Для того чтобы создать предпосылки уже не восстановительного роста, а устойчивого, долгосрочного роста на основе создания новых мощностей, вложений, когда вкладывать деньги инвестор должен не на короткий период, а на многие годы, нужен совершенно другой уровень гарантий, вообще всех институтов доверия к собственности, нежели при восстановительном росте, когда ты просто запустил производство и оно начало давать тебе прибыль.
Нынешнее российское правительство стремится — по крайней мере стремилось в 2000–2001 годах — создать предпосылки устойчивого, а не восстановительного роста, и это, разумеется, правильно. Но здесь мало провести налоговую реформу или ввести новый Трудовой кодекс, нужен целый набор важнейших структурных реформ, и они должны дополнять друг друга. Потому что можно иметь замечательную налоговую систему, но если при этом судебная система не функционирует, а государственный аппарат коррумпирован, то люди не будут вкладывать на долгие годы и с огромными рисками свои деньги в нашу экономику. А значит, рост будет носить затухающий характер, отсюда риск авантюрных экспериментов, подобных тем, которые подорвали нэп.
Едва ли не самая, на мой взгляд, серьезная угроза, с которой мы сталкиваемся сегодня, заключена именно в сочетании затухающих темпов восстановительного роста и резкого замедления — под усиливающимся влиянием российской бюрократии — структурных реформ, которые необходимы стране для того, чтобы обеспечить базу устойчивого экономического роста. Это опасный риск, который вполне может сыграть крайне негативную роль в развитии ситуации в российской экономике, в российском обществе.
Одно из проявлений этой проблемы — олигархический капитализм. Не в том виде, в котором он существовал в конце 1990-х годов, когда очень небольшая группа людей вела себя как реальное правительство России, да в общем и являлась реальным правительством России, — это вчерашний день. Но колоссальная концентрация ресурсов в руках очень небольшого круга крупнейших компаний, позволяющая обеспечить тесное переплетение экономической мощи с политическим влиянием, сращивание власти с собственностью — это сохраняющиеся и сегодня российские реалии.
Частично это реакция на несовершенство российского государственного устройства, на слабость судебной системы: если вы не можете добиться, чтобы контракты выполнялись через суд, вы создаете крупные вертикально интегрированные компании и обеспечиваете управляемость за счет того, что контролируете всю производственную цепочку. Но, привыкнув решать свои хозяйственные конфликты с использованием властного ресурса, с привлечением силовых структур, вы заинтересованы в том, чтобы у вас и дальше был коррумпированный государственный аппарат, и дальше оставалась слабой судебная система. А это стратегически крайне опасно для страны.
Либерализм: слухи о смерти преувеличены
Статья «Кризис либерализма в России», подписанная М. Ходорковским, вызвала оживленную дискуссию. Даже те, кто принял ее с восторгом, обратили внимание на банальность сказанного, на то, что все это неоднократно повторялось противниками российских либералов. Принципиальной новостью стало не содержание статьи, а авторство. А также место, где она была написана. Автор из-за решетки совершает покаяние, вершит моральный суд, благословляет и ниспровергает. Пишет о сервильности либералов, их готовности забыть про конституцию ради севрюжины с хреном.
Прочитав письмо, оказался в сложном положении. Согласиться со сказанным невозможно. Спорить с тем, что человек пишет из неволи, — по российской традиции занятие малопочтенное. Для меня с 6 апреля (когда Минюст обнародовал объяснительную записку, в которой Ходорковский говорит, что «собственноручных материалов» в газету не передавал) авторами статьи стала группа неизвестных товарищей, объединенная псевдонимом «М. Ходорковский». Впрочем, нет претензий к газете, опубликовавшей текст, подписанный Ходорковским. Текст представляет общественный интерес, кто бы ни был его автором.
Ситуация во многом трагикомическая. Одно дело — писать молоком, макая перо в чернильницу из хлебного мякиша: «Время лукавства прошло — и из каземата СИЗО № 4, где я (т. е. „группа товарищей“?) сейчас нахожусь, это видно, быть может, чуть лучше, чем из других, более комфортабельных помещений…». Другое дело — набирать этот текст в уютном кабинете. Здесь можно было бы поставить точку. Как только написанное перестает быть статьей Ходорковского, оно становится набором банальностей. Оставаясь при этом, как выражались в благородном XIX веке, «печатным доносом».
Небезынтересен строй сознания, ассоциации. Перепевы мотивов, звучавших между 1934 и 1954 годами, очевидны. Есть призывы к либералам осознать «моральную ответственность» за дефолт. Здесь трудно не вспомнить, как в 1935 году, пытаясь избежать расстрела, Каменев и Зиновьев признали свою «моральную ответственность» за убийство Кирова. Слова о том, что надо «оставить в прошлом космополитическое восприятие мира», навевают нечто из начала 1950-х. Призыв «Надо заставить большой бизнес поделиться с народом» напоминает булгаковское «Сдавайте валюту!». Невнятица с тем, кто и где именно писал этот текст, показывает, что профессионализм кадров за последние десятилетия во многом утрачен. Трудно не согласиться с самокритичными словами авторского коллектива: «И, перефразируя знаменитые слова Сталина, сказанные в конце июня 1941 года, мы свое дело прос…ли». Где уж тут поймать Басаева!
