Сейчас, после переформирования правительства, «новый курс» получает легитимность. Монетаристские упрямцы ушли, инфляции открыта широкая дорога. Усилятся обе ветви власти — и бюрократия, быстро приобретающая свои «классические» формы, и связанная с ней часть предпринимателей.
У сегодняшних «государственников» особая идеология. Идеология циничного бюрократического декаданса. Они не ставят перед собой глобальных государственных задач, которыми некогда вдохновлялась российско-советская бюрократия, — задач геополитических, военно-технических, даже полицейских (я уже не говорю всерьез о декларируемых «социальных приоритетах»). Задачи стоят иного, сугубо приватного характера. Усиление роли государства ради возможности спешного обогащения за счет государства. Это и всегда было — но как вспомогательная цель. Сегодня она становится основной. В государстве новейшие практики-государственники видят не Медного всадника, а огромную дойную корову. Я далек от каких-либо персональных намеков, более того — уверен в личной честности многих, особенно из числа высших руководителей. Но большой государственной идеи нет — ни реалистичной, ни даже утопичной. Латание дыр, коррекция курса реформ в интересах бюрократии — не более того. Чем же в этой ситуации может вдохновляться огромная масса бюрократии? Нет крупных целей, дисциплина ослаблена, ситуация нестабильна, возможности обогащения грандиозны. Естественно, что именно по этой логике идут и будут идти широкие бюрократические массы. И это проблема не криминальная, а социальная, глобально-политическая, если хотите — историческая. Коррупция становится не побочным продуктом, а детерминантой (по меньшей мере — одной из детерминант) политического процесса.
Иногда этот процесс называют «первоначальным накоплением». Оно всегда и везде было грязным, грабительским, через этот этап надо пройти и нам и т. д. Здесь есть некая логика. Беда лишь в том, что в норме первоначальное накопление шло на развитие своей страны, а не сводилось к перекачиванию триллионов и десятков триллионов рублей в западные банки. Та форма «накопления в Швейцарии», которую мы имеем, напоминает только колониальный, полуколониальный, компрадорский режим. Нет, не расой, не национальностью, не языком предпринимателя определяется то, какой капитал он представляет — «национальный» или «компрадорский». Главный критерий иной: инвестирует ли он средства в стране, тем самым действительно обогащая ее, делая «первоначальное накопление» национальным накоплением страны, или же спешит вывезти деньги из страны, рассматривая страну лишь как средство, как источник своего обогащения.
Развитие такого капитала для страны — дорога в никуда.
В нашей стране сегодня представлен и «национальный», и «компрадорский» капитал. Их соотношение определяется в конечном счете не субъективными, культурными, этическими и т. д. факторами, а объективными законами. В условиях нестабильности, инфляции, экономического диктата государства (и, следовательно, коррупции) доминировать будет «хищнический», «компрадорский» капитал, реально использующий страну как колонию под прикрытием ультранационалистических лозунгов. В ситуации политической и финансовой стабильности, уменьшения роли государства открываются более выгодные условия для созидательного, «национального» капитала.
Так выстраиваются два «новых курса».
Стратегия отсутствия стратегии. Формальное сохранение статус-кво, топтание на месте, инфляция и обогащение коррумпированной элиты при абсолютном господстве бюрократии. Политически — опора на громкий социально-националистический популизм, вплоть до использования заведомых шарлатанов и авантюристов. Перспектива в самом мирном случае — полуколониальная Россия, впрочем, при вполне русских правителях и предпринимателях. Страна полуколониальная в экономическом, социальном, культурном аспекте, но с глобальными военно-имперскими амбициями.
Чтобы понять, как это выглядит на практике, послушаем не члена «ДемРоссии», не сторонника «Выбора России», а вчерашнего кумира наших националистов, боевого генерала и честного человека Александра Лебедя. Вот как он описывает ситуацию в Приднестровской республике, республике, которой так сильно восхищаются «русские националисты» от газеты «День» до Жириновского. «В здешних магазинах пусто, на продовольственных рынках — астрономические цены, нет лекарств, учителя разбегаются. Полный развал и хаос. Я называю правительство ПМР преступным… Получив кредиты, эти ребята, радостно взвизгивая, затыкают несколько дыр в бюджете, а половину денег рассовывают по карманам».
Представьте себе это не в масштабах крохотной ПМР, а в масштабе России — и вы получаете картину России под властью правительства «национального спасения».
