Вашего императорского высочества всегда покорнейший слуга
Бетховен.
Баден, 22 авг. 1823 г.
Ваше императорское высочество!
Судя по вашему милостивому письму ко мне я думал, что в. и. в. приедете сюда в Баден. Я приехал сюда 13 с. м. весь больной, теперь мне лучше. Вновь появились мучительные боли от катара; вместе с тем желудок мой в жалком состоянии; вместе с тем страдаю глазами; словом организм мой был совершенно расстроен. Я должен был поспешить сюда, не повидав ни разу в. и. в. Славу Богу, зрение, наконец, поправилось настолько, что днем могу вновь его напрягать довольно долго. Прочие страдания тоже уменьшаются; за такое короткое время нельзя ожидать большего. Как хотел бы я, чтобы в. и. в. были здесь; можно было бы в несколько дней наверстать все пропущенное. Может быть буду иметь счастье видеть в. и. в. и доказать вам свое рвение к службе. Я в отчаянии, что роковая болезнь препятствует мне в этом. Как ни велико во мне желание поправиться вполне, но боюсь, что этому не бывать, и потому надеюсь на снисхождение в. и. в., мое сильнейшее желание – быть в. и. в. полезным и найти возможность доказать это. В этой надежде пребываю.
Вашего императорского высочества верный и покорнейший слуга
Л. в. Бетховен.
Одновременно с ходатайством перед эрцгерцогом относительно привлечения короля саксонского к подписке на мессу, автор обращается с такой же просьбой к обер-интенданту Дрезденского театра Кеннерицу, который ранее уведомил Бетховена о громадном успехе «Фиделио», поставленного 23 апреля 1893 года в Дрездене под управлением К. М. Вебера и с участием Шредер; вместе с уведомлением Кеннериц послал автору 40 дукатов гонорара и просил расписку в получении этих денег.
Г-ну тайному советнику фон Кеннерицу,
генерал-директору королевск. капеллы и театра в Дрездене.
Хецендорф, близ Вены, 17 июля 1823.
Милостивый государь!
Я немного опоздал с подписью квитанции и благодарностью, так как очень занят и здоровье мое только начинает поправляться; Бог знает, долго ли это еще продлится; простите мою неисправность. Мой любезный друг Мария Вебер писал мне о необыкновенных и благородных взглядах вашего высокородия, а потому позволяю себе обратиться к вам по другому делу, именно: относительно одной большой мессы, которую я издаю в рукописи. Хотя это дело было раньше отклонено, но все же полагаю вновь попытаться после того, как мой глубокоуважаемый кардинал его имп. выс. эрцгерцог Рудольф писал королевскому высочеству принцу Антону, чтобы он рекомендовал мессу его величеству королю саксонскому, это было бы для меня большою честью иметь возможность поименовать его имп. вел. короля саксонского, как знатока музыки, на первой странице среди моих высоких подписчиков, каковы король прусский, его вел. император российский, его велич. король французский и т. д. Предоставляю вам действовать сообразно личному усмотрению и изложенным обстоятельствам. Сегодня нет возможности, но с ближайшей почтой буду иметь честь прислать вам приглашение к подписке на мою мессу для его велич. короля С. Уверен, что вы не сочтете меня способным писать только с презренной целью наживы. Кого не заставляют обстоятельства поступать наперекор своим взглядам и принципам!! Мой кардинал добродушный князь, но без средств. Надеюсь заслужить прощение за кажущуюся навязчивость. Был бы бесконечно рад служить вам своим ничтожным дарованием.
Остаюсь, милостивый государь, глубоко почитающий вас Бетховен.
Вена, 25 июля 1823 г.
Милостивый государь!
Простите за смелость, что прилагаю запечатанный конверт; он содержит письмо мое к его корол. высочеству принцу Антону саксонскому с приложением приглашения к подписке на мессу для ящего величества короля саксонского. Я писал уже вам недавно, что мой милостивейший государь эрцгерцог и кардинал Рудольф просил его корол. высочество принца Антона склонить его королевск. величество к подписке на мессу; прошу вас приложить все ваше влияние, предоставляю действовать вполне по вашему усмотрению и сообразно с обстоятельствами. Хотя надеюсь, что рекомендация моего кардинала не оставлена без внимания, но покровители добра и красоты должны всегда содействовать в разрешении значительных и важных вопросов. До сих пор, при всем внешнем успехе, я едва получил столько, сколько получил бы за это произведение от издателя, так как переписка стоит очень дорого. Я, слава Богу, ничего не смыслю в спекуляциях, а мои друзья задумали распространить мессу таким образом. Ведь в нашем государстве нет ни одного гражданина, кто бы ни пострадал, я тоже. Если бы не многолетняя болезнь, то за границей я получал бы столько, что мог бы вести беззаботную жизнь и не знать ничего, кроме музыкальных работ. Будьте ко мне благосклонны; я живу только ради своего искусства и ради исполнения своих гражданских обязанностей, но, к сожалению, это не всегда удается без помощи адских сил. Поручаю вам свое дело; надеюсь также на вашу любовь к искусству и на ваше человеколюбие вообще; как только последует решение прошу черкнуть мне несколько слов.
С глубоким почтением преданный вашему высокородию Бетховен.
