Без участия транспортеров или ферментов, расщепляющих нейромедиаторы, синаптическая передача длится гораздо дольше, чем обычно, и, соответственно, сигнал от нее будет весьма специфическим. Когда один из вышеупомянутых наркотиков занимает место на транспортере, он нарушает работу моноаминового механизма обратного захвата и продлевает действие нейромедиаторов. Так, например, в случае дофамина сигнал о чем-то заслуживающем внимания будет напоминать звук пожарного извещателя, а не всплывающее уведомление.
Моноаминовый синапс
Стимуляторы кокаин, амфетамины и MDMA (экстази) блокируют перенаправление моноаминов (дофамина, норадреналина и серотонина), продлевая их эффекты. Амфетамины и MDMA также перенаправляются в клетки транспортерами обратного захвата
Вот так. Тысячи людей потеряли семью, работу, дом и жизнь из-за того, что кокаин может продлевать период присутствия дофамина в синапсе, и ради этого человек готов отказаться от таких малоценных благ, как отношения, полнота жизни и собственные зубы. Период полувыведения кокаина очень короток (обычно менее часа), и хотя, по мнению фармакологов, субъективно эффект кокаина ощущается около получаса, мне его обычно хватало не более чем на три минуты – как раз чтобы подготовить себе новую дозу. Более того, злоупотребление кокаином в зависимости от пути поступления в организм (этот наркотик можно вдыхать носом, глотать, курить или колоться им) повышает риск заболеваний сердца и дыхательных путей, судорог, инсульта и инфекций. Наркотик также может повреждать носовые хрящи и способствовать росту риска аутоиммунных заболеваний. При приеме кокаина через нос эффект от него наступает относительно медленно (хотя этот способ все равно эффективен, как и пероральный прием), а при ингаляции или игловом приеме наркотика обратный захват моноаминов блокируется всего за несколько секунд. При внутривенном употреблении также могут передаваться заразные болезни, например гепатит C и ВИЧ. При злоупотреблении метамфетамином наблюдаются схожие эффекты, а также выраженная дегенерация дофаминергических нейронов, в результате чего повышается риск возникновения болезни Паркинсона.
Все наркотики привлекательны, как минимум для некоторых людей в определенных ситуациях, но кокаин, пожалуй, самая кайфовая субстанция, когда-либо обнаруженная человеком. На пике моей кокаиновой зависимости я жила в Паркленде, штат Флорида, большую часть года обитая в одном доме с другими людьми, такими же наркоманами, как и я. Официально у меня было всего двое соседей по жилью, хотя точное число назвать было сложно. Первой была Лори – та, чье имя значилось в объявлении об аренде. Она не очень активно покупала наркотики, но оставалась хорошо обеспечена ими, сдавая комнаты людям вроде меня. Вторым был Томми, причем, с точки зрения Лори, Томми был квартирантом получше меня. Томми оказался потомственным дилером. Насколько я помню, бабушке его жилось несладко, а кого-то из его родителей уже не было в живых (насчет второго из родителей он не был уверен). Думаю, в настоящее время тот район полностью зачищен, но в середине 1980-х он ничем не отличался от андского захолустья (кроме того, что там низменность). Как-то раз, когда я ехала на велосипеде, меня остановил парень в камуфляже; он был вооружен автоматом и сообщил, что дорога закрыта. Я немного поспорила с ним, так как это была дорога общего пользования, однако на тот раз даже мне было ясно, что упорствовать было бы глупо. Это место было непредсказуемым, иногда там настолько активно курсировали вертолеты, словно в районе располагалась региональная больница. Я там оказалась так: однажды после ночной официантской смены в ресторанчике какой-то сети я добралась домой в Делрей (там было мое предыдущее пристанище) и обнаружила, что все мои вещички упаковали и выставили за дверь. Я не знала или не помнила, что такого натворила, чтобы заслужить подобное обращение, однако мои товарищи по комнате – порой казавшиеся мне слишком щепетильными или скучными, – сговорившись против меня, встречали меня со скрещенными руками и бесстрастными лицами. Тот факт, насколько легко мне удалось найти комнату в Паркленде, говорит о негласном товариществе среди наркоманов; чем дальше я дрейфовала от общепринятых норм, тем легче было выйти на связь с такими же, как я; подобно тому, как вся вода скапливается в низинке.
Как-то раз явившись домой, я заметила, что Томми прячется за стволом пальмы (Томми был весьма худощав), вооружившись АК-47. Глаза у него напоминали компакт-диски – огромные, плоские и совершенно безумные. Я могла сказать, что он уже какое-то время на ногах, – не только по тому, как он выглядел, но и из-за того, что Томми успел углубиться в параноидальный бред о том, что какие-то люди собираются украсть его собак. У него было двое прекрасных ротвейлеров, Рокси и Бер, которых он определенно не заслуживал. Он был уверен, что за домом следят какие-то люди, поэтому держал наготове заряженный ствол, но меня в тот момент более волновали вопросы, сколько наркотика осталось в доме и как мне разжиться им. К счастью, он израсходовал не весь запас. К сожалению, кто-то – возможно, недовольный прошедшей сделкой – пристрелил его собак примерно неделю спустя.
