Вы знаете мое положение!
Р. S. Так я нахожу самым лучшим, не хочу предоставить усмотрению человека, который уже раз оказался вероломным по отношению ко мне, это ultimatum безусловно, без всякого изменения; или одно, или другое. К обеду прошу вас прийти ко мне, во всяком случае никаких проволочек в этом деле, кроме денег, он может выплачивать гонорар в течение 6 недель и еще дольше.
Музыкальное объявление.
Нижеподписавшийся, согласно желанию господ Артариа и Ко, сим заявляет, что он партитуру своей оперы «Фиделио» предоставляет названной музыкально-издательской фирме с тем, чтобы она издала таковую под его наблюдением в виде совершенно законченного клавираусцуга, квартетов или в аранжировке для гармониума. Настоящая обработка совершенно отличается от прежней, так как почти все части оперы подверглись переделке, и более половины всей оперы скомпоновано совершенно заново. Партитуры, вполне безошибочно переписанные, а также рукописный текст можно получить у меня или у либреттиста, господина Ф. Трейчке, имп. – кор. придворного театрального поэта. Иные копии, явившиеся недозволенным путем, будут преследоваться законом.
Людвиг ван Бетховен.
Вена, 28-го июня 1814.
Возвратившись после своего бенефиса в Баден, утомленный композитор вздохнул полною грудью на лоне природы. «Мой злосчастный слух, – пишет он в дневнике, – здесь не мучит меня… Кажется, будто бы каждое дерево в лесу шепчет мне «свят, свят». В лесу восхитительно. Кто в силах передать сладостный покой чащи… Дай мыслям моим полет к возвышенному, направь их к истинам вечным!..» Здесь он опять увлекается персидской поэзией Саади в переводе Гердера, делает обширные выписки из этих песен, читает «Шейлока» и продолжает занятия с эрцгерцогом, прерываемые композицией и приведением в порядок некоторых рукописей, проданных иностранным издателям, например модного «Сражения при Виттории», о чем сообщает эрцгерцогу.
Ваше императорское высочество!
Мне очень досадно, что сегодня не могу служить вам. Занят музыкой на «Победу Веллингтона» для Лондона, а ведь они всегда точно определяют срок, и если его пропустить, то можно все потерять. Надеюсь быть завтра к вашим услугам.
Вашего императорского высочества вернейший и покорнейший Людвиг ван Бетховен.
Летом 1814 года написаны в Бадене:
– увертюра C-dur к именинам императора Франца (ор. 115);
– хор воинов, романс с акк. арфы и мелодрама для фисгармонии; все это для патриотической оперы Фр. Дункера «Элеонора Прохаска» (сер. 25, № 272); для той же оперы автор оркестровал похоронный марш из сонаты ор. 26.
Тогда же написана и 18 августа окончена известная соната ор. 90, посвященная графу М. Лихновскому, которому автор писал, по рассеянности пометив год ошибочно:
Баден, 21 сентября 1841 года. Достойный, почтенный граф и друг!
К сожалению, я только вчера получил ваше письмо. Шлю искреннюю благодарность за вашу память обо мне, а также лучшие пожелания достопочтеннейшей княгине Христине. Вчера сделал я, вместе с одним приятелем, прекрасную прогулку в Брюль и в дружеской беседе упоминал вас. И вдруг, вчера же, по возвращении, застаю ваше любезное послание. Меня смущает ваша всегдашняя предусмотрительность и заявляю вам, что вскоре появится соната моя, посвященная вам, но не ищите в моих поступках чего-либо преднамеренного или вообще чего-нибудь подобного. Мне хотелось сделать вам сюрприз, так как дедикация эта уже давно была предназначена вам, но вчерашнее ваше письмо заставляет меня открыть вам это теперь. Не надо искать нового повода для того, чтобы открыто выразить вам свои чувства за ваше дружеское и милостивое отношение ко мне. Самый ничтожный подарок от вас огорчит меня, так как, в таком случае, вы покажете, что совершенно не понимаете моего намерения и, вместе с тем, я буду вынужден его отклонить.
Целую княгине ручки за ее память и благоволение ко мне. Никогда не забывал я того, чем обязан вам, хотя несчастный случай породил обстоятельства, при которых я не в состоянии был выразить этого так, как желал.
Из сообщения вашего насчет лорда Кестлрейта я вижу, что дело устроилось прекрасно. Мне кажется, если позволите высказать свое мнение, что лучше было бы, если бы лорд Кестлрейт ничего не писал о пьесе на Веллингтона, пока сам здесь не услышит ее. Я скоро приеду в город, где переговорим относительно большого концерта. С двором ничего не поделаешь; я предлагал свои услуги, но
Однако silentium!!!
Прощайте, почтенный друг, и считайте меня всегда достойным вашего благоволения.
Ваш Бетховен.
Тысячу раз целую ручки почтенной княгине Хр.
Проиграв несколько раз со свойственной ему виртуозностью новую сонату, граф Лихновский обратился к автору с просьбой объяснить ему программу, скрывавшуюся за этими тысячами нот и черточек…
– Я убежден в том, – сказал граф, – что определенная идея подсказала тебе эту оригинальную сонату, состоящую лишь из двух частей allegro.
