«Любимый полонез Александра» оказался не столь популярным, и о каком именно полонезе шла речь, выяснить сейчас трудно. Однако жанр полонеза связывался в то время прежде всего с русской императорской четой.
Памятник Бетховену в Вене.
Фрагмент
Полонезомания
Выбор жанра полонеза для дарственного преподнесения членам императорской семьи Романовых был традиционным и имел долгую и богатую историю. Полонез занимал в западноевропейской культуре особое положение; это был не просто бальный танец, а символ, несущий в себе политические, исторические и этические смыслы.
Этот танец-шествие ассоциировался с аристократическим достоинством и царственным величием. Ведь среди властителей Европы в XVIII веке было немало венценосцев, имевших семейные связи с Польшей: королева Франции, супруга Людовика XV, – Мария Лещинская, ее отец, король Польши, – Станислав Лещинский, курфюрсты Саксонии, одновременно являвшиеся королями Польши, – Август II Сильный и Август III. Неудивительно, что к жанру полонеза в первой половине XVIII века часто обращались немецкие композиторы, и особенно те, что жили в Саксонии или работали для саксонского двора: И. С. Бах, В. Ф. Бах, К. Ф. Э. Бах, Г. Ф. Телеман и другие.
Во второй половине столетия, в связи с войнами в Польше и тремя территориальными разделами этой страны, жанр полонеза приобрел иное звучание. Для поляков он стал выражением гордого и непокорного национального духа, а в русской музыкальной культуре екатерининской и александровской эпох полонез перешел в ранг блестящего бального танца, неотъемлемой части государственных и придворных празднеств.
В Петербурге в конце XVIII – первой трети XIX века работали композиторы польского происхождения, создававшие музыку в честь августейших особ. В творчестве Осипа Антоновича Козловского (1757–1831) полонез стал одним из магистральных жанров. Вокально-симфонический полонез Козловского на стихи Державина «Гром победы, раздавайся» после своего первого исполнения в 1791 году долгие годы играл роль российского гимна. Козловский был одним из музыкальных наставников императрицы Елизаветы Алексеевны и сочинил немало полонезов специально для нее[413].
Несколько «именных» полонезов в честь членов императорской семьи Романовых создал Кароль Курпиньский (1785–1857), один из основателей польской национальной композиторской школы XIX века и польский патриот (в частности, автор песни «Варшавянка). В 1818 году он сочинил два полонеза, посвященных вдовствующей императрице Марии Фёдоровне, а затем достаточно регулярно отмечал своей музыкой памятные даты в царской семье. У Курпиньского имеются полонезы в честь именин императора Александра (1820, 1822 и 1825), дня рождения Елизаветы Алексеевны (1824), именин великого князя Константина Павловича (1825). Все это объяснялось прежде всего тем, что Курпиньский был главой капеллы Царства Польского, фактическим наместником которого с 1815 года являлся великий князь Константин Павлович, и все перечисленные полонезы звучали на придворных балах. Однако после воцарения Николая I и трагических событий в Польше 1831 года, когда русские войска жестоко подавили очередное восстание в Варшаве, Курпиньский больше не воспевал русских монархов.
Помимо полонезов, связанных с политикой и государственным официозом, в первой трети XIX века создавалось много бальных, концертных и салонных пьес, акцентировавших блеск, виртуозность и аристократическое изящество, свойственные этому жанру. В инструментальной музыке жанр полонеза мог быть представлен и как отдельная композиция, и как часть цикла. Финалы в жанре полонеза нередко встречаются в концертах Шпора (скрипичные концерты № 1, 2, 3, 6, концерт для кларнета № 2), очень много в первой трети XIX века создавалось пьес, обозначенных как «интродукция и полонез», «блестящий полонез», «концертный полонез».
Объявлениями о концертных исполнениях и изданиях всевозможных полонезов пестрят газеты 1810-х годов. В 1814 году в Берлине были изданы двенадцать полонезов для фортепиано графа Михаила Клеофаса Огинского, объединенные в сборник О. А. Козловским; рецензию на них поместила AMZ[414]. Знаменитый полонез Огинского «Прощание с родиной» в сборник не вошел, поскольку был сочинен гораздо раньше, в 1794 году.
В творчестве Бетховена до 1815 года полонез встречался неоднократно, в самых разных вариантах. В ранней Серенаде для скрипки, альта и виолончели ор. 8 (1797) полонез под названием Allegretto alla polacca – четвертая часть цикла из шести; в Тройном концерте ор. 56 для фортепиано, скрипки и виолончели с оркестром (1803) в жанре полонеза написан триумфальный финал – Rondo alla polacca. В 1810 году Бетховен сочинил помпезный Полонез для военного оркестра WoO 21 – он мог использоваться для конной карусели, развлечения, наследовавшего традициям старинных «конных балетов» при австрийском дворе.
