Григорий Александрович Строганов (1770–1857), барон, с 1826 года граф, стал впоследствии дипломатом и служил начиная с 1804 года в столицах разных стран, от Мадрида до Стокгольма[105]. В юные годы, в 1788–1789 годах, он совершил образовательную поездку в Западную Европу, но путь его лежал не в Австрию или Германию, а в Швейцарию и во Францию, где он оказался незадолго до революции и был вынужден в марте 1789 года срочно уехать в Петербург, узнав о смерти отца Александра Николаевича[106]. В Вене он оказался в 1793 году, где его портрет написала известная художница Элизабет Виже-Лебрен. Сколь долго Строганов пробыл в Вене, установить не удалось, однако Теппер де Фергюсон упоминал в своих мемуарах о встрече в Петербурге в 1797 году с бароном Строгановым, «которого я недавно видел в Вене»[107]. Слово «недавно» могло относиться к 1796 году, когда Теппер покинул Вену.
Судя по подписному листу, Григорий Строганов приобрел шесть экземпляров Трио ор. 1 – факт поистине примечательный и свидетельствующий либо о необычайной щедрости Строганова, либо о его интересе к венским музыкальным новинкам. Возможно, в Петербурге он намеревался преподнести бетховенские трио в подарок знакомым меломанам. В любом случае Строганов способствовал раннему проникновению музыки Бетховена в Россию независимо от его собственных вкусов.
Другой русский подписчик – князь Василий Сергеевич Трубецкой (1776–1841), впоследствии участник Аустерлицкого сражения, в 1812 году – генерал-адъютант императора Александра I. В послужном списке Трубецкого годы 1793–1796 значатся как проведенные на военной службе в Петербурге. Непонятно, мог ли он появиться в Вене в начале 1795 года, а если его там не было, то каким образом он мог узнать о выходе в свет первого опуса пока еще не очень известного за пределами Вены молодого композитора.
Обращает на себя внимание, что почти все русские подписчики на Трио ор. 1 (кроме Разумовского) были ровесниками или сверстниками Бетховена. Именно им была адресована его смелая, дерзкая, отнюдь не салонная музыка. Это было то поколение, которое в юности увлекалось идеями Просвещения и Французской революции, затем сплотилось вокруг реформаторских устремлений царя Александра I и, наконец, участвовало в освободительных войнах 1812–1814 годов и победило Наполеона. Более того, по словам князя Адама Чарторыйского (1770–1861), близкого друга Александра, особенно в его молодые годы, «по своим воззрениям Александр являлся последователем 1789 года: он всюду хотел бы видеть республики и считал эту форму правления единственной, отвечающей желаниям и правам человечества», – при этом сам польский князь занимал в 1790-х годах гораздо более умеренную позицию[108]. Жизнь, разумеется, внесла коррективы в эти идеалистические представления, но именно поколение Бетховена разительно отличалось по своим взглядам и поведенческим установкам от поколения «отцов», к которым принадлежали, если говорить об упоминавшихся здесь русских дипломатах, и Разумовский, и Фациус, и Клюпфель.
Традиционное для популярной литературы, особенно отечественной, противопоставление «демократа» Бетховена и «напыщенных» аристократов во многом неверно. Как раз в среде высокообразованных и свободомыслящих представителей тогдашней элиты его искусство ценили за ошеломляющую новизну и мужественную силу.
Интересно также проследить причудливое переплетение польских и русских политических и культурных связей, отразившихся в составе подписного листа на Трио ор. 1. После Русско-польской войны 1792 года и дальнейших трагических событий (подавление Суворовым восстания 1794 года) поляки, в том числе польская аристократия, относились к России враждебно, но это не исключало самых неожиданных поворотов судьбы, что особенно ясно видно на примере семьи Чарторыйских.
Из воспоминаний князя Адама Чарторыйского известно, что в 1790-х годах он посещал Вену дважды. Первый раз – в 1794 году, после кровавой трагедии в Польше. Тогда его целью было поддержать отца, князя Адама Казимира, в его хлопотах о возвращении конфискованных русскими властями родовых имений Чарторыйских. И зимой 1798–1799 годов, когда князь Адам получил должность посла России в Пьемонте и был официальным лицом весьма высокого ранга. Как писал Чарторыйский в мемуарах, «зимние месяцы 1798–1799 годов, проведенные в обществе моих сестер в Вене, я считаю самыми счастливыми в моей жизни»[109]. Сестры князя – Мария Анна и София – блистали в свете, общаясь в том числе с семьями Разумовских и Лихновских, а тетка Чарторыйских, княгиня Изабелла Любомирская, держала в Вене открытый дом, где собиралось самое изысканное общество: «Тут были и женщины, прославленные красотой и умом, и иностранные путешественники, толпами съезжавшиеся в австрийскую столицу»[110]. По-видимому, в тех же кругах мог вращаться и Бетховен, но, поскольку Чарторыйский не проявлял особенной склонности к музыке, имя композитора в мемуарах князя не упоминается. Тем не менее в подписном листе на издание бетховенских Трио ор. 1 (1795) значится имя сестры князя, Марии Анны, принцессы Вюртембергской, урожденной княжны Чарторыйской[111]. Вероятно, она могла быть знакома с Бетховеном или, по крайней мере, интересовалась его творчеством.
