ну на меня льешь!
Взял шапчонку Юлькин отец и медленно пошел домой. Но дома не извинился перед женой и дочерью, а велел не показываться ему на глаза.
В тот день, как выгнал семью из дома, закрыл плотно ставни да и живет впотьмах до сих пор. Идет ли на работу, с работы ли возвращается, а мысль одна гложет: «А вдруг родная мне она! Вдруг свое родное дите, как собачонку, из дома выгнал? Вроде на мою родню похожа… Так мало ли бывает, что и чужие на одно лицо? Вроде жена всегда вовремя с работы приходила… Так опять неизвестно, где была в обеденный перерыв. Все знают, что кум болтун. Опять-таки не трезвым он это сказал, а спьяна. А всем известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке…»
С этими мыслями ложится, с ними же встает. Живет он, как в берлоге. Истопил печь — ладно! Не истопил — тоже ничего. Осунулся, похудел, сгорбился. На работе удивляются люди: что с человеком стало? Столько лет в месткоме был, на Доске почета красовался — и вдруг ничто ему не мило. Инструменты, и те из рук валятся.
Медленно идет он с работы — нечего торопиться, никто не ждет.
Ждет ночи. Может, опять приснится Юлька. Только не такой, как прошла мимо вчера, даже не взглянув в его сторону… Сбитые волосы, каблучок шпилька, два учебника в руках. А такой, какой вбегала на одной ножке в дом и сияющая кричала:
— Папка, у меня опять пятерка!..
Вечный жених
Василий Максимович любил свататься. Быть женихом стало его потребностью — такой же, как у других людей работать, иметь домашний очаг, воспитывать детей.
Он ездил от одной невесты к другой. Его хорошо принимали, ему верили с полуслова. Будущие тещи, заглядывая в его томные глаза, угощали какими-то особыми тортами, поили вишневой настойкой, а в кухне шептали соседкам, что лучшего зятя днем с огнем не сыщешь.
— Жених! — говорили о нем с завистью женщины, выглядывая из окон, когда он вел под руку очередную невесту.
Никому и в голову не приходило, по какой такой причине Василий Максимович был вечным женихом. Сменив только за год пять жен, он приехал в наш город.
…Сняв фетровую шляпу и поставив пустой чемодан возле черноокой и розовощекой лоточницы, бойко торговавшей горячими пирожками, Василий Максимович для начала съел шесть пирожков, нахваливая и товар, и продавщицу.
Когда лоток опустел и продавец стала считать выручку, складывая деньги по купюрам, гость сделал пробный шаг:
— Неужели все женщины вашего города так прекрасны, как вы?
В пятьдесят лет не каждой даме говорят такие слова. И хотя покупатель по возрасту годился ей в сыновья, она согласилась встретиться с ним в тот же вечер. От нее он узнал, что она вдова, к тому же самостоятельная и серьезная. Эти качества были оценены по достоинству, и жених тут же предложил ей руку и сердце, сказав, что верит в любовь с первого взгляда.
— Муженек! Лаюшка! — ворковала новоиспеченная жена. — Я с работы пришла. Есть хочешь? Будешь пить шампанское?
Он не хотел ее огорчать, а потому ел и пил все подряд: и шампанское, и коньяк «пять звездочек», и даже вина без всяких звездочек.
Днем, пока она торговала, он спал, уходил из дома только на почту, чтобы отправить письма женам и невестам. Содержание их было разным, но заканчивались все его послания одинаково:
«Люблю, помню, живу надеждой встретиться. Вышли на билет рублей двадцать. Вечно твой Вася».
Целый месяц ел, спал и любил письменно и устно. Изрядно отдохнув, решил посвататься к соседке по дому. Она была кассиром ресторана и владелицей сверкающей лаком автомашины. Перенести вещи из одного подъезда в другой большого труда не составило, хотя чемодан жениха заметно потяжелел от добротного костюма, дубленки и других вещей. А вот с лоточницей получился конфуз. Обидевшись, она решила отомстить за опозоренную «вдовью» честь и с досады попортила Василию Максимовичу нос.
Две недели пришлось пролежать в больнице. Выписавшись с заметным шрамом, он первым делом поспешил в универмаг и там рассказал молоденькой продавщице о том, как на пожаре, спасая ребенка, получил травму.
А на почте его ждал перевод и два письма. Получив деньги, он небрежно распечатал письма и, читая, несколько огорчился.
«Ты — муж?! — вопрошала законная жена, по-видимому, забыв поздороваться. — Нет, ты никогда им не был, хотя сто раз женился и разводился. Нет у тебя ни стыда, ни совести. Остался от тебя один футляр под фетровой шляпой. Двадцать рублей от меня не жди. Хватит и того, что я, дура, содержала тебя целый год. Высылай развод, мы чужие…»
— Вот хамка! — процедил сквозь зубы он и, смяв письмо, бросил его в урну вместе со вторым недочитанным.
Не откладывая на завтра то, что можно сделать сегодня, он отправился в народный суд с заявлением, но пока не о разводе.
