Если же не применять столь радикальных средств, есть только одно лекарство — время. Уходят в прошлое социалистические реалии с их культивировавшимся инфантилизмом, и — хочешь не хочешь — нужно учиться взрослой жизни, ответственности. Приходит молодое, вовсе не обремененное социалистическим наследием поколение, среди представителей которого куда больше тех, кто понимает, что надо не ждать подачек от государства, а зарабатывать и отстаивать свое место в жизни. Сегодня самый большой процент социально взрослых, самостоятельных людей — именно среди молодежи. Общество еще по инерции считает, что государство что-то обязано «дать», но все больше начинает понимать, что «не даст». А отсюда всего один шаг к взрослому пониманию, что само по себе оно дать ничего не может и не обязано и что вообще оно не злой или добрый папа, а просто наемный работник, которого мы сами пригласили, чтобы он помог нам решить определенные проблемы.
Беда в том, что путь к рациональным взаимоотношениям общества и государства, который старые демократии проходили столетиями, нам надо пройти за годы. А пока можно включить телевизор и послушать: «Антинародный курс», «Грабительская приватизация», «Государство пытается переложить эти проблемы на плечи народа». Что ж, ребенку еще надо повзрослеть, пока его утешают, рассказывают сказки.
Раздел III. Нулевые. Спасти реформы
Контекст
Последний период интеллектуальной биографии Егора Гайдара — это попытки сначала продвинуть, а потом спасти реформы. Но это и объяснение текущей реальности и — снова — логики преобразований не только экономики, но и общества и государства.
Еще и еще раз в большой работе «Аномалии экономического роста» и в ряде статей, в том числе в публикуемой на этих страницах «Если обойтись без комплиментов», архитектор российских реформ объясняет их смысл и разбирается в природе экономического роста при социализме и в постсоциалистических обществах. Колоссальная часть производственной деятельности при социализме экономически неоправданна, потому что производится то, на что нет спроса, — эту, казалось бы, внятную мысль нужно лишний раз подробно обосновывать. А впечатляющие темпы роста после периода транзита от социализма к капитализму объясняются тем, что он носит восстановительный характер: это сочетание действия новых рыночных сил и старых экономических ресурсов. Когда прежние ресурсы вырабатываются, рост замедляется, и для его поддержания, безусловно, необходимо создание устойчивых рыночных институтов, чья стабильность, и в том числе защищенность частной собственности, поддерживаются демократическими институтами.
Именно в те годы Гайдар вступает в полемику о «смерти» либерализма. Автор либеральных реформ, благодаря которым Россия в тот период постепенно становилась современной страной, впервые за долгие годы своей истории не испытывающей товарного дефицита и серьезных ограничений политических прав, отмечал объективные сложности этого перехода и неизбежность шагов, предпринятых реформаторами: «Трудно представить себе мир, в котором возможен прыжок из осени 1991 года, когда Советский Союз обанкротился, признал себя неспособным выполнять обязательства по 100-миллиардному долгу, когда валютные резервы были равны нулю, — прямо в 1999/2000 год».
Егор Гайдар показывает взаимозависимость развитого рынка и зрелой политической демократии, вводит в научный оборот понятие «закрытой демократии» — внутри этой модели долгосрочное успешное развитие и необратимая модернизация невозможны. Отсюда главный посыл автора полемических статей о либерализме — «без демократии не получится».
Гайдар в те годы сформулировал повестку критически необходимых для России структурных реформ, соответствующих вызовам постиндустриального общества и демографическим трендам: от преобразований пенсионной системы до механизмов комплектования армии (этому посвящен целый раздел его фундаментальной книги «Долгое время»). Во многом именно его идеи были положены в основу реформ социальных систем, образования и армии в начале нулевых годов, что учитывало тенденции формирования современных образованных городских слоев и совершенно новых типов их существования и поведения: «За годы, прошедшие после введения всеобщей воинской обязанности в странах — лидерах современного экономического роста, произошли глубокие изменения в социальной структуре. Теперь доля сельского населения не превышает 5 процентов. Доминирует малодетная семья с высокой продолжительностью предстоящей жизни детей. Для подавляющей части образованного населения два-три года принудительной, практически бесплатной службы в армии — уже не социальная адаптация и дополнительное образование, а потерянное время, помеха в социальном и профессиональном росте. Для малодетных семей отправка единственного сына в армию, тем более на войну — катастрофа».
