С неврологической точки зрения более разумен прямо противоположный подход. Вместо того чтобы подолгу промывать клетки мозга опиатами, их нужно вышибить из головы при помощи большой дозы антиопиатов! Благодаря приему анти-опиатов в мозге должен выработаться гомеостаз, связанный с повышающей регуляцией или как минимум нормализацией опиоидной системы. Такие подходы уже испробованы и в некоторых случаях даже кажутся чудодейственными. Вот как это делается: поступаете в больницу, вам дают общую анестезию (зачем – сейчас объясню), после чего назначают лошадиную дозу наркана. Если наркан давать наркоманам, не принимающим наркотик в настоящее время и без седации, то они «разлипаются» – немедленно начинают испытывать приступы ломки. Однако если дать людям анестезию, пока у них в мозге циркулируют огромные дозы наркотика, то клетки достаточно быстро возвращаются в исходное «трезвое» состояние.
Звучит великолепно, правда? К сожалению, некоторым наркоманам требуется совсем немного времени, чтобы вновь вернуться к употреблению, проснувшись однажды в таком незамутненном виде и воспользовавшись тем, что из больницы тебя уже выписали. Другая проблема заключается в том, что такая стратегия может пригодиться лишь тем, кто в состоянии себе ее позволить, – как, например, рок-звезда, которая буквально каждый второй месяц наслаждалась таким хиатусом, укладываясь в элитную психиатрическую клинику в южной Флориде, где я работала одно лето. С другой стороны, я знаю бывшую стриптизершу, получившую степень по ракетостроению после того, как ее удалось уговорить бросить наркотики. Она утверждала, что очень хорошо запомнила зверские приступы ломки, и именно эти воспоминания мотивировали ее оставаться чистой, что если бы она проспала весь этот ужас, то вряд ли была бы так мотивирована.
Более просвещенный и демократичный подход оказывается посередине между двумя этими крайностями. Субоксон – это препарат, представляющий собой комбинацию нарканоподобного препарата и опиоида под названием бупренорфин. Бупренорфин не пользуется большой популярностью в уличной торговле и именно поэтому хорошо подходит в данном случае, хотя он воздействует на те же зоны мозга, что и наркотики-опиаты, он не дает такого ощущения кайфа, как аналоги и, следовательно, им меньше злоупотребляют. Однако его эффект достаточно мощный, чтобы притупить симптомы ломки, в том числе жажду наркотика, и под таким препаратом наркоманы могут спать. Бупренорфин не так калечит, как метадон; более того, если принимать его под присмотром врача, то зависимость практически не усиливается. Для человека, мотивированного завязать с наркотиками, это может быть разумный старт. Если дозу со временем снижать, то вполне можно начать новую жизнь, свободную от опиатной зависимости.
Резюме, касающееся всех наркоманов, принимающих опиаты, а также резюме этой книги заключается в следующем: наркотика всегда мало. Поскольку мозг обладает колоссальной способностью к адаптации, человеку, регулярно принимающему наркотики, постепенно становится невозможно испытывать кайф, и максимум, что ему может дать наркотик, аппетиты до которого постоянно растут, – отсрочить ломку. Такая ситуация точнее всего именуется словом «тупик».
Глава 5Кувалда: алкоголь
Я встал посреди мира, и я явился им во плоти. Я нашел всех их пьяными, я не нашел никого из них жаждущими, и душа моя опечалилась за детей человеческих. Ибо они слепы в сердце своем и не видят, что они приходят в мир пустыми. Но теперь они пьяны. Когда они отвергнут свое вино, тогда они покаются.
Защита
Через семь лет после протрезвления я вышла из людной аудитории, где в течение нескольких часов защищала диссертацию перед советом, состоящим из ученых-экспертов. В диссертации я стремилась объяснить механизмы, в результате которых толерантность к морфину выше в знакомых ситуациях, чем в новых. Мои исследования позволили утверждать, что чем сильнее мы предвкушаем эффект морфина, тем вероятнее, что наша нервная система пустит в ход естественные антиопиаты. Я вышла из аудитории в самых смешанных чувствах – от облегчения и изнеможения до гордости и воодушевления. Меня поприветствовали несколько коллег-аспирантов, слонявшихся в коридоре в ожидании новостей и, вероятно, желавших меня поздравить. Фрэнк первым формально похлопал меня по спине и сдержанно улыбнулся. Казалось, что ему немного неловко, и когда я спросила, в чем дело, он без обиняков ответил, что группа так и не придумала, как отметить мою защиту – ведь по традиции такие события сопровождались шампанским, а я не пью.
