«Шлю тысячу благодарностей за ваше участие, я не отчаиваюсь; тяжелее всего для меня эта бездеятельность. Нет худа без добра. Да избавит вас небо от страданий. Быть может, мы оба поправимся».
А накануне диктует ответ Вегелеру, недавно приславшему предлинное письмо, в котором строит соблазнительные планы совместной поездки на богемские минеральные воды, в Теплиц, Карлсбад, потом по Рейну, через Бонн и Кобленц, обратно в Bену и утешает больного тем, что юморист-писатель Блумауер так же страдал водянкой, так же подвергался операции и прожил после того еще много лет. В ответной записке композитор, ради шутки, вставляет три слова из популярной песенки о Стефане.
К Вегелеру.
Вена, 17 февр. 1827 г. Старый достойный друг!
Я получил удачно, по крайней мере, твое второе письмо от Брейнинга. Я еще очень слаб, чтобы ответить на него, но будь уверен, что все в нем было мне приятно и мило. Выздоровление, если можно так выразиться, подвигается; сделают четвертую операцию, хотя врачи еще не говорят ничего. Я терплю и думаю: нет худа без добра. Однако прочитав твое последнее письмо, меня удивило, что ты еще ничего не получил. Из прилагаемого письма ты видишь, что я писал тебе еще 10 декабря пр. г. То же самое с портретом: когда получишь, то увидишь на нем отметку числа. «Г-жа Стефан говорила» – словом, Стефан настаивал, чтобы послать тебе при случае эти вещи, но они оставались до сегодняшнего дня и, право, нелегко было получить обратно. Ты получишь портрет по почте через господ Шотт; они вышлют тебе также ноты. Хотелось бы многое написать сегодня, но я слишком слаб; могу только мысленно обнять тебя и твою Лорхен.
С истинной привязанностью и любовью к тебе и твоим, верный старый друг твой,
Бетховен.
Физические страдания, все более искажая лицо больного, все более изнуряя его, все чаще наводят на мысль о плате врачам, о средствах к существованию; дрожащей рукой подписывает он продиктованные Шиндлеру и Хольцу письма к лондонским приятелям с просьбой о денежной помощи.
К Штумпфу в Лондон.
Вена, 8 февр. 1827 г.
…К сожалению, с 3 дек. я страдаю водянкой и лежу в постели. Можете себе представить, каковы последствия этого. Я живу доходами с произведений моего пера, это источник существования моего и моего Карла. К сожалению, за последние 2 месяца я не мог написать ни одной ноты. Мое жалованье покрывает расход на квартиру и остается еще несколько сот гульденов. Имейте в виду, что не предвидится конца моей болезни и что, наконец, нельзя же будет оседлать Пегаса и взлететь на всех парусах в небеса. Врач, хирург, аптекарь. Всем нужно будет заплатить. Я отлично помню, что несколько лет тому назад филармоническое общество хотело дать концерт в мою пользу. Был бы счастлив, если бы оно теперь осуществило это намерение; может быть, это избавило бы меня от предстоящего затруднительного положения. Я пишу об этом сэру Г. Смарту, и если вы, достойный друг, можете помочь в этом деле, то прошу вас сговориться с ним. Мошелесу тоже будет сообщено об этом и думаю, участие всех моих друзей выручит меня в этом случае.
К сэру Г. Смарту в Лондоне.
22-го февр. 1827 г.
