— К сожалению, — сказал он, по-прежнему улыбаясь, — я свою жизнь не особенно люблю.
Впереди показалось прямоугольное здание городской администрации. Перед ним бил огромный фонтан. Отражая солнечный свет, радужные брызги разлетались по сторонам, словно клубы тумана. Медленным шагом мы пошли по направлению к фонтану.
— Очень многие люди говорят так же, как ты, — сказала я, изо всех сил стараясь придать своему голосу оттенок взрослого беспристрастия. — Типичный нигилизм.
— Да, наверное, — равнодушно кивнул Ватару. — Что поделаешь.
По пути я украдкой оглянулась назад. Юноскэ с Эмой нигде не было видно, лишь густая толпа, заполонившая торговый квартал, копошилась вдалеке.
Ровно через неделю я впервые увидела Сэцуко Домото. Дело было после обеда. Мы с Ватару договорились встретиться в лавке художественных принадлежностей на углу первого восточного квартала. Там Ватару купил альбом для зарисовок. «Ты рисуешь?» — спросила я его, но он лишь смущенно заулыбался.
После этого мы направились в большой книжный магазин, расположенный прямо напротив центрального вокзала. В этом магазине мы должны были встретить Сэцуко, после чего намеревались пойти на второй этаж отеля «Сэндай», чтобы выпить чего-нибудь холодненького.
День выдался жаркий: хоть мы и старались идти под сенью деревьев, из-за обжигающего летнего зноя и парящей духоты все тело вмиг покрывалось неприятным липким потом. Но мое настроение было приподнятым. За день до этого Юноскэ уехал к родителям в Токио и собирался пробыть там неделю. Перед поездкой Эма заявила, что поедет с ним, но Юноскэ решительно воспротивился, и из-за этого они вроде бы крупно разругались. В итоге Эма осталась в Сэндае. Но где она была и что делала — мы понятия не имели.
Мы с Ватару могли остаться наедине… От этой мысли приятно теснило грудь. Тайком я даже строила планы, как мы проведем эту неделю без Юноскэ и Эмы. Вот сейчас он познакомит меня со своей сестрой, а потом мы снова останемся вдвоем и пойдем гулять на набережную реки Хиросэгава. На следующий день я хотела отправиться с ним пешком на гору Аоба и завести его во все джазовые кафе, которые я знала. Затем я ненароком предложу ему познакомиться с моей теткой и под этим предлогом приглашу его домой, а там затащу в свою комнату. Мы будем слушать пластинки, есть сладости и пить чай. Я представляла, какое удивленное лицо он сделает, когда увидит жестяную банку из-под консервированных персиков, которую я использовала как пепельницу, чтобы втайне от тетки покуривать у себя в комнате.
В общем, я собиралась завладеть Ватару на целую неделю, и в тот день почему-то была необычайно болтлива. Периодически напевая себе под нос популярную в то время песенку «Блюз абитуриента», я подробно рассказала ему про Джули и Рэйко и, слегка привирая, поведала о том, что мы с ними едим шесть раз в день, включая ужин, но все равно не можем преодолеть постоянное чувство голода. Лицо Ватару поблескивало капельками пота. Он весело смеялся. Да-да, ему и вправду было весело. Настолько, что таким я его, пожалуй, видела впервые.
Когда мы дошли до угла универмага «Марумицу», что напротив Сэндайского вокзала, на пешеходном переходе зажегся красный свет. Я перестала болтать и уставилась на вход в книжный магазин, который располагался на первом этаже здания, на другой стороне улицы.
Перед стеклянными дверьми стояла молодая женщина и пристально смотрела в нашу сторону. На ней была невероятных размеров соломенная шляпа. Расписанное подсолнухами летнее платье пышным воланом расходилось книзу от тонкой талии. Легко приподняв пятки, обутые в белые туфли-лодочки, она стояла на цыпочках, придерживая шляпу за поля, и вглядывалась вдаль. Густые черные волосы мелкой рябью ниспадали из-под шляпы.
— Это она, — радостно произнес Ватару. Только я открыла рот, собираясь что-то сказать, как эта красавица, стоявшая по ту сторону перехода, начала махать рукой. Ее белые длинные пальцы мерно покачивались в летнем мареве, как будто в замедленной съемке. По дороге проехало несколько автобусов. Фигура женщины скрывалась за ними, как колышемый волнами лист водоросли, но стоило очередному автобусу отъехать, как отчетливая, словно на киноэкране, картинка снова являлась моему взгляду. И лишь там я видела цветы. И лишь оттуда исходило сияние.
Какая красивая! — хотела воскликнуть я, но промолчала, в буквальном смысле утратив дар речи.
Зажегся зеленый, мы с Ватару пошли через переход и встретились с его сестрой перед стеклянными дверьми книжного магазина. «Очень приятно», — с улыбкой сказала Сэцуко, когда Ватару представил меня. Она коснулась рукой шляпы и, словно знатная дама, слегка склонила голову набок. Никак не могу вспомнить, была ли на ней какая-то косметика. Тогда я почему-то смотрела не на модные для того времени накладные ресницы и не на тонко, словно веточки ивы, прорисованные брови, а только на изящное, по-кукольному безупречное красивое личико и на улыбку сияющих розовых губ.
Пораженная ее красотой, я могла только глупо улыбаться. Внезапно я почувствовала себя всего лишь жалкой, перепачканной потом, неопрятной школьницей. Донельзя жалкой. Настолько, что если бы была возможность убежать, я помчалась бы без оглядки.