История, как писал Маркс, повторяется. И действительно в виде фарса. Правда, опыт полутора веков, прошедших со времени написания Марксом этих строк, показал, что и фарс может быть кровавым. Именно поэтому считаю своим долгом высказаться по существу вопроса.
В картине мира, нарисованной в письме, два жестко разграниченных периода. Период, когда президент Ельцин со своими реформаторами проводил антинародную политику. И период новой власти, когда жизнь наконец стала налаживаться. Вторая эпоха рождается прекрасной, как Афродита, — и непосредственно из морской пены. К сожалению, и люди, и экономико-политические системы рождаются мучительнее.
На деле периоды российской истории неразрывно связаны. Чтобы существовала эффективная рыночная экономика, в которой доминируют частная собственность, свободные цены, конвертируемая валюта и шестой год кряду продолжается экономический рост, нужно было провести либеральные реформы на руинах советской системы. Трудно представить себе мир, в котором возможен прыжок из осени 1991 года, когда Советский Союз обанкротился, признал себя неспособным выполнять обязательства по 100-миллиардному долгу, когда валютные резервы были равны нулю, — прямо в 1999/2000 год.
Любому трезвомыслящему человеку понятно, что структурные реформы дают позитивный результат с временным лагом. Сегодня очевидно, что экономический рывок США в 1990-х годах тесно связан с преобразованиями, проведенными за десять лет до этого при Рейгане, — дерегулированием, налоговой реформой. Откуда убежденность, что мы в этом отношении исключение, — понять невозможно. Сколь ни различны личные качества, убеждения, приоритеты, политическая стилистика первого и второго президентов России, все же ельцинский и путинский периоды нашей истории — часть единого процесса политико-экономической трансформации.
Один из ключевых тезисов письма — вина либералов. Некоторые участники дискуссии говорят о ней, потирая руки от восторга. Поражение всегда неприятно. Не снимаю с себя ответственности за него. Но делать из нашего поражения на выборах вывод о крахе либерализма в России — неумно.
Проигранная битва — не проигранная война. Сколько раз либерализм хоронили — и после поражения ДВР на выборах 1995 года, и во время правительства Примакова. Тогда тоже было опубликовано немало покаянных текстов. Но российский либерализм, как птица Феникс, все норовит восстать из пепла. Видимо, потому, что спрос на политическую и экономическую свободу в России есть. Значит, будет и предложение.
В цикличности успехов и неудач либеральных сил Россия не уникальна. Польские демократы и либералы победили в 1989 году и потерпели поражение в 1993-м, добились успеха в 1997 году и опять проиграли в 2001-м. Все это несмотря на то, что экономические реформы были успешными, а уровень жизни намного вырос. В 2001 году, после того как реформаторский «Союз свободы» не прошел в парламент, в Польше немало было написано о крахе либерализма. Через два года лидер, сформировавший правительство посткоммунистической партии, признал, что либеральному курсу нет альтернативы. Сама партия распалась. Обновленное либеральное крыло политического спектра — «Гражданский союз» — пользуется поддержкой 25–30 процентов населения и имеет неплохие шансы на следующих выборах. Да, для этого польским коллегам пришлось перестроить партию, найти новых людей и другую стилистику. Кто сказал, что подобная реорганизация либеральной части политического спектра невозможна в России?
Удивляет утверждение, содержащееся в письме, что социальная стабильность только и может быть основой всякой долгосрочной реформы. От хорошей жизни никто реформы не проводит. Как правило, их начинают, когда отступать некуда, старые структуры общественного устройства теряют эффективность или просто разваливаются. Говорить о социальной стабильности как предпосылке реформ, начатых после краха социализма и банкротства СССР, могут лишь люди, формирующие миф о былом процветании. Или — хуже того — сами верящие в этот миф.
Реформы многих травмируют материально, кого-то — психологически. Одни выигрывают, другие проигрывают. При этом люди в демократическом мире склонны считать улучшение жизни своей личной заслугой, а ответственность за неудачи предпочитают возлагать на правительство. Отсюда регулярные приливы и отливы политических симпатий в периоды глубоких реформ.
Часть развернувшейся дискуссии посвящена навязшему в зубах «во всем виноват Чубайс». Я, как и Чубайс, лучше многих знаю об ошибках, которые совершал, о компромиссах, на которые вынужден был идти. Оглядываясь назад, много раз пытался взвесить цену компромисса, цену ошибок, возможные последствия альтернативных решений. Многое из прошлого хотел бы поменять — и не раз писал об этом. Но каяться в чем-либо, тем более в сложившейся политической ситуации, считаю недостойным и контрпродуктивным.