<…>
Далее императрица перешла к другим темам, не имевшим отношения к музыке Бетховена. Но из ее лаконичной «рецензии» на концерт мы можем узнать, что программа длилась примерно полтора часа, что великая княгиня Мария Павловна была крайне заинтересована предстоящим концертом и увлекла своим интересом императрицу и что бегло описанные впечатления Елизаветы Алексеевны об услышанных произведениях вполне отражали их эстетическую суть. У журналиста Wiener Zeitung наибольший восторг вызвали верноподданническая кантата и эффектная «Битва при Виттории» (Седьмую симфонию он счел всего лишь «сопроводительной пьесой»). С точки же зрения русской императрицы, «Битва» показалась ей обычной громогласной «баталией». Музыку подобного жанра она во время своего заграничного путешествия слышала не раз (в том числе «Батальную симфонию» Петера фон Винтера в Мюнхене). Видимо, Седьмая симфония ей понравилась значительно больше; музыка кантаты «Славное мгновение», будучи довольно неровной (ходульный текст Вайсенбаха вряд ли мог вдохновить Бетховена), все же содержала очень красивые и яркие эпизоды.
На следующий день, 30 ноября, Бетховен получил солидные денежные подарки от Елизаветы Алексеевны и великой княгини Марии Павловны. Такие жесты считались в то время в порядке вещей, но степень щедрости монархов зависела от их доброй воли и от личного отношения к артистам.
Если о благородном жесте императрицы вскоре стало широко известно, то о поступке Марии Павловны в газетах и мемуарах не сообщалось, и в сохранившихся письмах Бетховена об этом тоже не упоминается. Великая княгиня вознаградила Бетховена суммой в 300 гульденов (или флоринов, что равнозначно)[390]. Сохранилась расписка композитора в получении этих денег, датированная 30 ноября 1814 года; этот документ был обнаружен сотрудниками веймарского архива лишь в 2004 году.
Что касается Елизаветы Алексеевны, то ее подарок составлял 200 червонных, или, в пересчете на венские деньги, 200 дукатов (примерно 900 гульденов, то есть в три раза больше, чем сумма, полученная от великой княгини). К сожалению, мне не удалось найти никаких документов, подтверждающих факт этой выплаты. В архивах императрицы, хранящихся в ГАРФ, РГИА и РГАДА, не выявлено никаких писем, расписок или упоминаний о выданной сумме, притом что ее расходы на подарки разным лицам во время заграничного путешествия довольно тщательно фиксировались. Но, по всей вероятности, императрица отнюдь не давала указаний хранить свой жест в тайне. Ее благотворительная деятельность освещалась в газетах и составляла важную часть публичных обязанностей императрицы.
В «Записках» В. М. Иванова мы читаем: «16 декабря – знаменитый композитор Бетговен давал концерт, который удостоен был присутствием всех Монархов и Владетельных особ, находящихся в Вене. – Императрица Елисавета Алексеевна с особым удовольствием слушала восхитительную гармонию Бетговена и на другой день пожаловала ему, в знак своего особого благоволения, 200 червонных»[391]. Дата, названная мемуаристом («16 декабря»), явно ошибочна – в этот день Бетховен не давал никакого публичного концерта. Возможно, Иванов спутал концерт 29 ноября с другим концертом Бетховена, состоявшимся 2 декабря (по юлианскому календарю это ближе к 16 декабря)[392]. Однако присутствие на концерте всех монархов отмечалось только 29 ноября.
Факт денежного подарка Бетховену от Елизаветы Алексеевны как минимум дважды попадал на страницы газет, выходивших в Российской империи, но в обоих случаях не указывалось точной даты. «Московские ведомости» за 6 января 1815 года опубликовали краткую заметку: «Российская императрица, во изъявление благоволения своего знаменитому сочинителю музыки г. Бетховену, пожаловала ему 200 червонных»[393]. Аналогичную информацию несколько раньше поместила и выходившая на немецком языке Rigasche Zeitung (№ 102 от 23 декабря 1814 года): «Вена, 17 декабря. Российская Императрица соизволила пожаловать 200 дукатов господину фон Бетховену в знак своего полного удовлетворения его композицией»[394]. Почему заметка в Rigasche Zeitung датирована 17 декабря, остается неясным. Если предположить, что подарок был сделан не сразу после концерта, а по прошествии двух с лишним недель, то сразу возникают вопросы, из-за чего возникла такая задержка.
День 30 ноября у императрицы был расписан очень плотно и фактически целиком посвящен благотворительности и публично значимым визитам:
– Императрица посетила венский монетный двор, где ей вручили три медали, отчеканенные в ее честь[395]; медальер был в ответ вознагражден золотой табакеркой ценою в 40 рублей[396].
– В середине дня, согласно Wiener Zeitung, она посетила кружевную фабрику на Вайхбурггассе.