— Очень милая, — сказала Сэцуко, глядя на меня. Голос у нее был плавный и бархатистый. — Ватару еще никогда не знакомил меня со своими подругами, поэтому мне было очень интересно, что вы за человек.
— Спасибо, — ответила я.
Я чувствовала, что мне следовало сказать что-то более приличествующее, но нужных слов не находилось. Я посмотрела на свое отражение в стеклянной двери книжного магазина. В клетчатом платье с короткими рукавами я выглядела, как дошкольница, танцующая на утреннике в детском саду. Вылитая обезьянка, — с грустью подумала я. За время прогулок по городу под полуденным солнцем мое лицо сначала приобрело цвет спелой пшеницы, а затем стало и вовсе пунцово-красным. Картину довершала недавно сделанная круглая стрижка, которая лежала настолько ровно, что казалось, будто мне на голову надели горшок.
— Я совсем окоченела! — Сэцуко перестала смотреть на меня и со слегка капризным выражением лица прильнула к Ватару. — Пришла слишком рано и решила походить по этому магазину. А у них кондиционер включен на полную мощность. Даже живот заболел.
— Так посмотри, как ты одета, — Ватару показал на открытые плечи Сэцуко. — Это же почти купальник.
— Да одежда здесь ни при чем, — Сэцуко встала на цыпочки и что-то прошептала ему на ухо. При этом я довольно ясно услышала, как она сказала: «Просто у меня только что началась менструация…»
— Понятно, — коротко ответил Ватару и с беспокойством взглянул на сестру: — Обезболивающие пила?
— Ага, — кивнула Сэцуко и, потерев висок указательным пальцем, снова обратила ко мне свой лучистый взгляд. Я молчала.
Сэцуко легко коснулась руки Ватару. Белые пальцы легли на его жилистое предплечье, словно бабочка, нерешительно присевшая на цветок, а затем замерли без движения, как будто убедились, что им там нравится. Я отвела взгляд. Сэцуко и Ватару, не расцепляя рук, пошли вперед. Казалось, что обо мне они напрочь забыли.
Они шли вдвоем не больше двух-трех секунд, но мне эти секунды показались минутами. Я и сейчас не могу забыть, как они удалялись от меня: два темных силуэта в отражении слепящих лучей послеполуденного солнца.
Через несколько шагов Ватару остановился и оглянулся назад.
— Ты чего? — мягко спросил он. — Мы разве не идем в отель «Сэндай»?
— Ах да, точно, — торопливо заулыбалась я и вприпрыжку подбежала к ним сзади. Сэцуко отпустила руку Ватару и посторонилась, освобождая для меня место, так что я оказалась прямо между ними. Такая забота привела меня в полное уныние. Могла бы и не делать нарочито любезных жестов, а идти под ручку со своим братцем, как шла, думала я.
Я и сама немало поражалась тому, с каким злобным усердием я с самого начала пыталась обнаружить в Сэцуко какие-нибудь изъяны. Мне казалось, что как только я разгляжу в ней все те до омерзения гадкие черты характера, которые непременно должны присутствовать у каждой женщины, это как-то поможет мне самой.
«И даже веду себя, как грязная обезьяна», — подумала я, чувствуя бешеное отвращение к самой себе. Отвращение, приумноженное стыдом. Не произнеся ни слова, я потупилась и пошла дальше.
— А вы и в самом деле очень подходите друг другу, — улыбаясь, сказала Сэцуко, со стороны глядя на нас с Ватару.
Ватару нежно обнял меня за плечи и, подмигнув сестре, сказал:
— Она классная!
— Даже слишком хороша для тебя, Ватару, — ответила Сэцуко, энергично кивая, и рассмеялась.
Ростом она была немного выше меня. Платье с глубоким декольте подчеркивало острые холмики грудей. Грудь выпирала несколько искусственно, как-будто ее удерживал проволочный корсет. Сэцуко была очень худа. Кожа от шеи до груди отливала почти нездоровой белизной. Эта бледная кожа, без единого пятнышка, была настолько гладкой, что, казалось, принадлежит неземному существу.
«Значит, у нее сейчас менструация», — подумала я. В голове у меня все смешалось. В школе, сообщая Джули или Рэйко о том, что у меня пошли месячные, я обычно говорила «это дело» или «началось сама знаешь что», и из-за этого слово «менструация» казалось каким-то чересчур физиологичным. Я не могла понять, с какой стати Сэцуко в присутствии человека, которого она встретила первый раз в жизни, рассказывает своему брату о том, что у нее менструация. Равно как и то, почему ее брат, услышав это, начинает с обеспокоенным видом спрашивать о болеутоляющих лекарствах.
Встреча с Сэцуко пробудила дремавшего во мне зверя. Я начала ревновать ее с первого момента нашего знакомства. И это была ревность на грани помешательства.
После того как Ватару познакомил меня со своей сестрой, он начал говорить о ней по поводу и без повода. При этом он никогда не отзывался о ней дурно и не относился с пренебрежением, как это обычно делают молодые люди, которые обращаются к своим сестрам только по большой нужде. Ватару всегда говорил о Сэцуко с уважением, называя ее исключительно «старшей сестрой». И относился он к ней именно так, как подобает относиться к старшей сестре. Когда он рассказывал о Сэцуко, его глаза сияли. А когда Сэцуко приезжала в Сэндай, у него всегда было приподнятое настроение.