Здесь я не могу с ним согласиться. На мой взгляд, послереволюционное разочарование вообще не имеет никакого отношения к вовлеченности в свержение предшествующего режима. Не думаю, чтобы Сергей Ковалев или Валерия Новодворская ждали, что на месте рухнувшего социализма разом появятся райские кущи. А вот миллионы социалистических бездельников, обсуждая на работе в конце 1980-х между чаем и походом в магазин происходящее в стране, были твердо убеждены, что рынок — это когда они по-прежнему будут на работе пить чай и болтать, но только платить им будут как в Америке. Именно они, а отнюдь не идейные борцы против социалистического режима сегодня громче всех кричат об обманутых надеждах и преданной революции.
Если перечитать сегодня публицистику конца 1980-х и вычленить в ней самые розовые, приторно-сладкие материалы, обещавшие легкую и счастливую дорогу из социализма к рынку, вы без труда узнаете в их авторах строгих критиков пройденного в последние годы пути. Это и понятно: труднее всего простить другим собственные заблуждения и иллюзии.
И в Польше, и в России к моменту краха коммунистического режима экономическая ситуация была вполне катастрофична. Полностью разрушенные финансы, парализованное снабжение, быстро растущие цены на фоне всеобщего дефицита. Старая, социалистическая система уже отказала, рыночная еще не заработала. И там, и там необходимо было срочно принимать решительные меры по формированию механизмов рыночного хозяйства, финансовой и денежной стабилизации, «открытию» экономики. И каждому мало-мальски сведущему в экономике человеку было ясно, что результаты этих необходимых действий, даже при наиболее благоприятном развитии событий, будут бесконечно далеки от розовой картинки всеобщего рыночного счастья. Разумеется, не случайно Вальдемар Кучинский, которому Лех Валенса поручил найти польского Эрхарда, раз за разом получал от возможных кандидатов отрицательные ответы. Судьба Лешека Бальцеровича, оказавшегося одним из самых эффективных реформаторов, заложившего основы сегодняшнего бурного роста польской экономики и вынужденного до сих пор регулярно выслушивать по своему адресу «Вор!», «Убийца!», «Грабитель!», позволяет хорошо понять — почему.
Линия водораздела после социализма проходит между теми, кто нашел себе место в новом рыночном мире, и теми, кто не нашел. Подавляющее большинство из тех, кто преуспел, твердо уверены, что этим они обязаны себе, своему уму, разворотливости, умению работать и использовать обстоятельства. Те же, кто не сумел приспособиться, твердо убеждены, что это, разумеется, не потому, что они безрукие, бестолковые и ленивые, — просто антинародный курс правительства не оставил им никаких шансов. Поэтому как те, так и другие отнюдь не спешат начинать сбор средств на заслуженный памятник Бальцеровичу.
Фундаментальная проблема постсоциалистической политики — безмерно завышенные детские ожидания поздней социалистической эпохи. Разрыв между ними и реально достижимыми на протяжении пяти-семи лет результатами остается огромным даже при впечатляющих успехах экономического развития. Папа привел вас на соревнования по легкой атлетике, и вы твердо уверены, что спортсмены добросят копье до Луны. Даже если после этого здесь установят мировой рекорд, вы почувствуете себя разочарованным и обманутым. Примерно то же после социализма происходит с экономическими ожиданиями. Говорят, что экономический рост есть, а счастья нет. Денег до получки не хватает, в Америке родственники живут куда лучше, а тут еще мерзавец сосед купил себе новую машину. Ну разве можно это вынести? Социалистический ребенок, с кулаками наступая на власть, надеялся, что его возьмут в богатый дом, где вкусно кормят новые ласковые папа с мамой. А его выгнали за дверь, сказали, что он теперь взрослый, должен сам зарабатывать и распоряжаться своей судьбой. Что же удивляться, услышав от него: «Поляки никогда так не страдали», «При коммуне было лучше», «Прекратите геноцид нашего народа».
Сами по себе крики не так страшны. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Гораздо опаснее другое — когда этот крик начинает оказывать серьезное влияние на реально проводимую экономическую политику. Путь от развалившегося социализма к устойчивому экономическому росту — трудное плавание, где надо идти круто к ветру. Чуть ослабишь руки на штурвале — снесет далеко назад, потом будешь годами наверстывать упущенное. На таком маршруте страшнее всего паника у капитана и дрожащие руки у рулевого. Но попробуйте сохранить спокойствие и твердость, когда вокруг шквал истерики обманутых детских ожиданий.
Яцек Куронь обращает к себе и своим коллегам по правительству упреки в том, что они мало объясняли логику собственных экономических действий. Я тоже неоднократно говорил и писал, что слабость разъяснительной работы была, возможно, самой серьезной ошибкой первого правительства реформ в России. Думаю, однако, что Куронь излишне самокритичен. Он сам талантливый пропагандист с огромным стажем, умеющий работать с общественным мнением. И он, и Адам Михник пытались немало сделать для объяснения сути происходящего. Мне кажется, проблема здесь не в недостатке усилий объясняющих, а в нежелании слушать объяснения. Постсоциалистическому ребенку плохо, он чувствует себя обиженным, капризничает, а вы к нему со своими занудными объяснениями и поучениями.