Помнится, несколько лет тому назад филармоническое общество предложило мне дать концерт в мою пользу. Ввиду этого обращаюсь к вам, милостивый государь, с просьбою, так как ныне весьма мне желательно осуществление такого намерения филарм. общества, так как, к сожалению, еще с первых чисел декабря я страдаю водянкой, крайне продолжительной болезнью, конца которой еще не предвидится. Как вам и без того известно, я живу плодами своего вдохновения, а теперь и думать нельзя о композиции. Мое содержание до того мало, что едва хватает на покрытие полугодовой наемной платы за квартиру. Поэтому прошу вас по-дружески употребить все свое влияние к осуществлению этой цели, и убежден в вашем ко мне расположении, а потому просьба моя не может быть вам противна. Я напишу о том же г-ну Мошелесу, который, уверен, также охотно сойдется с вами, чтобы с успехом осуществить это дело. Я так слаб, что не могу сам писать, а лишь диктую. Утешьте меня, мил. государь, скорым ответом относительно того, могу ли я надеяться на исполнение моей просьбы. Во всяком случае примите уверение в моем глубочайшем почтении, в котором постоянно пребываю И т. д.
Я уверен, что вы не рассердитесь за то, что утруждаю просьбою вас и сэра Г. Смарта, письмо к которому при сем прилагаю. Вкратце дело в следующем. Еще несколько лет тому назад лондонское филармоническое общество любезно предложило мне устроить концерт в мою пользу. Тогда, слава Богу, я не был в таком состоянии, чтобы воспользоваться этим благородным предложением. Теперь уж не то, вот скоро три месяца, как я лежу в постели; болезнь бесконечная. Это водянка. От Шиндлера узнаете об этом больше. Вы уже давно знаете строй моей жизни, знаете так же, как и чем я живу. Мне долго не придется заниматься композицией и потому меня ждет, к несчастью, нужда. У вас не только обширное знакомство в Лондоне, но имеете также значительное влияние в филармоническом обществе; поэтому прошу вас, по мере сил, воспользоваться им, чтобы вновь вызвать в обществе это намерение и скорейшее осуществление его. Таково же содержание прилагаемого письма к сэру Смарту, а также к г. Штумпфу, уже посланное. Прошу вас вручить письмо г-ну Смарту и сговориться с ним и со всеми моими лондонскими друзьями, чтобы успешно выполнить это дело.
Но вот и Шиндлера постигло какое-то горе; старый, верный друг не может в течение нескольких дней посетить больного, и Бетховен посылает ему записку, набросанную собственноручно.
О вашем несчастье, раз оно случилось, поговорим при встрече, я могу прислать вам без затруднения с кем-нибудь, примите это, тут кое-что Мошелеса Крамера. Еще до получения ими письма представляется новый случай написать в среду и опять настойчиво просить их, если до тех пор вы не поправитесь, то кто-нибудь из моей прислуги может сделать это, представив квитанцию. Vale et fave – вы не нуждаетесь в выражении моего соболезнования по случаю несчастья, примите же от меня кушанья, от чистого сердца. Господь с вами.
Уже 1 марта желание Бетховена было осуществлено, но пересылка писем от Лондона до Вены требовала тогда около двух недель времени, а потому композитор, не зная о постановлении лондонской филармонии, дважды напоминает приятелям о своей просьбе.
К Г. Смарту в Лондон.
6-го марта 1827 г.
Не сомневаюсь в том, что в. высокородие получили через г-на Мошелеса мое письмо от 22 февр.; но так как я случайно нашел между своими бумагами адрес С., то решаюсь писать прямо в. высокородию и еще раз напомнить вам о своей настоятельной просьбе.
К сожалению, я все еще не предвижу конца моей ужасной болезни, напротив, мои страдания, а вместе с ними мои заботы, все более растут. 27 февр. мне сделали операцию в 4-й раз, и может быть, судьбе угодно послать мне ее в 5 раз или еще чаще. Если так будет продолжаться, то болезнь затянется до половины лета и что же тогда станется со мной? Чем буду я тогда жить, пока соберусь с силами, чтобы вновь пером зарабатывать себе пропитание? Словом не хочу надоедать вам своими жалобами и, напоминая лишь о моем письме от 22 февраля, прошу вас употребить все свое влияние, чтобы побудить филарм. общество вернуться к былому намерению относительно концерта в мою пользу и осуществить его.