Глава XVII1823–1824
Эскизы девятой симфонии. – Многосложные приготовления к концерту 7 мая 1824 года. – Временная ссора с друзьями. – Генриетта Зонтаг и Каролина Унгер. – Первое исполнение 9-й симфонии и Missa solemnis. – Концерт 23 мая. – Ничтожные сборы и вновь ссора с Шиндлером. – Бетховенские дни.
Временное улучшение здоровья сделало композитора более общительным, веселым, энергичным, вместе с тем расположив его к усидчивой работе, вызвавшей, в свою очередь, вновь уединение и недоступность даже для лучших приятелей; даже Шиндлер получил приказание не тревожить композитора. Вновь начались скитания по лугам и лесам, с записной тетрадью в руке; вновь стал Бетховен пропускать часы обеда и ужина, являться без шляпы, забытой где-нибудь под деревом или у ручья. С наступлением лета легче всего было уединиться и приблизиться к природе на даче, в окрестностях Вены; как мы уже сказали, две комнатки в Хецендорфе, в имении барона Мюллер-Пронай, вполне удовлетворяли отшельника, пока назойливый хозяин не стал проявлять своих неуместных забот и искать встречи со своим гениальным жильцом, чтобы рассыпаться перед ним в комплиментах. Вскоре поведение барона стало невыносимо для отшельника; «быстроходный фрегат» или старуха «Шнапс» явилась к Шиндлеру с требованием предстать на следующий день в пять часов утра пред мрачные очи Бетховена. Верный друг исполнил в точности приказание, и затем оба отправились в Баден искать новое убежище от назойливых поклонников. Все осмотренное оказалось не по вкусу композитору, кроме квартиры в Ратхаусгассе, в доме жестянщика, близ гостиницы «Орел», но жестянщик, приютивший в прошлом году беспокойного музыканта, наотрез отказался принять его вновь; чем упрямее отказывался он, тем настойчивее был Бетховен в своем намерении; долго пришлось Шиндлеру убеждать хозяина, и он достиг своей цели, но условием было поставлено устройство жильцом новых ставень к окнам квартиры. Тайна этого условия была тут же открыта: в прошлом году композитор исписал все ставни своими музыкальными, литературными и математическими иероглифами; вскоре затем некий турист-англичанин купил эти оригинальные автографы и увез с собой ставни; таким образом, жестянщик вновь уступил квартиру композитору в надежде бесплатно получить новые ценные скрижали. На фасаде этого дома впоследствии прибита мраморная доска, гласящая о том, что здесь работал композитор над 9-й симфонией. Вблизи этого дома находится другой, также с мраморной доской: «здесь в 1791 году Моцарт писал свое “Ave verum”». Но не одинаковы были приемы двух гениальных композиторов в создании наиболее оригинальных своих произведений: Моцарт, по обыкновению, мысленно воздвиг чудный образ музыкальной архитектоники и затем перенес его на бумагу, оставив миру в этом произведении беспримерное сочетание благозвучий. Бетховен же в течение пяти лет набрасывал эскизы, разрабатывал детали, отделывал мелочи, изготовлял весь материал, из которого выросла наиболее величественная и сложная из его симфоний, имеющая почти столько же врагов, сколько поклонников.
В период работы над 9-й симфонией появились «Жертвенная песнь» (ор. 121 в) для сопрано с хором и оркестром, фортепианное трио (Вариации ор. 121 а), «Заздравная песнь» для двух солистов с малым хором и оркестром (ор. 122), романс ор. 128, экосезы и вальсы (сер. 25, № 302, 308, 304); тогда же написаны две последние фортепианные сонаты, сложные по конструкции, полные технических и ритмических трудностей, за которыми лишь опытный артист может уловить глубину настроения и прелесть разнообразных эпизодов, то героических, то нежно ласкающих, то мрачных, то наивных; на сонате ор. 110 помечено «25 декабря 1821 г.», на op. 111 – «13 января 1822 г.». К той же эпохе относится создание ор. 129, вызванного неприятной случайностью: композитору попалась прекрасно сохранившаяся древняя монета, которую он задумал снести и показать приятелям, но вследствие обычной неряшливости обронил и потерял ее на улице.
«Едва ли существует, – говорит Р. Шуман, – что-либо более веселое, чем эта шутка: недавно, впервые играя ее, я смеялся без конца. Но каково было мое удивление, когда я заметил следующее примечание; это каприччио, найденное в оставшихся после Бетховена бумагах, озаглавлено в рукописи таким образом: «Ярость из-за пропавшего гроша, вылившаяся в каприччио». О, это самая милая, бессильная ярость, подобная злобе человека, который не может снять сапога, потеет и топает ногами, тогда как сапог совершенно спокойно глядит на своего хозяина. Наконец-то я вас поймал, знатоки Бетховена! Совсем иначе выражу я вам свою ярость и дам вам слегка почувствовать свой кулак, когда вы будете мечтательно и, закатывая глаза, восторженно твердить: Бетховен стремится всегда только к возвышенному, возносится к звездам, не касаясь земного. «Сегодня я весь нараспашку», – было его любимым выражением в минуты самого веселого настроения. И тогда он хохотал, как лев, размахивая руками, ведь он во всем был неукротим. Этим каприччио буду я теперь бить вас. Вы найдете его грубым, недостойным Бетховена, так же как мелодию к «Радости божественной искры» в симфонии B-moll; вы зап