Вообще в подписном листе на Трио ор. 1 польских фамилий немало, и это вызывает некоторое удивление. Публикация трио была, по-видимому, инициативой не только самого Бетховена, но и князя Карла Лихновского, который оплатил большую часть издательских расходов и вместе со своими родственниками выкупил заметную часть тиража[112]. Если Разумовский, в свою очередь, мог пропагандировать творчество Бетховена среди русских и австрийских аристократов, то его общение с польской знатью было не столь доверительным. В служебной переписке Разумовского этого времени попадаются письма от польских аристократов, примкнувших к восстанию Костюшко и после его поражения лишившихся своих имений и состояний; в письмах обычно содержатся просьбы о ходатайствах перед императрицей Екатериной II по поводу возвращения конфискованных земель. Разумовский, естественно, проводил политику своего правительства, и поляки должны были воспринимать посла как часть государственной машины. Вряд ли они общались с ним на другие темы.
Тем не менее жившие тогда в Вене польские аристократы активно подписывались на Трио ор. 1, и это были весьма известные люди, судьбы которых нередко так или иначе оказывались связанными с Россией.
Князь Юзеф Понятовский (1763–1818) сражался против русских войск в 1792 и 1794 годах; император Павел I пытался привлечь этого храброго генерала на свою сторону, вернув ему конфискованные имения и пригласив на русскую службу, однако Понятовский предпочел жить в Вене, дожидаясь своего часа; в 1812 году он участвовал в походе Наполеона на Россию, командуя польским корпусом. Экземпляр Трио ор. 1 приобрела также графиня Мария Тереза Тышкевич (1760–1834), урожденная Понятовская, – сестра князя, жившая при нем в Вене.
Подписался на первый крупный опус Бетховена и некий «граф Огинский». Графским титулом в это время обладал Михаил Клеофас Огинский (1765–1833), композитор-любитель, автор знаменитого «Полонеза Огинского». Он также участвовал в восстании 1794 года, но в 1802 году был амнистирован, а в 1810-м переехал в Петербург и стал сенатором Российской империи. После разгрома восстания Костюшко граф Огинский, вынужденный бежать из Польши, обзавелся фальшивым паспортом и в ноябре или начале декабря 1794 года приехал в Вену, чтобы забрать оттуда свою жену Изабелу и вместе с ней перебраться в Венецию[113]. В столь трудный период вряд ли граф Огинский мог интересоваться музыкой, а в 1795 году его в Вене уже не было. Однако с 1793 года в Вене находился его дядя, князь Михаил Казимир Огинский (1729–1800), личность не менее выдающаяся: военный, политик, меценат, литератор, музыкант-любитель. В 1795 году князь Огинский присягнул на верность Екатерине II. В венском доме Михаила Казимира Огинского на правах земляка и протеже некоторое время жил Теппер де Фергюсон. В мемуарах Теппера де Фергюсона старший из представителей рода Огинских называется графом, а не князем, возможно, это ошибка памяти[114]. Однако кто именно из Огинских, дядя или племянник, подписался на трио Бетховена, остается не совсем ясным. Семья Огинских была связана родством с Чарторыйскими (Александра, жена Михаила Казимира, была урожденной княжной Чарторыйской, сестрой князя Адама).
Еще одна примечательная личность в листе подписчиков на Трио ор. 1 – Михаил Михайлович Виельгорский (1754 или 1749–1808), польский граф, умерший в Венгрии, племянник князя Юзефа Понятовского и дядя братьев Михаила и Матвея Юрьевичей Виельгорских, ставших выдающимися деятелями русской музыкальной культуры и пропагандистами творчества Бетховена в России. В 1808 году Михаил Юрьевич, 21-летний юноша, довольно долго пробыл в Вене по пути из Парижа в Петербург, и во время своего пребывания там старался как можно больше общаться с Бетховеном. Согласно сведениям Александра Николаевича Серова, полученным от самого Виельгорского, эти встречи происходили в салоне графини Элеоноры Фукс; Михаил Юрьевич присутствовал также на историческом концерте Бетховена 22 декабря 1808 года в театре Ан дер Вин, где впервые исполнялись Пятая и Шестая симфонии и ряд других крупных сочинений[115].
Со всеми польскими подписчиками на Трио ор. 1 Бетховена близко общался Теппер де Фергюсон. Возможно, он мог сыграть роль посредника между Бетховеном и этими меценатами, однако в его мемуарах ни слова об этом нет, хотя о своей дружбе с Бетховеном он пишет охотно