щество, людей и весь внешний мир существенно изменились, Бетховен, разумеется, в точности знать не мог. «Священный союз», созданный в 1815 году по инициативе Александра и поначалу объединивший монархов Австрии, Пруссии и России, к которым потом присоединились и другие правители, декларировал построение нового порядка в Европе на основе принципов христианской любви и стремления к прочному миру. На деле это вскоре вылилось в жестокое преследование инакомыслия и вооруженное противодействие любым освободительным и революционным движениям на континенте. Самыми рьяными душителями свобод в начале 1820-х годов оказались правительства Австрии и Франции, подавившие революции в Неаполе, Пьемонте и Испании. Русские войска в этих интервенциях не участвовали. Хотя в России с либеральными идеями на уровне государственной политики также было покончено, император Александр не воспринимался как совсем уж реакционная фигура.
В 1823 году в Вену после нескольких лет пребывания в России вернулся давний приятель Бетховена, скрипач Игнац Шуппанциг, и в их беседах русские темы затрагивались неоднократно[480]. От Шуппанцига Бетховен узнал, в частности, о композиторской и концертной деятельности Джона Филда, о концертах крепостного оркестра графа Михаила Юрьевича Виельгорского, о способности русских церковных певчих исполнять сложные произведения a cappella, безупречно выдерживая строй. Говорилось, конечно, и о склонности русских к крепким напиткам и гастрономическим излишествам, но в целом Россия в рассказах Шуппанцига представлялась отнюдь не сплошь мрачной и варварской страной. Напротив, при взгляде из меттерниховской Австрии александровская Россия могла показаться оазисом просвещенного абсолютизма, хотя резкий поворот в сторону реакции, консерватизма и религиозного охранительства был заметен и здесь.
Смерть Александра в Таганроге 19 ноября (1 декабря) 1825 застигла врасплох всех. Сообщение о кончине русского императора и объявление траура при венском дворе последовали 21 декабря[481]. Бетховен, уже отдавший Девятую симфонию издательству «Сыновья Б. Шотта», задерживал текст титульного листа, на котором должно было значиться посвящение. Как мы знаем, посвящение непременно надлежало согласовать со всеми официальными инстанциями, и даже если бы Бетховен решил напрямую обратиться к графу Нессельроде, переписка, несомненно, заняла бы не один месяц. 28 января 1826 года он писал И. Й. Шотту: «Что касается посвящения симфонии, то о своем решении я сообщу вам в ближайшее время. У меня было намерение посвятить ее императору Александру, но случившиеся события побудили меня покамест воздержаться от этого»[482]. Фраза эта звучит несколько странно, поскольку не содержит решительного отказа от посвящения, хотя Александра уже не было в живых.
О том, что могли значить эти слова, можно судить по разговорным тетрадям, в которых обсуждалось восстание декабристов на Сенатской площади в Петербурге. Первые известия о восстании появились в венских газетах 9 и 10 января 1826 года. Около этого же времени Карл Хольц записал в 101-й разговорной тетради: «Вчера стало известно, что в среде военных, присягнувших Константину, произошла по его отречении ужасная революция. – Я бы ни за какие деньги не согласился оказаться на месте императора варваров»[483]. Под «императором варваров» подразумевался новый царь Николай I, вынужденный жестоко подавить восстание военной и аристократической элиты. Эти темы обсуждались в кругу Бетховена в течение января и февраля 1826 года, причем самый большой интерес к событиям в Петербурге проявлял его брат-аптекарь Иоганн, не имевший никаких коммерческих контактов с Россией, но заинтересованный в получении прибылей от продажи сочинений Людвига за границей.
В конце февраля 1826 года Иоганн напрямую спросил брата: «Нельзя ли было бы посвятить новую симфонию новому русскому императору?»[484] Судя по резкой смене темы разговора в следующей фразе, ответ композитора был однозначно отрицательным. С Николаем I у него не было связано никаких личных чувств и никаких иллюзий. Возможно, Бетховен вспомнил свои тягостные ощущения после расправы императора Франца над венскими якобинцами в 1794–1795 годах. Тогда тоже говорили об «ужасной революции», ожидавшейся в Вене, но в итоге венцы увидели 1 января 1795 года виселицу на Глацисе.
Не стоит преувеличивать приверженность Бетховена республиканским идеям; будучи с юных лет сторонником императора-реформатора Иосифа II, Бетховен умел ценить правителей, стремившихся ко всеобщему благу путем развития наук, искусств и просвещения. Личность императора Александра I в ее публичных проявлениях во многом соответствовала этому идеалу, и потому посвятить ему Девятую симфонию было вполне естественно. Первые же шаги Николая I на государственном поприще показали, что переадресовать посвящение этому правителю совершенно невозможно.