Полонезы для фортепиано в две или в четыре руки часто преподносились многими композиторами, отнюдь не только поляками, Елизавете Алексеевне, о чем свидетельствуют как ноты из ее личной библиотеки, так и ряд печатных изданий первой трети XIX века.
В нотной библиотеке императрицы сохранился целый ряд полонезов для фортепиано и для камерного ансамбля, созданных как известными композиторами (Дж. Виотти), так и теми, имена которых ныне забыты: Францем Вайсом, Йозефом Вильде, Игнацем фон Хельдом, Карлом Трауготтом Цейнером (Цойнером); некоторые из этих пьес посвящены Елизавете Алексеевне[415]. В 1814 году в Вене были изданы «Три любимых полонеза, посвященных Ее Величеству Русской императрице и исполнявшихся на балах у Его Превосходительства русского тайного поверенного в делах, господина графа фон Разумовского, сочиненные Ф. В.»[416] – под инициалами скрывался Вайс, состоявший на службе у Разумовского.
В этот поток «полонезомании» влился и Полонез ор. 89 Бетховена, сочиненный после концерта 29 ноября 1814 года под впечатлением от знака внимания, оказанного ему императрицей. Пьеса вышла из печати в начале марта 1815 года в венском издательстве Пьетро Мекетти. В газетной рекламе издания, в частности, говорилось: «NB. Это первый оригинальный фортепианный полонез великого мастера, и публикуя его, издатель надеется доставить в высшей мере приятное удовольствие всем любителям музыкального искусства»[417].
Полонез Бетховена балансирует на грани между салонным и концертным жанром. Он не чрезмерно труден для умелого дилетанта, но исполнить его с должным блеском и вниманием ко всем деталям фактуры способен, пожалуй, лишь профессиональный пианист. Форма пьесы типична для распространенного тогда жанра «интродукция и полонез». Интродукция напоминает по стилистике бравурное вступление к Пятому фортепианному концерту (1809), но в более легком и грациозном звучании. В изящной, чуть кокетливой главной теме полонеза акцентируется повышенная четвертая ступень лада – лидийская кварта, что придает музыке узнаваемо польский колорит.
Сам полонез написан в форме рондо, причем после эпизода в c-moll музыкальное развитие становится все более прихотливым; возвращения темы сопровождаются то внезапной модуляцией в A-dur, то передачей мелодии в нижний голос, то иными фактурными видоизменениями. Перед эффектным аккордовым завершением Бетховен создает оазис зачарованных звучаний: на сплошной правой педали слышатся тихие переклички до-мажорных квинт, подобные заманчивым зовам. В этой «пьесе на случай» Бетховен словно бы стремился показать, что и в жанре салонной музыки можно создать отнюдь не пустую безделицу, а маленький шедевр, полный выдумки и отмеченный печатью гения.
Полонез мыслился как галантный подарок императрице в благодарность за ее щедрость к Бетховену после концерта 29 ноября 1814 года. Но у этой истории было интригующее продолжение.
Загадочное письмо Бетховена
В конце 1814 года или в начале 1815-го Бетховен написал письмо к неустановленному адресату, которого называл «дорогой друг» или «уважаемый друг» (Werther Freund). Внутри этого письма содержались наброски обращения композитора к императрице или к какому-либо высокопоставленному вельможе из ее окружения. Бетховен просил своего приятеля привести эти наброски в надлежащий вид, чтобы затем подать адресату.
Приведем текст этого документа.
Уважаемый друг!
Поступите, как сочтете наиболее правильным, но я думаю, что лучше написать князю Нарышкину, нежели императрице. Оригинал, однако, надо сохранить, чтобы в случае, если болезнь Нарышкина затянется, мы могли бы обратиться к кому-то другому или к самой императрице.
«Ваша Светлость приказали передать мне очень приятное известие о том, что императрица благосклонно приняла мою маленькую жертву. Тем самым исполнилось мое самое горячее желание. Но какой бы высокой я почел для себя честь, когда бы мог оповестить об этом свет и путем предпослания ее имени (выразите все это получше), сделав это общим достоянием» и т. д.
«Так как большую симфонию in А можно считать одним из наиболее удавшихся порождений моих скромных сил (выразить это очень скромно), то я бы взял на себя смелость предложить Ее Величеству вместе с полонезом и клавираусцуг этой симфонии».
Из изложения должно быть ясно, что побуждает только желание доставить приятность и что ничего не ожидается ни от самой русской императрицы, ни от тех, кто при ней.
«Если Ее Величество пожелает послушать мою игру, то я это почел бы за высокую честь; но заранее прошу о снисхождении, так как уже с давних пор я целиком посвятил себя лишь авторскому творчеству. Никакого подарка» и т. д.
Полагаете ли Вы, что это получится лучше в форме прошения на имя императрицы, и т. д.? Или доложить сперва Нарышкину в качестве ходатайства: «Когда бы мне могло выпасть счастье написать для Ее Величества нечто такое, что более всего отвечало ее вкусу или склонностям…»