Люди с инфантильным сознанием составляют большую часть избирателей в молодых постсоциалистических государствах. Их политическое поведение иногда до боли напоминает семейные игры в демократию, где дети регулярно голосуют за новую порцию мороженого. Большинство участников политического процесса твердо уверены, что государство может и обязано давать, а если не дает, то исключительно по злобе и жадности. Обороты типа «Почему государство не заботится о…», «Государство обязано найти средства на…», «Государство пытается решить эти проблемы за счет народа» доминируют в политических дискуссиях. Использующим эти обороты политикам и журналистам совершенно неинтересно, что государство если и может о чем-то позаботиться, то исключительно за счет народа, у него просто нет никакого другого счета.
Плаксивый тон большинства средств массовой информации, считающийся почти столь же обязательным, как бодрые рапорты периода развитого социализма, и дежурные формулировки типа «сейчас, в это ужасное время» или «в условиях углубляющегося кризиса» — отнюдь не результат сознательной манипуляции общественным сознанием. Постсоциалистический ребенок хочет, чтобы его пожалели, поплакали с ним вместе над разбитыми иллюзиями и трудностями адаптации к взрослой жизни, — пресса лишь выполняет социальный заказ. Общественное сознание предъявляет спрос на политические силы, готовые быть ретранслятором обид и разочарований, способные покарать обидчиков («Обманщики», «Воры», «Геноцид»), пообещать конфетку («Мы не дадим переносить эти проблемы на плечи народа») и, главное, пожалеть, вместе погоревать над «несчастной, украденной Польшей». Тому, кто умеет это делать громче и артистичнее других, обеспечено голосование инфантильного электората, а значит, и победа на выборах.
Однако попытки на практике осуществить радикальный поворот в экономической политике и начать массовую раздачу подарков быстро приводят к стандартным и тяжелым последствиям. Поэтому в большинстве случаев новое правительство, приходящее на волне яростной критики проводимого курса и обещаний щедрых раздач, первым делом присягает на верность курсу реформ и отказывается от своих обещаний. В Польше это происходило неоднократно, и самый яркий пример тому — конечно, Лех Валенса, выигравший президентские выборы на волне критики грабительской политики Бальцеровича и первым делом пригласивший его продолжить работу в качестве вице-премьера и министра финансов. Череда выборов, в ходе которых политики приходят к власти под антиреформаторскими лозунгами, а затем немедленно отрекаются от них, конечно, может породить в обществе глубокое разочарование и политический цинизм. Но не хотело ли само общество быть обманутым? «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад». Неоднократно в ходе российских избирательных кампаний 1993 и 1995 годов я слышал обращенные ко мне упреки симпатизировавших «Выбору России» избирателей: «Ну что же вы нам почти ничего хорошего не обещаете, ну хоть соврите немножко, а то ведь вас не выберут!»
Ответ на вопрос о том, до какой степени постсоциалистическое общество хочет обманываться, на мой взгляд, дали президентские выборы 1996 года в России. Очень здорово клеймить власть, рассуждать об общих страданиях, о том, что «при социализме было лучше». Но когда речь всерьез пошла уже не о том, чтобы высказать свое недовольство властью, а о новом коммунистическом эксперименте, то — несмотря на неизмеримо более трудный путь к рынку, в высшей степени скромные успехи в экономике и вполне серьезные основания для претензий к проводимой политике — российское общество проявило завидную адекватность и твердо ответило «нет».
Именно то, что в Польше экономические реформы были успешными, позволяет ясно увидеть принципиальные проблемы эволюции постсоциалистического общественного сознания, очищенные от наслоений, порожденных российскими хозяйственными проблемами, многолетней бестолковщиной и неразберихой, частыми сменами курса в экономической политике. Прочитав главы из книги «Семилетка, или Кто украл Польшу», я куда яснее понял, что даже если бы у нашего правительства было больше времени и поддержки, если бы удалось достигнуть того, к чему мы стремились, и позади сегодня были бы уже три с лишним года динамичного экономического роста, а проблемы задержек с выплатами зарплат и пенсий давно отошли бы в историю, то все равно в адрес реформаторов мы слышали бы поток оскорблений.
Конечно, есть стандартный рецепт от детского постсоциалистического синдрома: реализовать на практике все то, чего ребенок так хочет. Предоставить возможность потакающим ему политикам начать массовую раздачу сладостей и игрушек. Итоги такого эксперимента можно видеть на примере политики болгарских социалистов в 1996 году. Терапевтические результаты будут быстрыми и сильными. Последствия детям категорически не понравятся, они срочно начнут звать на помощь дядюшку из МВФ, есть шанс, что даже повзрослеют. Но уж больно жестоко такое лечение.