября 1824 г.
Чтобы привлечь к подписке прусского короля, композитор обращается также к директору канцелярии прусского посольства в Вене, Бернхарду; по своей ли инициативе или по распоряжению из Берлина прусский посланник, князь Хацфельд, поручил Бернхарду узнать от композитора, желает ли он получить за экземпляр мессы обусловленные 50 дукатов или же орден в петличку.
Бетховен, к которому Бернхард явился с таким поручением, пришел от последнего в негодование и вдогонку директору канцелярии, поспешившему уйти, кричал:
– Пятьдесят дукатов, господин директор! Пятьдесят дукатов!.. Мне ордена не нужны… Искусство не нуждается в мишуре… Вы не туда попали…
Когда прошла вспышка негодования, композитор стал раскаиваться в этой выходке и просил приятелей своих не разглашать ее; по этому случаю он пишет Шиндлеру несколько строк, которым следует предпослать небольшое вступление. Будучи избран тогда же членом шведской академии, Бетховен представил этот диплом, прося разрешения австрийского правительства на принятие нового почетного звания; после долгих мытарств и переписки в разных канцеляриях и управлениях композитор наконец получил просимое разрешение. Около того же времени композитор задумал, с целью заработка, склонить венское музыкальное общество к устройству концерта из его произведений и в его же пользу, но дирекция общества ответила уклончиво, вследствие чего Бетховен обратился с такой же просьбой к генерал-интенданту берлинских королевских театров, графу Брюлю; узнав об этом предложении, дирекция венского музыкального общества поспешила загладить свое поведение и поднесла композитору адрес, изложенный в очень лестных для него выражениях. Во избежание огласки отказа венского общества и берлинского театра, что было бы оскорбительно для Бетховена, последний вел всю эту переписку секретно от многих знакомых и просил своих приятелей, принимавших участие в корреспонденции, хранить все в тайне. Отсюда понятны столь часто повторяемые в записках к приятелям просьбы о молчании, а также клички, которыми композитор окрестил своего друга Шиндлера, покорно переносившего всяческие выходки и в сохранившихся у него записках старательно вписавшего пропущенные Бетховеном буквы; например: композитор не раз писал ему «самофракийский б-га», а Шиндлер дополнял «бродяга» и т. п. Происхождение кличек большей частью связано с мыслью о молчании, таинственности; вычитав у греческих классиков о мистериях, таинственных, сопровождаемых музыкой религиозных обрядах самофракийцев, композитор называет своего друга, посвященного в музыкальные и иные его замыслы, самофракийцем. В другом месте он Шиндлера называет Папагено, по имени действующего лица в «Волшебной флейте», которому надевают замок на губы, чтобы он не мог раскрыть рта. Ряд других кличек и терминов обнаруживает знакомую нам склонность композитора к игре словами, к юмору и знакомство его с древнегреческой жизнью; многие из этих записок написаны им даже в те годы, когда он жил в одном доме с Шиндлером, но спешил избавиться от докучных мыслей, набросав их на бумагу. В упомянутой записке, к которой мы сейчас вернемся, говорится о какой-то неприятности с Эстергази, об экземпляре сонаты ор. 111 для кардинала эрцгерцога Рудольфа и о дерзости Диабелли, отказавшегося окончить издание сонаты, так как Бетховен слишком часто прерывал работу своими многочисленными переделками и корректурой. Возмущенный Диабелли даже пригрозил автору изданием (с оплатой гонораром) записки его с музыкальной шуткой для басового голоса и с оскорбительными для издателя словами. В других записках, набросанных то чернилами, то цветными карандашами, встречаются сообщения о Блехлингере (Бл.), об опекуне Нусбеке (Н.), о портном Кинде, докторе Сметане, лечившем композитора от болезни глаз, которыми он страдал от апреля до сентября 1823 года; о полицейском управлении, куда он обращался