— Мне очень жаль, — произнес Брюс. И, к его удивлению, юноше и правда было жаль. Фингал под глазом выглядел ужасно. Тот, кто его оставил, бил достаточно сильно. Брюс вспыхнул от гнева. Он подумал о том заключенном, которого Джеймс впечатала в стену во время его первого визита в лечебницу. Да, заключенный напал на Брюса, но у Джеймс, кажется, не было никаких сомнений в том, что обращаться с подопечными нужно жестко. Уэйн и представить себе не мог, что они позволят себе так обращаться с кем-то столь юным, как Мадлен. Интересно, Драккон в курсе?
— Это не твоя вина, — пробормотала Мадлен. Она потянулась и свесила ноги с кровати. Затем взглянула на него. — Ты спросил, почему я решила рассказать тебе об этом подземном бункере.
Брюс молча кивнул, ожидая продолжения.
— После смерти твоих родителей как ты справлялся с утратой?
Брюса словно обухом по голове огрели. «Осторожнее».
— Какое это имеет отношение к делу?
Девушка свела плечи вместе и стала казаться еще более миниатюрной.
— Люди всегда ждут, что ты быстро оправишься от потери, не так ли? — Мадлен отвернулась в сторону. — Первые несколько месяцев все тебе сочувствуют. Затем, постепенно, о тебе начинают забывать, и однажды ты обнаруживаешь, что стоишь на кладбище в одиночку и гадаешь, почему все остальные смогли переключиться и заняться своими делами, а ты стоишь тут и молча несешь на себе точно такое же бремя, и тебе по-прежнему больно. Людям надоедает твоя скорбь. Они хотят говорить о чем-то новом. И ты перестаешь рассказывать, как тебе больно, потому что не хочешь никому надоедать.
Брюс почувствовал, что согласно кивает. А затем из него хлынули слова. Он услышал, как рассказывает о своих днях до и после театра. Услышал полные гнева слова, обращенные к ней, к каждому преступнику, который убивал невинных, оставляя живых пытаться склеить свою жизнь по кусочкам.
Когда он закончил, он почти ожидал, что Мадлен снова будет улыбаться и издеваться над ним, дразнить, что выудила из него столько информации. Но она просто повернулась и уставилась прямо на него своими темными, безжизненными, словно открытая могила, глазами.
Зачем он все это рассказал? Неужели он хотел, чтобы она поняла, какую боль причинила другим людям? Или же он хотел, чтобы она услышала его боль, тогда ему было бы легче понять ее?
— Мою мать отправили в тюрьму за убийство, — спустя какое-то время ответила она, — она совершила его из любви к моему брату.
А вот это было неожиданно. Брюс не знал, за что ее мать приговорили к тюремному сроку. Он вообще ничего не знал о ее семье.
— Твоему брату? — переспросил он.
Мадлен кивнула.
— У меня есть старший брат. Когда он был совсем молод, он серьезно заболел — его суставы поразили какие-то редкие бактерии. Инфекция постепенно съедала его, он испытывал ужасные боли. — Она остановилась, нахмурившись под гнетом воспоминаний. Брюс никогда не видел ее такой — на помрачневшем лице Мадлен было точно такое же выражение, как у Брюса в первые месяцы после трагедии. — Моя мама отдала всю себя спасению сына. Она возила его по разным клиникам, но везде получала отказ. Она была профессором, но денег у нас особо не было. А наша страховка годилась только курам на смех. Она и близко не могла покрыть стоимости лечения. Тогда мама нашла себе дополнительные подработки. — Девушка глубоко вздохнула. Брюс почувствовал приступ вины из-за того, что ему в очередной раз напомнили, что он богат, а другие люди — нет. — Наконец, она нашла доктора, который согласился принять моего брата. Мы были в восторге.
Пока она говорила, в воображении Брюса возникали картины — вот женщина сидит возле постели своего сына, уткнувшись головой в ладони. Вот она раз за разом обращается в различные клиники и с каждым разом все глубже погружается в отчаяние.
— Что же случилось?
— Мой брат скончался под наблюдением этого доктора. Та утверждала, что ничего не могла поделать и что болезнь, наконец, поборола моего брата. Но мама ей не поверила. Что-то было не так. Так что однажды вечером она вломилась в кабинет врача и просмотрела ее бумаги. Оказалось, эта докторша вообще не заботилась о нашем брате. Она просто брала наши деньги и кормила его плацебо и подслащенной водой. — Мадлен посмотрела на Брюса. — Докторша вернулась в свой кабинет, пока мама еще была там. Мама даже не сильно ее ударила — но этого оказалось достаточно, чтобы убить. Это был несчастный случай.
Мадлен замолчала, но тишина внезапно показалась невыносимой.
— Мне очень жаль, — выдавил из себя Брюс. Что он еще мог сказать? Что еще хоть кто-то мог ему сказать после смерти его родителей?
— Она умерла в тюрьме. Никто так и не сказал мне точно, что с ней случилось, но я видела, как там обходились с заключенными. — Мадлен пожала плечами, как будто полностью смирилась с этой информацией. Взгляд Брюса метнулся к ее синякам. — Пока она сидела в тюрьме, я наблюдала за тем, как всякие богатеи избегают реальных сроков. Я взломала тюремную систему и выяснила, что богатеи всегда избегают тюрьмы и отделываются домашним арестом. Тем временем моя мама сгнила за решеткой. У нас не было денег. Мне было десять лет.