В его заявлении говорилось:
«Прошу привлечь к уголовной ответственности лоточницу Каретникову за то, что она пыталась оставить меня без носа, чуть не обезобразив мое лицо», — прочитал судья и, поправив очки, невольно взглянул на жалобщика. Любезно подставив под судейский взор травмированную часть лица, посетитель просил наказать виновную по всей строгости закона и взыскать с нее расходы на курорт и дополнительное питание.
…А в это время в универмаге юная продавщица бойко обслуживала покупателей. Настроение у нее было под стать погоде — весеннее. С волнением вспоминала она слова своего жениха: «Дело не в регистрации, Верочка. Регистрация — это форма. Важно содержание!» «Конечно, важна не форма, а содержание», — вторя любимому, мысленно повторяла она, обмирая в предвкушении счастья.
И невдомек ей было, что она — очередная жертва «вечного жениха».
Ланка
Ее звали Ланка, Лана. Такого имени не было ни у одной девчонки в школе. Впрочем, не было и таких серо-зеленых глаз под длинной бахромой черных ресниц. И пепельных кос таких тоже не было. Даже самые лучшие мальчишки не решались предложить ей дружбу. Боялись — поднимет на смех. Просмеять кого-нибудь ей ничего не стоило.
Все платья у Ланки были комбинированные. Шила сама, перешивая все то, что можно было перешить.
В отличницах она не ходила, но задачи решала быстрее всех в классе, писала интересные сочинения, хотя и не без грамматических ошибок.
Никогда не списывала с чужих тетрадей домашние задания, а свои давала всем, кто попросит, — жалко, что ли… Но однажды, решая контрольные задачи, перепутала синус с косинусом. Трое девчонок, списавших у нее, повторили ошибку, что очень возмутило математичку. Пол-урока она выясняла, кто у кого списал, но так ничего и не узнав, предложила всем четырем завтра прийти в школу с родителями.
— А если у меня нет родителей? — поинтересовалась Ланка.
— У тебя есть мать, пусть она и придет.
— Но я же вам сказала, что не списывала, — стояла на своем Ланка.
— Тогда скажи, кто у тебя списал.
— Ну, вот уж этого-то я вам не скажу. Выдать друзей только подлец может. Если не пустите без мамы, то я вообще брошу школу. Не бойтесь — не пропаду!
— Ложное у тебя представление, Лана, о дружбе. А если ты еще хоть раз позволишь себе говорить с педагогом таким тоном, мне придется попросить тебя выйти из класса.
— Вам не придется просить меня об этом. Я сама уйду.
Собрав тетрадки и книжки в портфель, Ланка выбежала, стукнув дверью. Она не пришла в класс ни завтра, ни послезавтра. Ее документы получил брат, объяснив директору, что сестра устроилась ученицей в швейную мастерскую, а учиться будет в вечерней школе.
…Спустя три месяца началась война. Все мальчишки из 10 «Б» ушли на фронт. Вернулись домой не все. А тот, кто вернулся, услышал о Ланке страшную историю.
Была у нее задушевная подружка Галка, кассир одного из заводов. Познакомились они на танцах. Увидев на Ланке нарядное платье с оборками, Галя спросила:
— Кто тебе так хорошо шьет? Познакомь меня с твоей портнихой.
— Хочешь, тебе такое же сошью?
Они дружили — водой не разольешь. Вместе ходили на танцы, часто ночевали друг у друга, ездили в деревни менять платья на картошку, сдавали кровь. На донорскую карточку получали ежедневно по 800 граммов хлеба. Время было такое.
На танцах Галка познакомилась с красивым парнем. Он проводил ее домой, назначил свидание, а через неделю сделал предложение.
— Но ты же его так мало знаешь, — сказала подруге Ланка.
— Он такой хороший, такой необыкновенный! Его отец был другом Сергея Есенина. Он мне даже стихи посвятил.
— Кто — отец или твой Сергей?
— Мой Сергей посвятил мне. Что ты понять не можешь? Послушай только, что он написал:
«Тебе лишь двадцать лет.
У вас своя дорога.
Вы можете смеяться и любить…
А я… Я пережил так много…»
— Врет он! Это не его стихи, — перебила подругу Ланка.
— А я говорю: Сережины стихи! — не на шутку рассердилась Галка. Ни о чем, кроме замужества, она в последние дни не говорила, считая не только часы, но и минуты до встречи с будущим мужем.
Между тем жених не спешил с регистрацией брака. Оттого, наверно, с каждым днем Галина становилась все мрачнее и раздражительней. Ланка жалела ее, помогала, чем могла.
Как-то ночью прибежал Сергей. Ничего не объясняя, сказал, что погибнет, если к часу дня не достанет тысячу рублей. Он просил помощи, намекнув, что заводская касса не обеднеет, если на два дня (только на два дня!) он возьмет в долг всего тысячу рублей.
— Так касса же не сойдется. Что я скажу бухгалтеру?
— Галчонок, ты просто не хочешь меня выручить… А значит, не любишь. Зачем тогда без любви выходить замуж?
Жених объяснил ей, как и что нужно подделать, чтобы недостачу не обнаружили.
Ночь они провели вместе. Это была их первая и последняя ночь.
В обеденный перерыв Галина принесла деньги. Вечером они встретились. Он нежно целовал ее, гладил руки, просил еще немного подождать до свадьбы. Она проводила его на вокзал. Долго махала вслед уходящему поезду.