с просьбой оградить брата Иоганны от скверного обращения жены и дочери; о секретаре князя Павла Эстергази, собиравшемся в Лондон и принявшем разные поручения и рукописи Бетховена; об экономке Зали, которую он называл «фрау Шнапс» и «фрегатом на всех парусах» и которая обыкновенно выходила победительницей из споров и ссор с раздражительным композитором, вследствие чего почти неограниченно распоряжалась домохозяйством в последние годы его жизни; тут же не раз встречаются поручения относительно переписки некоторых частей мессы (Kyrie или «Господи помилуй» и Gloria), относительно секретаря русского посольства Обрезкова, через которого ожидали получения 50 дукатов от русского императора за рукописную партитуру мессы; сообщения о выборе либретто, о предложениях поэтов Грильпарцера и Канне (К.), о получении от неизвестного поклонника шести бутылок токайского вина, из коих он отправил пять бутылок в свой погреб, а шестую предлагает своему другу Шиндлеру; о «придворной службе» у кн. Эстергази, заключавшейся в официальном визите по делам «Фиделио», шедшего с успехом в королевском театре; о закладе двух акций, так как издатели Штейнер и Хаслингер, которым композитор выплатил лишь 500 гульденов из долга в 1300 гульд., грозили судебным процессом; о «двух красавицах» Зонтаг и Унгер, восхищавших венцев своим пением и часто искавших общества Бетховена; о запоздавших рукописных партитурах мессы, вызывавших нарекания подписчиков; упоминается о Шлеммере, долгие годы бывшем переписчиком при Бетховене и привыкшем разбирать его скверный почерк, но принужденном часто, вследствие старости и болезни, передавать свою работу новым копиистам, Глезеру и Раммелю; о Шольце, который составил в 1807 году немецкий текст к мессе ор. 86 и которого автор просил через графиню Шафготш сделать то же для мессы ор. 123; о двух редакторах венских журналов, Пилати («Венский наблюдатель») и знакомом уже нам Бернарде; о стихотворце (потом цензоре) Рупрехте, которого композитор некогда хотел взять с собой в Италию, а потом, узнав его ближе, бранил очень часто за его проделки; о раздорах с хозяином зимней квартиры в Pfargasse (в предместье Лаймгрубе), где Бетховен жил вместе с Шиндлером, платя наемную плату по четвертям года (в день Георгия, 23 апреля, в день Якова, 25 июля и т. д.), о графе Галленберге (Г.), заведовавшем театральной библиотекой; о Вохере, личном секретаре князя Эстергази, о капитане Вил. Парри, читавшем в Вене лекции о своем путешествии к северному полюсу; о бароне Мюллере-Пронай, с которым Шиндлер вел переговоры относительно найма его виллы в Хецендорфе; барон, будучи почитателем Бетховена, наконец уступил условиям последнего, но по приезде его стал выражать свое поклонение настолько назойливо, так часто отвешивал ему глубокие поклоны, что композитор, погруженный в работу начала 9-й симфонии, стал резко проявлять свое раздражение и переехал в Баден; о содействиях полиции в отношениях родного брата к распутной жене, которая стала принимать у себя своего любовника, гвардейского офицера, и всячески оскорбляла мужа, сносившего все терпеливо; о долге в 50 гульденов, которые Бетховен обещал своему другу за хлопоты по подписке и все собирался выплатить, но не исполнил своего намерения, устроив взамен этого и с помощью И. Хуммеля концерт в пользу Шиндлера, и завещал ему свой архив, приносивший его другу ежегодного дохода около 600 рублей; о согласии саксонского короля («дрезденского бедняка») на подписку для мессы и т. п. Тут же встречаем такие выражения и сокращения, как гатишериф, т. е. указ султана, исполняемый во что бы то ни стало; «б.п.», т. е. – «бродяга, прощай», «Тернион» – термин, неудачно примененный переписчиком Шлеммером для обозначения трех тромбонов. Как во многих других письмах Бетховена, так и в приводимых ниже некоторые места остаются невыясненными и неразгаданными по сие время.