– В тот же день, 30 ноября, Пенсионное общество художников поместило в Wiener Zeitung благодарность Елизавете Алексеевне за «истинно императорский подарок» – речь шла об очередном денежном взносе. Однако взнос, несомненно, был сделан не 30 ноября, а в один из предыдущих дней.
Была ли у нее возможность выделить 30 ноября для краткой аудиенции Бетховену? Исключать этого нельзя, но и утверждать, что аудиенция состоялась, нет оснований. Мы не знаем также, был ли Бетховен приглашен к великой княгине Марии Павловне или ее подарок был ему передан через посредника без личной аудиенции.
Неизвестно также, могла ли Елизавета Алексеевна посетить следующий концерт Бетховена, состоявшийся в полдень 2 декабря в Большом Редутном зале. Обычно о присутствии столь высокопоставленных лиц сообщалось в прессе, но в данном случае таких сведений нет.
Гала-концерты в честь русской императорской четы
В декабре 1814 года светская жизнь конгресса шла своим чередом.
9, 20 и 22 декабря 1814 года в Большом Редутном зале состоялись любительские представления, устроенные самыми знатными аристократами[397]. Программы включали в себя фрагменты популярных опер и живые картины с музыкой. Музыка Бетховена там не звучала, однако косвенное отношение эти мероприятия к нему все же имели. В представлениях приняли участие многие меценаты, знакомые и друзья композитора из высшего света. Особого интереса заслуживает представление 22 декабря, которое носило название «Великие дни замка *** и сцены из жизни трубадуров 1148 года» (Les Grands jours de chateau de *** et scenes de troubadours de l’ans 1148). А. И. Михайловский-Данилевский писал, что это представление оказалось наиболее успешным: «Князь Антоний Радзивилл, в роли престарелого Блонделя, с гитарою в руках, открыл первое действие песнею, в которой превозносил красоту, любовь и славу. Он не сходил со сцены и, по мере появления прочих действовавших лиц, называл каждое из них в куплетах, приноровленных к их ролям. Актеры обоего пола пели относящиеся до Крестовых походов романсы, которые потом граф Варжемон собрал вместе с нотами в особой книге и поднес Императрице Елисавете Алексеевне»[398]. В этом описании очевидца обращает на себя внимание роль князя Радзивилла – не просто мецената, а искусного музыканта и одаренного композитора, который высоко ценил творчество Бетховена и пользовался его уважением. Во время Венского конгресса Радзивилл вместе с Варнхагеном фон Энзе, с которым Бетховен также ранее был в дружеских отношениях, навестили композитора, но застали его в весьма дурном расположении духа. Варнхаген писал в своих мемуарах: «Лишь напоминание о том, что князь – шурин принца Луи Фердинанда Прусского, о ранней смерти которого он так сожалел и чей композиторский талант так высоко ценил, заставили его сбавить тон и сделать вид, будто он рад нашему визиту. Однако вряд ли дальнейшие отношения были возможны»[399]. Что касается Варнхагена, то он действительно вычеркнул Бетховена из круга своих приятелей, однако с князем Радзивиллом Бетховен позднее общался по меньшей мере письменно или через посредников. В 1824 году Радзивилл приехал в Петербург на премьеру Торжественной мессы и подписался на рукописную копию этого произведения; в благодарность Бетховен посвятил ему Увертюру ор. 115.
Упоминание о выступлении Радзивилла в роли Блонделя перекликается с еще одним сюжетом из писем Бетховена – сюжетом, который может показаться несколько странным и чуждым неукротимому духу композитора. В письме к эрцгерцогу Рудольфу от 3 апреля 1820 года Бетховен писал: «Хоть я и не являюсь придворным, В[аше] И[мператорское] В[ысочество] знаете меня, я думаю, достаточно хорошо и могли убедиться, что мною руководит не голый холодный расчет, а всегда вдохновляла меня и приковывала к Вашему Высочеству истинная и искренняя преданность. И я могу, пожалуй, сказать, что Блондель давно уже найден, и что ежели не суждено мне найти на свете своего Ричарда, то да будет мне Ричардом Бог»[400]. Естественным образом последняя фраза ассоциируется с героями оперы Андре Гретри «Ричард Львиное Сердце» (1784), знакомой Бетховену с самых ранних лет и остававшейся популярной на протяжении его жизни. На тему романса Блонделя (сквозной темы всей оперы) Бетховен в юности написал фортепианные вариации WoO 72 (1797). И Ричард, и Блондель де Нель – исторические лица, однако сюжет с вызволением английского короля из австрийского плена трактован в опере очень свободно: трубадур Блондель, сподвижник и оруженосец Ричарда, при помощи известной только им обоим песни обнаруживает крепость, где король томится в плену, и помогает ему бежать. Кажется, что Бетховену, находившемуся в 1814 году на пике славы, несколько не к лицу сравнивать себя со скромным слугой, однако, если публично выступать в роли Блонделя не гнушался в 1814 году владетельный князь Радзивилл, вся ситуация начинает выглядеть несколько иначе.