Джокер дал Денту свой пистолет и стоял неподвижно, пока Дент целился. Джокер подался вперед, прижав голову к стволу пистолета.
– Это интриган привел тебя сюда. Ты был интриганом. У тебя были планы. Посмотри, куда они тебя привели. Я только лишь сделал то, что умею лучше всего: я взял твой план и использовал его в своих целях. Взгляни, что я сделал с этим городом с помощью нескольких бочек бензина и пары пуль. Никто не впадает в панику, когда убивают тех, кого должны были убить. Никто не впадает в панику, если все идет согласно плану, даже если план ужасен. Если я скажу прессе, что завтра застрелят насильника или машина с солдатами взорвется, никто не будет паниковать. Потому что это – часть плана. Но когда я говорю, что один жалкий старый мэр умрет, все сходят с ума! Привнося немного анархии, ты нарушаешь установленный порядок, и все превращается в хаос. И я – посредник хаоса. А знаешь ли ты главное о хаосе, Харви? Хаос – справедлив.
Дент держал в кулаке свою счастливую монетку. Он обнаружил ее на столике после разговора с Гордоном. Он не знал точно, как она попала сюда, последнее, что он помнил, это то, что он дал монетку Рейчел. Она была обожженной и грязной, но только с одной стороны. Так же как и он сейчас... Он взглянул на чистую сторону монетки.
– Если эта сторона – ты живешь, – сказал он Джокеру.
Он повернул монетку другой стороной: обгорелой.
– Если эта – ты умрешь.
Джокер сначала взглянул на монетку, а затем, удивленно, на Дента.
– Вот это мне нравится!
Дент подбросил монетку, поймал и посмотрел, что выпало.
Гордон сидел с Ризом и полицейским по имени Берг в задней части фургона. Он все еще не знал, куда отвезти адвоката, но он прекрасно знал массу мест, где Ризу не стоило находиться, и сейчас его задачей было увезти его подальше от всех этих мест.
Он посмотрел на своего попутчика.
– Мы не знакомы с тобой, Берг, не так ли?
– Да, сэр, комиссар Гордон, – ответил Берг, взглянув на часы.
– Что-то беспокоит тебя, сынок. Может быть, лучше я возьму твое ружье.
– Моя жена в больнице, комиссар. Она очень больна. Я не хочу, чтобы ей угрожала еще большая опасность. – Берг остановился на полуслове и взял оружие, но не отдал его Гордону. Вместо этого он направил его комиссару в лоб. – Он сказал, что убьет мою жену. Мне очень жаль, сэр.
Брюс находился на приличном расстоянии от фургона, но смог различить, что тот остановился у светофора на красный свет. Свет поменялся, фургон медленно повернул на перекрестке. Побитый зеленый грузовой автомобиль-пикап вылетел с боковой улицы, несясь прямо на него. Брюс зафиксировал колеса Ламборджини и вдавил в пол педаль газа, завертел руль, влетел на бордюр и помчался по тротуару.
Пикап находился уже всего в футе от фургона, намереваясь врезаться тому в бок.
Ламборджини проскользнул между пикапом и фургоном, и пикап врезался в него.
Внутри фургона происходило следующее: удар отбросил Берга к стене. Гордон выхватил свой пистолет и ударил Берга рукояткой по голове. Затем надел наручники на лежащего без сознания Берга, велел Ризу оставаться на месте и выбрался на улицу. Он подошел к красивой спортивной машине, взломал дверь и подался внутрь, чтобы помочь водителю.
Когда он увидел человека, который был водителем, он прошептал в недоумении: «Брюс Уэйн?»
Брюс выбрался из Ламборджини, который теперь превратился в груду искореженного металла, и покачнулся. Гордон придержал его за руку, чтобы тот не упал, и отвел к бордюру. Брюс сел, обхватив голову руками, затем поднял глаза на Гордона.
– Вы в порядке, мистер Уэйн?
– Называйте меня Брюс. Думаю, что в порядке.
– Вы совершили очень смелый поступок.
– Да? Я хотел проскочить на зеленый свет.
– А разве вы не пытались защитить фургон?
– С чего бы? Кто в нем?
– Вы не часто смотрите новости, не так ли, мистер Уэйн?
Брюс пожал плечами:
– Они меня угнетают. Думаете, мне следует обратиться в больницу?
– Только не сегодня.
Джокер неторопливо шел по пустым коридорам больницы, большой палец его правой руки лежал на кнопке детонатора. Он нажал ее, и по мере того как он шел, взрывы разрушали двери за его спиной. Когда он вышел из здания, взорвались окна, разбрызгивая осколки стекла, играя в лучах заходящего солнца.
Эвакуированные люди, те, кто мог идти, искали укрытия за автобусами, другие попросту прижимались к асфальту.
Джокер забрался в школьный автобус в тот момент, когда здание Готэм Централ взорвалось и начало рушиться, наполняя пространство вокруг пылью, дымом и обломками.
Гордон услышал шум, череда громких взрывов последовала за продолжительным грохотом, и он увидел над вершинами зданий пыль и дым.
– Должно быть, это Готэм Централ, – сказал он, нажимая кнопку на рации.
Ему ответил полицейский по имени Гроган. Гордон спросил его, эвакуировали ли Дента, и Гроган ответил, что, скорее всего, его эвакуировали, но не был в этом уверен.
