— Нет, не поеду, — ответил Ватару. — Там есть Араки-сан, да и похоже, что ей уже лучше.
Я ничего не спрашивала ни о причине поступка Сэцуко, ни о том, каким способом она хотела свести счеты с жизнью. Стоя в промерзшей гостиной, Ватару легонько прижал меня к своей груди и еще раз повторил:
— Прости. Мне нужно вернуться назад, в Китаяму.
— Хорошо, — сказала я. — Не беспокойся обо мне.
— В следующий раз мы непременно отпразднуем твой день рождения заново. Где-нибудь в хорошем ресторане или вроде того.
— Ладно, — прохладным тоном ответила я, высвобождаясь из его объятий.
После ухода Ватару я отправилась на кухню, тщательно вымыла чайные чашки, вытерла их посудным полотенцем и поставила обратно в шкаф со стеклянными дверцами. Вернувшись в комнату, я поправила покрывало на кровати, открыла окно, чтобы выветрить запах сигарет, а потом вышла в сад и покормила Могу. Когда песик с необычайной живостью расправился с рисом, залитым супом мисо, в котором плавала куриная печенка, я посадила его на привязь в сарайчике и снова вернулась в свою комнату.
Не зажигая свет, я закурила сигарету и начала слушать полученную в подарок от Ватару «Патетическую симфонию». Прослушав каждую сторону пластинки по два раза, я забралась в кровать и немножко всплакнула.
В конце года Сэцуко со своим возлюбленным Араки приехала в Сэндай. Араки сам посоветовал ей пожить в родительском доме для восстановления сил. Сэцуко последовала этому совету и тем самым фактически поставила точку в их отношениях.
Мы с Ватару отправились встречать их на вокзал. Сэцуко привезла с собой саквояж, битком набитый разными вещами, и четыре больших бумажных пакета, причем нес все это Араки, а у самой Сэцуко в руках не было ничего, кроме дамской сумочки. Сдав багаж в камеру хранения, мы прямо с вокзала отправились в близлежащую кафешку.
По моим подсчетам, это была наша четвертая встреча с Сэцуко. Она улыбнулась мне с таким выражением лица, будто в ее жизни теперь осталась одна пустота, и представила мне своего спутника: «Мой друг Араки-сан».
Мужчина с очками в черной оправе повернулся ко мне и, слегка склонив голову, произнес: «Очень приятно». У него были правильные черты лица, но в целом он производил впечатление довольно самоуверенного и нахального типа. На нем был надет темно-синий пиджак, который, по всей видимости, являлся его единственной выходной одеждой, и если бы не перхоть, просвечивающая в матовых, зачесанных на косой пробор волосах, он вполне мог бы сойти за многообещающего бизнесмена.
На чей-то взгляд его нахальные манеры могли восприниматься как особый соблазнительный шарм. Возможно, что именно это и пленило Сэцуко, хотя я все равно удивлялась, как такая умная женщина могла влюбиться в такого мужчину, да еще и пытаться из-за него покончить с собой. Араки, с какой стороны ни глянь, не был похож на человека, способного страстно любить женщин. Он принадлежал к тому типу мужчин, которые, нашептывая слова любви, тут же пугаются, что им придется нести ответственность за свои слова, и начинают второпях выкручиваться с помощью разных оговорок, чтобы в случае чего иметь возможность сбежать в любое удобное время.
— Теперь я чувствую себя намного лучше, — сказала Сэцуко, повернувшись к Араки, а затем, обращаясь уже ко мне, добавила: — Кёко-тян, ты, должно быть, уже слышала от Ватару, что мы решили расстаться.
Араки, попыхивая сигаретой, слегка наморщил лоб. Судя по выражению его лица, он был не столько смущен легкостью, с которой Сэцуко это произнесла, сколько его совсем не радовала перспектива вновь быть втянутым в многократно пройденные разговоры об их расставании.
— Да, определенно лучше, — с преувеличенной манерностью повторила Сэцуко. — В Сэндае я чувствую себя намного спокойнее. Если я пробуду здесь до весны, то наверняка поправлюсь.
— Обязательно поправишься, — тихо сказал Араки. Его слова прозвучали, как реплика из плохого фильма про любовь. На глазах у нас с Ватару он легко сжал руку Сэцуко и отвел взгляд в сторону. — Если ты не поправишься, мне будет очень тяжело.
Сэцуко кивнула и, улыбнувшись вымученной улыбкой, посмотрела на Араки.
Ватару не очень много рассказывал мне о том, как Сэцуко пыталась покончить с собой. Я знала лишь, что она у себя на квартире выпила большое количество снотворных таблеток, наполнила водой глубокую раковину для мытья посуды и, опустив туда руки, перерезала вены на запястьях. Обнаружил ее все тот же Араки. Именно в этот день он получил от Сэцуко письмо, по содержанию похожее на предсмертную записку, и опрометью помчался к ней.
Сэцуко хотела уйти из жизни не от того, что страдала из-за амурных похождений Араки или убедилась в том, что ее любовь безответна. На этот шаг она решилась после того, как пришла к выводу, что, как бы она не старалась, ее чувства и чувства Араки никогда не будут устремлены в одном направлении. После того, как я повстречалась с Араки, я поняла, что, пожалуй, она была права. В нем было что-то такое, что заставляло окружающих его женщин понапрасну страдать.
Я бросила взгляд на запястья Сэцуко, скрытые под рукавами пушистого белого свитера. Шрамов видно не было. Вместо этого я увидела только кисти рук, которые выглядели белее свитера.