Мет
Метамфетаминовая зависимость – это серьезная проблема во всем мире. Хотя цифры по метамфетаминовой наркомании в США остаются относительно стабильными (примерно миллион хронических зависимых), рынок этого наркотика быстро растет в Восточной и Юго-Восточной Азии[52]. Мет – контролируемый препарат II категории, его могут прописывать при синдроме дефицита внимания и гиперактивности, крайнем ожирении, нарколепсии. Но чаще врачи прибегают к использованию амфетамина, так как он оказывает менее сильное подкрепление, чем метамфетамин (лишняя метильная группа улучшает всасывание и распределение препарата в организме). В повышенных дозах оба этих наркотика могут проявлять нейротоксичность, нанося при этом непоправимый ущерб мозгу. Аддералл, популярный препарат от синдрома дефицита внимания и гиперактивности, – это разновидность амфетамина, причем в такой лекарственной форме он отличается медленным высвобождением.
Управление ООН по наркотикам и преступности указывает, что мет – один из наиболее популярных синтетических наркотиков в мире, его употребляют не менее тридцати семи миллионов человек, что примерно вдвое превышает количество кокаиновых или героиновых наркоманов (примерно по семнадцать миллионов человек в каждой группе). Впервые метамфетамин стал широко использоваться в качестве антигистаминного и бронхолитического средства, отпускаемого без рецепта, причем с самого начала некоторые хитрые «пользователи» догадались, как убирать пропитанную препаратом ватную пробку у основания ингалятора, чтобы быстро принимать большие дозы. Следующий серьезный всплеск применения препарата, также произошедший до того, как был широко признан вред злоупотребления им, пришелся на годы Второй мировой войны. Три из участвовавших в ней сверхдержав (США, Германия и Япония), возможно, оказались так успешны на фронте, поскольку накачивали солдат стимуляторами. После войны ветераны этих армий продолжали принимать наркотик, распространение которого не регулировалось на протяжении еще примерно пары десятилетий. Когда в 1960-е легальный синтез и реализация этих препаратов пошли на спад, на место обычных лабораторий пришли подпольные. К 1990-м метамфетамин обошел по популярности кокаин и оказался в первых строках списка препаратов, которыми занималось Управление по борьбе с наркотиками. Как известно большинству из нас, регламентация, законодательство и уголовное преследование не слишком повлияли на ситуацию – «самогонные» лаборатории мета вполне удовлетворяли имеющийся спрос. Когда мой друг Стив скончался, доза метамфетамина у него в крови более чем в десять раз превышала смертельную.
Период полувыведения метамфетамина составляет около десяти часов (в десять раз больше, чем у кокаина), но период полувыведения амфетаминов сильно варьируется – от семи до тридцати часов, в зависимости от уровня pH мочи наркомана. Поведенческие эффекты наркотика обычно спадают быстрее, поэтому вся эта чрезмерная стимуляция приводит к развитию сильного привыкания, по мере того как в синапсах истощается запас моноаминов. Эффекты малых и умеренных доз таковы: эйфория, «приход», бодрость, исчезновение усталости, повышенная уверенность в своих силах, гиперактивность и потеря аппетита. При более высоких дозах также отмечается говорливость, беспокойство и стереотипное поведение. Очень высокие дозы (которые можно сравнить с «запоем») могут вызывать возбуждение, спутанность сознания, тревожность, раздражительность, дисфорию, агрессивное поведение, ухудшение психомоторных и когнитивных способностей, галлюцинации, стереотипное поведение, паранойю, мурашки. К концу «запоя» наркоман испытывает крайнюю дисфорию и тревожность, а также чувство опустошения. Острая фаза синдрома отмены обычно проходит за несколько дней – особенно при достаточном сне и питании, – и ситуация часто возвращается к «статусу-кво». В отличие от большинства других наркотиков, для которых характерна более или менее линейная взаимосвязь между временем последнего приема и силой жажды, в случаях мета и кокаина жажда со временем только усиливается, и большинство наркоманов срывается после нескольких недель воздержания.
Через несколько лет после того, как я очистилась, мне довелось дружить с женщиной, также боровшейся с зависимостью от стимуляторов. Она была красивая и талантливая, а наибольшей радостью для нее было общение с дочерью. Обычно ближе к концу ее «запоя» мы с ней созванивались, и ее опустошение казалось настолько глубоким, что словно просачивалось до меня по сотовой связи. Она проклинала наркотик, раскаивалась, что потратила на него деньги, отложенные на подарок дочке ко дню рождения, что продолжает гробить здоровье или рискует работой. Пыталась заблокировать номер дилера. Прошло много дней, прежде чем она начала приводить свою жизнь в порядок. Будучи умной и находчивой, она умудрялась остаться на плаву, выруливая из подобных запоев. Однако неизбежно – чаще всего с двухнедельным интервалом, совпадавшим с перечислением зарплаты, но не всегда – она рано или поздно вновь предавалась своей зависимости. Со стороны казалось, что человек разгоняется, упорно плывя к вершине водопада. Она могла описывать постоянное падение, полное грусти и тревожности, словно наблюдая, как кто-то из дорогих ей людей проигрывает схватку с бактериальной инфекцией. Иногда, уже собираясь повесить трубку, она говорила: «Я скоро опять сорвусь, так что давай эту тему проговорим до конца». Словно махала р