Стратегия ответа на вызов времени: радикальное изменение финансовой ситуации. Максимально возможное уменьшение государственного командования экономикой, хотя надо ясно понимать, что в наших реальных условиях роль государства в экономике все равно будет выше, чем в Японии или Корее, которым нас призывают подражать. Как следствие — начало настоящих инвестиций, внутренних и внешних. Если «патриоты» считают нормальным, когда десятки миллиардов долларов уходят из страны в западные банки, то мы считаем нормальным иное — когда десятки миллиардов долларов идут с Запада в нашу экономику. Это означает единственную возможность мирно преодолеть кризис российской цивилизации, обеспечить не просто экономический, технологический, социальный подъем, но создать иное качество российской цивилизации, войти в число передовых стран XXI века.
Обильные государственные расходы, запретительно высокие, но все равно не поспевающие за ними налоги, дорогое коррумпированное государство, бремя содержания которого парализует инициативу общества, его способности к саморазвитию, или последовательный отказ от бюрократических излишеств, освобождение простора частной инициативы и предпринимательства, сокращение неэффективных государственных расходов и опирающееся на него снижение реального налогового бремени — вот суть выбора, перед которым сегодня оказалась Россия.
Исходя из этих соображений, я и вижу нашу политическую стратегию. Мы обязаны возобновить реформы — даже не с того места, где они остановились сегодня, а с того, где они начали буксовать в середине 1992 года. Это не упрямство — просто, увы, нет альтернативы. Надо добиться тех целей, ради которых реформы затевались, — целей и необходимых, и достижимых.
Однако было бы действительно верхом догматического доктринерства этим и ограничиться. Реформы забуксовали в силу абсолютно серьезных объективных причин. Если мы не извлечем урока из всей долгой истории 1992–1993 годов (за которую в «мирных» условиях можно отдать добрых десять лет), то мы опровергнем поговорку, что за битого двух небитых дают.
Уступки мощному напору отраслевых лоббистов привели к тому, что бремя экономических преобразований в значительной мере оказалось переложенным на те группы населения, которые являются естественной социальной опорой реформаторов. Когда бюджетные деньги в крупных масштабах тратятся на поддержку неэффективных предприятий, их всегда не хватает на нужды образования, здравоохранения, науки, культуры — тех сфер, где занята основная масса среднего класса современного общества.
Бюрократическая расточительность прокладывает дорогу высоким налогам, стягивающим удавку на шее мелких и средних предпринимателей.
Возник замкнутый, порочный социально-политический круг. Отсутствие сильного, политически организованного, поддерживающего снизу правительство реформ (и давящего на это правительство!) среднего класса понижало сопротивляемость правительства к требованиям бюрократических лоббистов. А уступки их требованиям, в свою очередь, били по среднему классу, размывали его, отчуждали его от правительства.
Разорвать этот круг мы не смогли.
Еще одна проблема, справедливо пугающая и возмущающая наших потенциальных сторонников, — преступность. Рэкет, внеэкономическое принуждение, стал чуть ли не главным экономическим рычагом в нашем больном социуме. Я надеюсь, что наша фракция «Выбор России» будет самым жестким, самым последовательным образом добиваться расширения прав граждан на индивидуальную и коллективную самооборону от преступников, ужесточения наказаний за насильственные преступления, за участие в организованной преступности. Когда страна находится в таком положении, гуманизм к преступникам за счет их жертв по крайней мере неуместен. Я имею в виду, в частности, и указ об амнистии. Общество воспримет такой указ как вызов — и будет право.
Но если преступность пугает, то беспредел коррупции глубоко оскорбляет. Главные причины провала демократической власти, убежден, связаны не с тем, что люди стали жить намного хуже (или демагоги сумели им внушить, что страна «катится в пропасть»), а с глубоким разочарованием избирателя в «демократии воров».
Здесь смешиваются несколько обстоятельств. Несомненно, часть демократических чиновников и депутатов с жадностью бедняков «дорвалась» до кормушки — и гнев тех, кто их избрал, вполне оправдан.
Однако в целом удельный вес «новых людей» среди руководящих чиновников, среди тех, кто просто мог брать взятки, совсем не так велик. Номенклатура, особенно на местах, в огромной мере осталась прежней — зато вот сделать себе громоотвод из «демократов» сумела превосходно. «Линкольны» и «мерседесы», обдающие грязью нормального российского пешехода, как правило, не принадлежат представителям демократической власти, но ассоциируются именно с ними.
Что реально здесь можно изменить?
Да, именно наша фракция подняла в Думе вопрос об излишних материальных возможностях, предоставляемых депутатам. И именно «друзья народа» из фракций коммунистов и жириновцев дружно проголосовали за депутатские привилегии. Но это, в сущности, незначительный эпизод. Не борьба с привилегиями, тем более не малоаппетитные популистские крики на эту тему нужны. Нужно главное — разрушение объективной основы коррупции, монопольной власти государства над собственностью.