К Мошелесу.
Вена, 14-го марта 1827 г. Дорогой Мошелес!
Я узнал недавно от г-на Левингера, что вы письмом от 10 февраля справлялись у него о моей болезни, о которой распространяются столь разнообразные слухи. Хотя я нисколько не сомневаюсь, что вы уже получили мое письмо от 22 февр., которое разъяснит вам все, что вы хотели знать обо мне, тем не менее не могу не поблагодарить вас за внимание к моей печальной доле и не попросить вас еще раз взяться энергичнее за мою просьбу, которую вы уже знаете из первого письма; я почти убежден заранее, что вам в союзе с сэром Смартом и с другими моими друзьями наверно удастся добиться от филармонического общества благоприятного для меня результата. За это время я еще раз писал сэру Смарту.
27 февраля сделали мне операцию в 4-й раз, а теперь опять появились признаки и я в ожидании 5-й. К чему это поведет и что со мною станет, если так будет продолжаться еще некоторое время? Да, тяжела моя доля! Но я предаю себя воле судьбы и постоянно прошу Господа избавить меня от нужды при жизни, доколе его божественной воле угодно терзать меня смертельными страданиями. Это даст мне силы с покорностью воле Всевышнего переносить свою участь, как бы сурова и ужасна она ни была.
Итак, дорогой Мошелес, опять напоминаю вам о моем деле и остаюсь, с глубоким почтением всегда
Ваш друг Л. в. Бетховен.
В записке Хольцу он также упоминает о своей нужде.
Любезный Хольц!
Прошу вас справиться, находится ли моя подпись в квитанции эрцгерцогу. Затем прошу вас послать ко мне как можно скорее своего портного. Буду очень рад, если вам удастся зайти ко мне на минутку завтра утром, чтобы получить деньги от эрцгерцога, так как нуждаюсь в них.
Как всегда друг ваш Бетховен.
Вена, 25 фев. 1827.
Желание композитора было удовлетворено, и вскоре он получил от Штумпфа утешительное известие.
Лондон, 1 марта 1827 г.
Г-ну Л. в. Бетховену в Вене.
Высокочтимый и глубокоуважаемый, милостивый государь!
Не могу выразить словами, насколько меня испугало и поразило известие о ваших продолжительных, мучительных страданиях вследствие болезни, о которой вы сами сообщили мне в письме от 8 февраля. Еще ранее узнал я об этом от любезного г-на А. Штрейхера и с тех пор не проходит дня без того, чтобы я не думал о вас, благородный друг. Мысленно я часто переношусь к постели страдальца и пытливо, боязливо спрашиваю врача, когда же наступит выздоровление? Хочется вырвать у него уверение в том, что болезнь не опасна, и что больной вскоре встанет на ноги.
Да, высокочтимый друг! Если бы горячие сердечные желания друга могли вызвать выздоровление, то сердца ваших поклонников вознеслись бы на звуковых волнах в созданной вами симфонии к Тому, Кто Один лишь может помочь, Кто таинственно, но отечески направляет все им созданное к неведомой цели. Посылая вам произведения Генделя, я мечтал доставить вам удовольствие, и вполне вознагражден тем, что достиг своей цели. Согласно вашему желанию, я немедленно привлек к участию г-на Смарта и Мошелеса, а также уведомил об этом директоров филармонического общества, после чего сейчас же было принято следующее решение: прежде всего, выдать здесь немедленно сумму в 100 фунтов барону Ротшильду, с просьбой переслать ее с первой почтой банкирскому дому барона Ротшильда в Вене и указать при этом, что деньги могут быть выданы в разные сроки, сообразно вашим требованиям, через г-на Рау, управляющего делами барона Эскелеса. Г-н Мошелес, очень интересующийся этим добрым делом, любезно устроил все это, так как он близок к обоим домам, и, по моей просьбе, сегодня же отсылает уведомления вышеупомянутым лицам.