Все, кто находился рядом с больницей, завороженно смотрели на то, что еще пару минут назад было зданием Готэм Центра, сейчас оно представляло собой развалины: искореженный металл и разломанный кирпич, от которых поднимался дым и пыль. Никто не заметил школьный автобус, который двинулся с парковки машин «скорой помощи» и свернул на ближайшую улицу.
К шести часам каждый телевизионный и радиовещательный канал освещал происшествие в больнице Готэм Централ. Но у репортеров не было никакой новой информации, поэтому они продолжали показывать одни и то же кадры разрушения больницы, снятые прохожим на видеокамеру телефона, брали интервью друг у друга, брали интервью у очевидцев, которые говорили одно и то же: здание больницы взорвалось.
Но журналисты продолжали работу, и люди тоже продолжали удивляться, и волноваться, и говорить. Некоторые считали, что это – знак свыше, предупреждающий о том, что лучше жить где угодно, только не в Готэм-Сити, даже в Черной Дыре Калькутты будет безопаснее. Одна небольшая, но шумная группа людей считала, что Джокер – часть государственного заговора, целью которого было сбить с толку граждан для потери их независимости, – несколько ведущих ток-шоу развивали эту теорию, как могли. Газета «Готэм Таймс» стала печатать массу гневных писем, по большей части содержащих обвинения в адрес полицейских, которые не способны выполнять свою работу: служить и защищать, особенно защищать. Однако большинство людей делали то, что жители Готэма обычно делают: жаловались, надеялись, что зло, каким бы оно ни было, не коснется их района, выливали грязь и жаловались на своих сожителей и... жили обычной жизнью.
Но произошли незначительные изменения в их жизненной рутине. Больше родителей стали возить своих детей в школу, и на футбольные тренировки, и на каток, не разрешали им подолгу слоняться в торговых и развлекательных центрах. Люди стали реже ходить в рестораны и театры, что заметно отразилось на бизнесе. Спрос на бензин также упал, люди перестали ездить куда-либо без необходимости. Единственным, на что повысился спрос, стали вечерние выпуски новостей. Все добропорядочные жителя Готэма стали часто смотреть новостные выпуски.
Новости смотрели и в Баре «У Лу» – питейном заведении в районе, где жили производственные рабочие и где также жил детектив Майкл Вюртц, один в трехкомнатной квартире. Заведение «У Лу» не было шикарным местом. Оно было не очень чистым, в нем был спертый воздух, плохое освещение и самая плохая канализация, здесь отчаявшиеся и одинокие мужчины могли сидеть долгое время. «У Лу» было идеальным местом для парней, которые не могли подумать или даже вынести мысли о еще одном вечере в компании телевизора или еще одной склоки с женой. Сейчас, когда на часах было шесть пятнадцать, в заведении «У Лу» были только Вюртц и бармен, из них двоих только бармен смотрел программу новостей по телевизору, закрепленному на металлической подставке над стойкой.
– Господь милосердный, ты видишь это, Майк? – спросил он Вюртца. – Они взорвали больницу. Разве ты не должен быть там, вроде как сделать что-нибудь?
– У меня сегодня выходной, – пробормотал Вюртц, глядя в стакан.
Бармен закрыл кассу и обошел бар.
– Мне нужно отойти кое-куда. Присмотри тут за всем, пока меня нет, справишься?
Вюртц пожал плечами вместо ответа. Бармен вышел. Почти сразу же дверь снова открылась.
– Что? – пробурчал Вюртц. – Ты хочешь, чтобы я тебе помог?
Кто-то приставил пистолет к щеке Вюртца. Он скосил взгляд в сторону, не поворачивая головы, и узнал человека с оружием, стоящего в глубокой тени только с одной различимой стороны лица.
– Привет, – сказал Харви Дент. – Я вижу, ты все еще приходишь в это старое место.
– Дент! Я думал, что ты мертв.
Дент вышел на свет, показывая изуродованную левую часть лица.
– Наполовину.
Дент взял со стола стакан Вюртца, сделал глоток и спросил:
– Кто вез Рейчел обратно, Вюртц?
– Мне кажется, это были люди Марони.
Дент со стуком поставил стакан на барную стойку.
– Кто-кто, но не ты, стал бы защищать предателя из подразделения Гордона?
– Я не знаю, кто он. Он бы никогда не сказал мне.
Целую минуту они молчали. Наконец Вюртц сказал:
– Клянусь Богом, я не знал, что они собираются сделать с тобой.
Дент вынул свою счастливую монетку из кармана.
– Забавно, я тоже не знаю, что будет с тобой.
Дент подбросил монетку, поймал ее, взглянул на поврежденную сторону и спустил курок.
У Джеймса Гордона была тяжелая ночь. Он добрался до кровати поздно, полежал неподвижно, поворочался, встал и налил себе стакан молока, снова лег в постель и стал смотреть в окно. Было уже пять часов утра. Такое же подходящее время для того, чтобы поработать, как и любое другое. Он черкнул записку Барбаре, прикрепил ее к тостеру и поехал через полупустынные улицы к груде того, что когда-то называлось больницей.
Там уже сновали мужчины и женщины в касках, работающие на месте происшествия. Он увидел одного из полицейских, Грогана, который разговаривал с сотрудником бригады «скорой помощи». Он попросил Грогана доложить о ситуации; тот ответил, что нет никакой оперативной сводки.