В итоге, как известно, Девятая симфония была посвящена третьему из монархов, подписавшихся на Торжественную мессу, – прусскому королю Фридриху Вильгельму III, политику не столь консервативному, как император Франц, и по-своему любившему искусство (но, увы, не музыку Бетховена)[485]. Разрешение на посвящение было получено в сентябре 1826 года, и 28 сентября Бетховен обратился к королю с благодарственным письмом, в котором называл Фридриха Вильгельма III «не только отцом своих подданных, но и покровителем искусств и наук», причем композитор добавлял в эти славословия и нечто личное: «Для меня Ваше всемилостивейшее разрешение тем более радостно, что я как гражданин Бонна имею счастье причислять себя к Вашим подданным»[486]. Тем самым Бетховен явственно отмежевывался от своей принадлежности к Австрийской империи (Бонн перешел под юрисдикцию Пруссии в 1815 году вследствие решений Венского конгресса). Девятая симфония была исполнена в Берлине 27 ноября 1826 года, а накануне, 25 ноября, король направил Бетховену краткое письмо с выражением признательности за посвящение и с уведомлением о подарке в виде перстня с бриллиантами[487]. Надежды композитора на щедрое вознаграждение не оправдались: в итоге Бетховену был вручен перстень c неким красноватым камнем, цена которого оказалась отнюдь не высокой, всего 300 флоринов. Возникло предположение, что произошла ошибка, и обещанный королем перстень оказался заменен другим. Прусское посольство в Вене якобы признало, что случилось недоразумение, но настоящую награду Бетховен так и не получил, а скромный перстень оказался почти сразу продан, поскольку композитор очень нуждался в деньгах[488]. Разговоры о том, что прусский король мог бы присвоить Бетховену орден Красного Орла второй степени, также не привели ни к какому результату[489].
История двух несостоявшихся посвящений – Торжественной мессы императрице Елизавете Алексеевне и Девятой симфонии императору Александру – вдвойне символична. Учитывая посвящения князю Голицыну трех квартетов (ор. 127, ор. 130 и ор. 132) и Увертюры ор. 124, «русская линия» во взаимоотношениях композитора с его августейшими меценатами могла бы обрести самое блистательное завершение, если бы добрая воля была проявлена с обеих сторон. Однако, как нетрудно убедиться, Елизавета Алексеевна и император Александр не то что отвергли эти предполагаемые посвящения, а просто ничего не знали о намерениях Бетховена. Слишком много было посредствующих инстанций между императорской четой и последним из венских классиков, слишком редко музыка Бетховена звучала в России 1820-х годов, и слишком сильно изменились после Венского конгресса и император, и императрица. В последние годы своей жизни венценосные супруги наконец смогли понять и вновь полюбить друг друга, но внешний мир, включая музыкальное искусство, уже мало что значил для их духовного существования.
Смерть императора Александра на южной окраине империи, в Таганроге, и кончина Елизаветы Алексеевны в следующем, 1826 году в захолустном городке Белёве породили немало слухов, домыслов и легенд о якобы преднамеренном уходе обоих супругов от мира и преображении их в странствующего старца Фёдора Кузьмича и монахиню Веру Молчальницу. Здесь было бы совсем неуместно рассматривать эти романтические версии, хотя личность Фёдора Кузьмича действительно остается одной из загадок русской истории.
Другой загадкой, представляющей интерес прежде всего для музыковедов, является судьба рукописей и первых изданий произведений Бетховена, посвященных или подаренных императору Александру и императрице Елизавете Алексеевне и отправленных в Россию. Эти рукописи и издания должны были бы находиться либо в государственных архивах и музеях, либо в главных национальных библиотеках России. Однако выявить ни одного подобного автографа или издания никому из исследователей пока не удалось. В нотной библиотеке Елизаветы Алексеевны, хранящейся в КР РИИИ, отсутствуют ноты Полонеза ор. 89, которые были ей преподнесены в Вене в конце 1814 года (в виде авторизованной рукописи или автографа, поскольку издание вышло в свет уже после отъезда императрицы из Вены), равно как и ноты каких бы то ни было других произведений Бетховена (например, «Аделаиды», которую она в Вене слышала как минимум один раз, а возможно, и несколько). Не обнаружено ни одного экземпляра первого издания «Александровских» сонат ор. 30, не говоря уже о рукописной копии, которая была послана в Россию в 1802 году. Исчезли обе рукописные копии Торжественной мессы, прибывшие в Россию в ноябре 1824 года и предназначенные императору Александру и князю Голицыну. Князь Голицын очень дорожил своим музыкальным собранием, но печальные обстоятельства его жизни (разорение в 1825 году, вынужденное возвращение в действующую армию, неоднократные переезды из имения в имение в последующие годы) могли привести к невосполнимым утратам, даже если не винить в гибели его архива разрушительные катастрофы XX века – революции, войны и вандализм в отношении дворянских усадеб. Но почему затерялись следы копии Торжественной мессы, присланной императору Александру I, совершенно непонятно.