«Десять лет». Информация ударила Брюса словно обухом. Внезапно он вспомнил себя в этом возрасте, вспомнил, как он первый раз в одиночку отправился в школу. Вспомнил, как он вставал каждое утро, зная, что вечером его заберут не папа с мамой, а Альфред. Интересно, как тогда выглядела Мадлен? Маленькая, изящная девочка с длинными волосами и пустыми глазами? Она тоже ходила в школу одна? Куда она пошла, без опекуна или денег, способных ее защитить? Как она оказалась здесь, за решеткой? Еще одна убийца, которая вывела преступление своей матери на новый уровень.
Интересно, Драккон знала эти детали биографии Мадлен? Брюс очень сомневался в этом — женщина была жесткой, но не жестокой.
— Ты как-то спросил меня, почему я совершила эти убийства, — закончила она, — скажи мне, Брюс Уэйн, неужели ты считаешь меня таким же хладнокровным убийцей, как того негодяя, что застрелил твоих родителей? Ты считаешь, что я должна гореть в аду? Что я заслуживаю казни от смертельной инъекции? — Она оскалилась. — Ты же миллиардер. Но что ты на самом деле обо мне знаешь? Разве способен кто-то вроде тебя на самом деле понять отчаяние?
«Не доверяй никому, подозревай каждого». Мысли в его голове путались. Воспоминания о лежащих на мокрой мостовой родителях перемешивались с изображением одинокой маленькой девочки, потерявшейся без своих мамы и брата. Брюс тряхнул головой и нахмурился.
— Если бы Драккон знала о том, что с тобой происходит, она бы никогда этого не одобрила. Я сомневаюсь, чтобы даже доктор Джеймс на такое пошла.
Мадлен презрительно фыркнула. Девушка встала с постели и подошла к окну так близко, что теперь их с Брюсом разделяло только тоненькое стекло и еще несколько сантиметров.
— Ты по-прежнему такой доверчивый. Никому нет дела до того, что со мной происходит, — подытожила она, — от меня им нужна только информация. Скорее всего, они перестанут тебя сюда пускать. — Она заколебалась, потом продолжила: — Я не хочу видеть, как Готэм сгорит, но я скорее умру, чем выдам им напрямую все, что знаю.
Взгляд девушки смягчился, и теперь Брюс смог разглядеть, что ее глаза никогда и не были слишком темными — время от времени, когда на них под нужным углом попадал свет, юноша видел оттенки орехового и каштанового цветов. Если бы их не разделяло стекло, если бы Мадлен не была узницей в подобном месте, Брюс бы посчитал их близость неуклюжей, даже интимной.
— И поэтому ты решила поговорить со мной? — спросил Брюс. — Потому что ты поняла, что мы с тобой в чем-то похожи?
Она нахмурила брови, на ее лице появилось озадаченное выражение.
— Я рассказываю это тебе, потому что… это сложно понять. Может, я советую тебе быть осторожнее. — Последние слова девушка произнесла таким отстраненным тоном, что у Брюса в груди похолодело. «Она меня предупреждает». Выражение лица Мадлен снова изменилось, и она отвернулась. Нахмурилась, словно в первый раз была в себе не уверена.
— А может, ты мне просто нравишься, — добавила она.
— Они не позволят мне снова с тобой встретиться, — ответил Брюс, прислонившись к стеклу рукой. — Драккон сказала, что пускает меня сюда в последний раз.
Девушка недоверчиво уставилась на него.
— Они не смогут тебя остановить, если не будут знать об этом. — Мадлен снова замолчала и указала на камеры. — Если ты захочешь снова меня увидеть, тебе понадобится использовать нужный скрэмблер на нужной частоте.
«Она играет с тобой», — убеждал себя Брюс. Его разрывало между тревогой и смятением.
— Ты серьезно предлагаешь мне одурачить систему безопасности «Аркхэма»? С чего мне так поступать?
— Я тебе ничего не предлагаю, — ответила она, — я всего лишь говорю, что тебе придется сделать, если ты захочешь еще раз меня увидеть, — она запнулась, — если тебе понадобится еще раз меня увидеть.
«Трюки, обман, ложь». Но в ее словах была какая-то странная, молчаливая мольба. В том, как она произнесла последнюю фразу. «Если тебе понадобится». Что-то в ее тоне звучало как предупреждение. Что-то срочное. Она что-то недоговаривала.
Затем Мадлен тряхнула головой, как будто передумала.
— Ты мне не веришь, — произнесла она, — тогда просто не возвращайся. Передай Драккон мои слова, если хочешь. Ничего из этого не изменит мою судьбу.
Брюс открыл было рот, чтобы ответить… как вдруг оглушающий раскат грома сотряс стены. Освещение в коридоре мигом погасло. Слова застыли на языке.
Поначалу темнота поглотила все. Юноше казалось, будто он плывет в вакууме. Вокруг него раздавались возгласы — это перекрикивались другие заключенные, кто-то радостно вопил, кто-то требовал от охраны починить свет, остальные барабанили в стеклянные окна камер и толкали двери, будто проверяли их на прочность. В этой какофонии Брюс больше не мог слышать голос Мадлен, в этой тьме он не мог разглядеть ее лицо прямо перед собой. Но он расслышал другой звук, от которого у него все волосы на затылке встали дыбом.