Моя жизнь изменилась на 180 градусов. Я стала обладательницей не только новенькой PhD[22], но уже могла смотреть людям в глаза и вести привычный образ жизни, не совершая при этом преступлений. Каждое утро я просыпалась свежей и отдохнувшей, зная, где я, а также более-менее представляя, как пройдет мой день. Такое состояние столь драгоценно, что каждый, кто его испытывает, должен быть счастлив. Дела у меня настолько улучшились, что мне бы хотелось в тот момент непринужденно рассмеяться и предложить отметить это событие кексами или отправиться в поход в горы Флэтайронс. Но не тут-то было – первой мыслью, посетившей меня после неловкого напоминания Фрэнка, было: «Черт возьми, да! Я так зашивалась все эти годы, что заслужила рюмочку!». Возможно, нормальному человеку сложно оценить всю глубину той жалости, которую я к себе почувствовала, из-за того что не могла обмыть собственное достижение из пластиковых стаканчиков в компании товарищей.
Отравлять себя перебродившими жидкостями – условность, закрепившаяся в обществе. В 1839 году английский путешественник Фредерик Марриет отмечал: «В Америке так принято. Если вы встречаетесь – то выпиваете, празднуете – выпиваете, совершаете знакомство – выпиваете, заключаете сделку – выпиваете. Они бранятся в подпитии и улаживают такие конфликты выпивкой. Пьют, потому что им жарко, пьют, потому что им холодно»[23]. Этот обычай определенно не ослаб за минувшие с тех пор пару веков, и борьба с ним – настоящий вызов. Не думаю, что люди, отказывающиеся от кокаина или даже марихуаны, сталкиваются с такой же смесью недоверия и жалости, с какими регулярно приходится иметь дело тем из нас, кто отказывается от алкоголя. Радушные хозяева, следующие за сложившимися обычаями, настаивают, чтобы мы выпили, несмотря на неоднократный отказ, либо предлагают все новые и новые варианты, либо упрашивают нас выпить «всего одну». Рекламные акции, устраиваемые по заказу, всепроникающее присутствие зелья – из-за всего этого от алкоголя практически невозможно укрыться. Возникает парадокс, над которым стоит задуматься.
Если бы зависимость от алкоголя и других наркотиков встречалась редко, ограничиваясь трагическими исходами, – одно дело. Но при наличии такого количества доступных, повсеместных и конкретных примеров, а также семейных несчастий, связанных с этими веществами, наше глубокое коллективное отрицание вреда алкоголя выглядит странно. Маниакальная настойчивость в игнорировании очевидного напоминает мне тактику рекламы табака, которую я наблюдала взрослея. Сочетание молодого атлетизма с никотиновой зависимостью казалось мне в детстве настолько же странным, как и сегодняшнее игнорирование факта, что после приема алкоголя все вокруг становятся сексапильнее и живее. До сих пор помню одну рекламу: там компания роскошно загорелых красавцев сплавлялась на каяке по безумным порогам, при этом рекламируя популярный бренд сигарет с ментолом. Рафтинг с сигаретой? Да ладно? Ага-а…
Такая непоследовательность является всепроникающей. Мы всегда открываем с приветственной церемонии ежегодную конференцию Общества по исследованию алкоголизма, где я недавно получила значок «За 25 лет членства в обществе». Каждому предлагается по два талончика на бесплатный алкоголь – как раз достаточно для выпивающих «за компанию», и жидкий наркотик течет рекой (поскольку если ваши талончики кончатся – всегда можно купить выпивку за наличные). Кажется, что в этом нет ничего необычного – в конце концов, едва ли найдется такое время и место, где ты не ожидаешь встретить алкоголь. Но что меня поражает – так это резкий контраст доступных вариантов. Перед теми, кто выпивает, в изобилии открываются соблазнительные возможности (я осознаю, что они могут казаться особенно привлекательными именно мне, но это скорее подкрепляет мой аргумент, нежели наоборот), тогда как немногим трезвенникам среди нас предлагают газировку или обычную воду. Сейчас вода для меня – напиток номер один, но могу ли я рассчитывать хотя бы на хорошую воду? А почему бы не выпить вместо воды свежевыжатый сок или другую вкуснятину? В конце концов, это ведь группа экспертов по алкоголизму!
Шизофреническая практика жалеть зависимых и в то же время приправить практически любое общение неприлично обильными и разнообразными хмельными напитками кажется бессердечной, а то и безумной. Кроме того, она ограничительная – как будто единственное комфортное место для тех, кто не умеет пить в меру, находится под мостом. Я вполне осознаю, что кому-то неудобно из-за моего трезвенничества. Может быть, это выглядит так, как будто я отрицаю великий социальный контракт, требующий не судить строго, когда люди выпускают пар. Действительно, порой бывает сложно находиться в компании людей, общающихся под градусом, но не потому, что я осуждаю их за употребление спиртного или за привычку раскрываться в таких обличьях, которые совершенно не сочетаются с тем, какими я привыкла видеть этих людей трезвыми. Скорее всего, я останусь наедине с собой.
Кроме того, меня особенно занимает общая практика: отмечать кульминационные события приемом седативных веществ. Я понимаю, что сильные эмоции могут захлестывать с головой, также понимаю желание сбежать от суровой реальности, однако мне все равно кажется странным, что мы пьем и употребляем вещества, чтобы включить или усилить острые ощущения, а также чтобы притупить их. Я бывала на чужих выпускных, многочисленных свадьбах, спорти