ерт с лыжником, на строки, «милый купырзик», она его купырзиком почему-то называла, и не думал ничего. Не читая, он бросил письма обратно в ящик, крякнув, поднял ведро, до половины наполненное гущей, и плюхнул поверх первой любви.
В бетоне его всегда завораживало, что состоит он в основном из растертых в порошок, давным-давно окаменевших моллюсковых обитателей моря. По воле человека перемолотые пласты двустворчатых и панцирных заново твердеют в формованные монолиты, составляя рукотворные скалы городов, которым однажды тоже суждено будет потрескаться, обветриться и превратиться в строительный компонент, продолжая бесконечную цепь измельчения и застывания.
Творожистая масса сровняла минувшие страсти, воцарившись над ними неколебимой гладью. Следующие ведра наполнили и поглотили дарственную гильзу, боевые и юбилейные награды, золотые серьги-розочки, купленные матери с первой зарплаты.
Замуровывая ведро за ведром минувшую жизнь, он вспомнил, как заливал сваи первого фундамента. Воду набирали из местного прудика, и когда громадные бетонные пастилы схватились и он сбил с них опалубку, то увидел на боку одной застывшую рыбку-малька.
Диагнозу со дня на день должно было стукнуть полгода.
Поздней осенью, не получив никакого ответа на многочисленные звонки по месту регистрации, где невестка, брат и подросшие наследницы отговаривались тем, что связь с родственником давно утеряна, на участок проникли приставы. Они увидели торчащее из двери тело, ноги которого были вмурованы в сплошную, слоеную толщу. Тело имело утраты: соседские кошки, ежи, да и вообще экология в тех местах была хорошая, животный мир богатый и плотоядный, одна белка не изменила вегетарианству.
Уголовное расследование, гасимое кулуарными выплатами и звонками сверху, тянулось тем не менее почти два месяца. Строителям пришлось арендовать специальную машину, которая в течение трех недель днем и ночью дробила массив, повторяющий форму дома и несущий отпечатки быта генеральской семьи, как булыжники на пляже несут оттиски доисторических папоротников. Отдельная бригада расковыривала ломами деревяшки, резала болгарками арматуру. Работяги – представители некогда покоренных животноводов – крушили окаменелости невнимательно и грубо до тех пор, пока кто-то не заметил торчащий из обломка завиток сережки-розочки. Находка взбаламутила среднеазиатские умы, и выполнение непосредственной задачи существенно замедлилось. Спешившиеся в энном поколении кочевники стали тщательно измельчать и просеивать подозрительные осколки. Ни окрики прораба, ни тычки чоповцев, ни взорвавшийся охотничий патрон, нашпиговавший дробью плечо и пол-лица одного из кладоискателей, – ничто не могло отвратить от поисков. Однако, кроме ордена Красной Звезды, ничего найти не удалось, да и тот так до конца и не отчистился от намертво приставшего вещества. Герой заварухи, бредивший с детства противотанковыми надолбами вокруг Москвы, помнил рассказы матери, как она с другими женщинами копала рвы поперек вероятного движения гусеничных и колесных неприятеля и как спешно завезенная из неиссякаемого источника – республик Средней Азии – мужская рабсила околевала на морозе, кутаясь в свои цветастые халаты. Он был бы рад узнать, что его одиночными стараниями наступление стройотряда через участок номер пятьдесят шесть застопорилось в общей сложности на три месяца.
Белка переселилась в другие кущи, младший с невесткой получили урезанную компенсацию и судятся теперь с дорожной компанией, внучка третьего зама, выселенная с родного огорода, оставила чтение и целиком переключилась на крикливые шоу из купленного на отступные телевизора, потому что ужиться с окружающим миром с помощью одного только чтения и сладкого она уже никак не может. Цветы, которые она не решилась вручить пенсионеру лично, перекочевали вместе с вывороченной землей на придорожный откос, под укрепляющий почву решетчатый железобетон. Цветы расплодились, прорастая из ячеек множеством пучков и образовав с годами внушительную поросль. Каждую осень они распушают сиреневые головки, радуя редких романтиков из числа работяг, обслуживающих данный участок РСУ – под конец смены те надирают пышные веники для своих жен, и плоские недвижные лица женщин смягчаются, и в узких прорезях для глаз возникает тепло.
Никто не знает последней мысли пенсионера, явившейся ему, когда он опрокидывал на себя раствор, навсегда погружая тело в монолит дома. Мысль была воспоминанием. Он маленький мальчик. На кухне курят и разговаривают взрослые. Он хочет к ним, его не пускают, укладывают спать. И тогда он начинает мечтать, как научится проходить сквозь стены. Думает, сейчас возьму и войду на кухню через стену, вот взрослые удивятся. Чувствуя, как застывающий бетон сковывает ноги, пенсионер тихонько смеялся.