– Да, – ответил композитор, – в ней рассказывается история твоей любви: твое увлечение, после смерти жены, оперною певицею, колебание относительно брака с этой особой, призрак упреков аристократии в мезальянсе, победа любви и прелести супружеской жизни. Я мог бы назвать 1-ю часть «Борьба чувства с разумом», а 2-ю часть – «Беседа с возлюбленной», но едва ли ты одобришь появление таких заголовков в печатном экземпляре.
Анекдот этот, рассказанный Шиндлером, может иметь некоторое значение для ревнителей программной музыки…
Тем временем на политическом горизонте произошли значительные пертурбации: «радостные дни» наступили в средней Европе после поражения Наполеона.
Союзники, вступив в ночь на 31 марта 1814 года в Париж, избрали Вену местом для обсуждения дальнейшей участи Франции; к 1 ноября того же года сюда собрались представители всех европейских государств, и к тому же времени съехались сюда император Александр I с женой, короли прусский, баварский и виртембергский, чтобы вблизи следить за речами и действиями своих министров и посланников на конгрессе; здесь находились Меттерних, Талейран, Гумбольдт и сам Веллингтон. Пребывание коронованных особ вызвало в Вене, конечно, чрезмерные расходы австрийского правительства, вообще славившегося своею роскошью, истощение уже обедневшей казны, еще большую дороговизну предметов первой необходимости, разорение населения, распущенность, деморализацию и разврат. Роскошь и неразлучное с ней искусство торжествовали. Спектакли и концерты, рыцарские турниры и карусели чередовались, меняя лишь арену и действующих лиц, но не зрителей: королей с их блестящей свитой, местную и иноземную аристократию; в период конгресса население Вены увеличилось на 100 тысяч человек!.. Эти праздники, естественно, привлекли сюда также служителей муз: артистов, виртуозов, композиторов, в числе которых был приехавший из Праги талантливый чешский композитор Томашек. Из всего виденного им в Вене, судя по точным и подробным описаниям в его дневнике, наибольшее впечатление произвело на него двукратное посещение Бетховена, беседу с которым он записал стенографически.
«Утром 10 октября, – рассказывает он, – я с братом своим посетил Бетховена; в этот день глухота его усилилась и приходилось кричать изо всей силы. Он принял нас радушно в очень бедно обставленной комнате, где царил такой же ужасный беспорядок, как и в шевелюре его. На пюпитре хромого фортепиано находился текст кантаты «Миг славы», на клавишах лежал карандаш, тут же рядом лист нотной бумаги. Видимо, он набрасывал эскизы, причем записанное представляло пеструю смесь бессвязных идей. Это был материал для новой композиции, над которою он теперь работал… Речь его была отрывистая, говорил он, как обыкновенно глухие, громко и, чтобы расслышать собеседника, прикладывал руку к уху. Содержание нашего разговора было следующее:
Томашек. – Простите, что беспокою вас, господин ван Бетховен. Я – Томашек, из Праги, композитор при графе фон Букой; беру на себя смелость явиться к вам с братом своим.
Бетховен. – Очень рад познакомится с вами! Вы нисколько мне не мешаете.
Т. – Поклон вам от доктора Р.
Б. – Что он поделывает? Давно уж я ничего не слышал о нем.
Т. – Он спрашивал: в каком положении ваш процесс?
Б. – Множество обстоятельств задерживают дело!
Т. – Говорят, что вы пишете реквием?
Б. – Я хотел писать реквием по окончании этой истории. Зачем писать раньше того, что необходимо.
Т. – Кажется, вы работаете усиленно?
Б. – Что же делать? Как быть иначе?
Т. – Часто ли посещает вас ученик мой Воржишек?
Б. – Он был у меня несколько раз, но я не слышал его игры. В последний раз он принес мне одно из своих сочинений, прекрасное для его возраста.
Т. – Вы, вероятно, редко выходите?
Б. – Почти никуда!
Т. – Сегодня в театре An der Wien идет «Моисей», новая опера Зейфрида. Не имею ни малейшего желания слушать ее.
Б. – Ах, Господи! Нужны ведь и подобные композиторы! Что делала бы без них большая публика!
Т. – Мне очень хвалили Мейербера, молодого иностранца, замечательного виртуоза на фортепиано.
Б. – Да, мне тоже рассказывали о нем чудеса; но я его не слышал. Пусть поживет в Вене три месяца и посмотрим, что станет тогда с его славою; здесь нравится и вызывает восторг все, что только ново.
Т. – Знакомы ли вы с ним лично?
Б. – Я его видел при исполнении моего «Сражения». Большинство музыкантов, проживающих в Вене, пожелали принять участие в моем оркестре; этот молодой человек взял партию турецкого барабана. Ха, ха, ха… Я не вполне был доволен им. Он все отставал, и мне пришлось его сильно пожурить, ха, ха, ха… Мои замечания, конечно, были обидны ему, но из него ничего не выйдет; у него не хватает смелости даже поднять руку своевременно».
Накануне своего выезда из Вены, 24 ноября, Томашек вновь посетил Бетховена и так передает свой прощальный визит:
«Беспорядок в комнате был более, чем в первый раз, два переписчика спешили окончить копии кантаты; в следующей комнате были разбросаны копии, видимо, исправленные автором и присутствовавшим тут же Умлауфом, который вскоре ушел, оставив меня с Бетховеном, почти совершенно оглохшим.