Некоторое время мы поболтали о всякой всячине и, проведя в кафе не больше часа, вышли на улицу. Погода стояла хорошая, но прошедший накануне снегопад оставил повсюду нагромождения забрызганных грязью снежных комьев, из-за чего весь город казался немного неопрятным.
Вернувшись на вокзал, мы забрали багаж из камеры хранения, и поскольку никаких дел у нас больше не осталось, Араки, обращаясь ко всем сразу сказал:
— Ну что же, мне тогда, наверное, пора…
— Может быть, останетесь сегодня на ночь, — сказал Ватару, — а то как-то неудобно — только приехали и сразу назад.
— Да нет, благодарю, — с усмешкой глянул на него Араки. — Все, что от меня требовалось на этот раз, — это доставить Сэцуко в целости и сохранности.
— Все в порядке, — сказала Сэцуко неестественно громким голосом. — Спасибо, что проводил. Правда, я была очень рада, что ты поехал со мной.
Араки сощурил холодные глаза, спрятанные за стеклами очков, и ответил ей неловкой улыбкой.
До отправления экспресса, на котором возвращался Араки, оставалось еще немного времени, поэтому мы с Ватару, распределив между собой багаж Сэцуко, оставили их вдвоем.
Выйдя из деревянного здания вокзала, мы остановились недалеко от стоянки такси. Я оглянулась. Сэцуко и Араки стояли возле билетного контроля, лицом к лицу, внимательно глядя друг на друга. Сэцуко что-то сказала, и Араки что-то сказал. Подняв воротник теплого пальто с узором под тигриный мех, Сэцуко еще на шаг приблизилась к Араки. Он наклонился к ее лицу и поцеловал ее в щеку. Одну руку он мягко положил ей на спину. Сэцуко уткнулась лицом в его пальто и замерла.
Снующие в разные стороны пассажиры проходили мимо, поглядывая на них краем глаза. Араки легко похлопал Сэцуко по спине и мягко отстранился. Я не видела, какое выражение лица было у Сэцуко, но на лице Араки читалось явное облегчение. Это было лицо человека, который только что посадил в корзинку и выбросил довольно миленького, но капризного и требующего заботы котенка.
Араки вынул из кармана пальто железнодорожный билет, попрощался с Сэцуко едва заметным поклоном головы и ушел прочь.
Сэцуко еще долго не возвращалась к нам с Ватару. Фигура Араки уже давно исчезла, а она все стояла, неподвижно глядя на билетные турникеты.
В терпеливом ожидании мы провели бесконечно долгое время. Наконец раздался свисток, возвестивший об отправлении экспресса, на котором уезжал Араки. Сэцуко развернулась на каблуках и направилась к нам с Ватару. Она не плакала. Ее лицо больше не выражало вообще никаких эмоций.
— Ватару, — слегка капризным голосом сказала она, взглянув на брата, — он уехал.
Ватару кивнул:
— Так будет лучше.
— Да, наверное, — ответила Сэцуко. Потом она посмотрела на меня и улыбнулась, желая сгладить неловкость ситуации.
— Не грустите, — сказала я. Сэцуко свела брови, словно собираясь заплакать, но слез не было.
— Кёко-тян, а давайте все втроем выпьем, — внезапно сказала она. — Ты пьешь алкогольные напитки?
— Пью, — ответила я. Обвешанные со всех сторон непомерным количеством багажа, мы втиснулись в такси и отправились в первый восточный квартал. Там мы зашли в хорошо знакомое мне джазовое кафе и заказали себе «Коук-хай». Но то ли я испытывала чувство вины оттого, что я, ученица старших классов, посреди бела дня пью алкоголь, то ли беспокоилась, что отношения Ватару с Сэцуко после того, как ее бросил Араки, станут еще ближе — только выпив два стакана «Коук-хай», я даже не захмелела.
В кафе играла композиция Мэла Уолдрона «Лефт Элоун». Кроме нас там сидела компания из четырех студентов, которых я раньше видела на демонстрациях.
— В самом деле, стало гораздо лучше, — словно заезженная пластинка, повторила Сэцуко. — Теперь я все начну сначала. Если удастся закончить аспирантуру, то почему бы мне не поселиться в Сэндае? Найду себе мужа и стану вести дела в «Сэнгэндо». А то Ватару сколько ни твердят, чтобы он наследовал магазин, он ведь никогда этого не сделает, правда? А я, если замуж выйду, то пожалуйста. Разве не так? И мне будет становиться только лучше. Может быть, мне, наоборот, очень даже подойдет роль хозяйки магазина японских сладостей. Раньше мне эта мысль даже в голову не приходила, но в последнее время я вполне серьезно об этом подумываю, да.
Я не понимала, была ли она пьяна, или ее маниакальное состояние объяснялось до предела расшатанными нервами. Сэцуко в одиночку продолжала свою бессвязную болтовню, сама себе кивала, сама задавала вопросы и сама же на них отвечала.
Мы заказали по третьей порции коктейля. Ватару окликнул официанта и попросил у него две пачки коротких сигарет «Хоуп». В этот момент Сэцуко внезапно умолкла. Глубоко вздохнув, она прикрыла глаза. Рот сам собой искривился, и из глаз брызнули слезы. Некоторое время она беззвучно плакала, а потом еле заметно улыбнулась. Я сделала вид, будто ничего не замечаю, и пригубила подоспевший «Коук-хай».