В анализе современности Гайдар обращается в том числе к марксизму как научной теории, трезво оценивает ограниченность его прогностических возможностей, отсутствие исследовательской гибкости и очевидные ошибки, но и продуктивность некоторых понятий в описании текущей действительности. Вместе со знатоком экономической истории и экономических теорий Владимиром Мау Егор Гайдар (в настоящем сборнике приводится заключительный фрагмент их объемной статьи о теории Маркса) делает вывод о возможности существования своего рода «либерального марксизма»: «Современные производительные силы требуют либерализма и демократии. Наиболее успешные примеры развития в последней трети XX века демонстрируют страны, которые смогли снизить бремя государства, лежащее на экономике. Это же можно сказать о странах, успешно решающих задачи догоняющего развития в постиндустриальном мире. Практические выводы из марксистской философии истории оказались далекими от прогноза победы коммунизма».
Для объяснения современных реалий Гайдар постоянно обращается к истории, в том числе к особенностям трагического опыта сталинской индустриализации. Цена экономического роста «на костях» миллионов людей, на голоде, рабском труде и страхе чрезмерно высока и неоправданна — эти истины приходится снова и снова объяснять. Это касается и повседневного поведения людей в условиях репрессивного режима: «Угроза репрессий заставляет десятки миллионов людей, не находящихся в ГУЛАГе, в условиях ХX века вести себя как традиционное закрепощенное непривилегированное сословие аграрных государств».
В масштабных трудах того времени — «Долгом времени» и «Гибели империи» — Гайдар показывал исторические ловушки и ограничения развития ресурсозависимых государств. А в научной злободневной публицистике обращал внимание на современные ему риски экономической расслабленности в период высоких цен на нефть (которые, с его точки зрения, чрезвычайно волатильны и слабопредсказуемы), равно как и на вызовы дальнейшего сжатия «закрытой» демократии и остановки реформ, в том числе из-за нефтегазовой самоуспокоенности.
Беспокоила Гайдара и возможность ужесточения внутренней и внешней политики, а также распространения антиамериканских и в целом антизападных настроений, которые в ряде случаев могли быть спровоцированы и мотивированы неаккуратными действиями и высказываниями западных политиков и ученых. Среди прочего он опасался изменения российской ядерной доктрины — возвращения ее к советской концепции «ответно-встречного» удара (нанесение его в случае появления угрозы со стороны противника). В этот период Гайдар выполнял различные неформальные миссии — в Ираке, бывшей Югославии, многократно разъяснял западным политикам опасность размещения систем ПРО в Восточной Европе и возможные реакции на это российских властей и общественного мнения.
Егор Гайдар был среди тех, кто предсказал неизбежность и значительный масштаб мирового экономического кризиса 2008–2009 годов, который в полной мере затронул и Россию, — эта проблема беспокоила его в последние два года жизни. Но всякий раз он смотрел на кризис шире, не только как экономист и даже экономический историк, но и как гуманитарный мыслитель, все время предостерегая от скатывания к жесткому авторитарному режиму, который может ослабить иммунитет страны к кризисам самого разного рода.
Если обойтись без комплиментов
«Я предпочитаю стоять за высокие темпы роста, чем сидеть за низкие», — говорил известный советский экономист академик С. Струмилин. Какова природа экономического роста в нашей сегодняшней экономике?
Идут продолжительные дебаты о том, какова природа экономического роста, который с 1999 года наблюдается в России. Есть две основных точки зрения. Одна предельно комплиментарная для правительства: к власти пришел В. Путин, последовала политическая стабилизация, начались структурные реформы, они и вызвали рост. Вторая никаких особых заслуг за правительством не признает и связывает рост с высокими ценами на нефть и с обесцениванием рубля.
Структурные реформы, конечно же, для перспектив роста важны; точно так же важна для российской экономики динамика цен на нефть и реального курса рубля. Но глубина и природа сегодняшнего экономического роста в России прямого отношения к обозначенным выше факторам не имеют.
Почему-то, обсуждая тему роста в нашей стране, мы игнорируем тот факт, что существует еще примерно три десятка государств, которые, подобно нам, решают задачу постсоциалистического восстановления. И если анализ развития событий в России производить в контексте того, что происходит у наших соседей, станет очевидно, что сегодня растут экономически, за мелкими исключениями, практически все страны, расположенные на постсоветском пространстве. Между 1991 и 1994 годами во всех этих государствах наблюдалось падение производства. В 1995 году начинают появляться признаки роста, в первую очередь в тех странах, которые до этого были втянуты в войны или оказались объектом блокады. В 1996–1998 годах видим рост и в других странах. Неустойчивый, часто обратимый; признаки роста сменяются падением. С 1999-го рост обретает стабильность и происходит почти повсеместно, кроме Украины. С 2000-го — повсеместно (исключение — Киргизия в 2002 году).