[56].
Здесь Хофман делает ряд критически важных замечаний. Во-первых, он говорит, что ЛСД относится к тому же классу, что и так называемые «священные наркотики», употребляемые туземцами. Употребление этих веществ, как и практически любых других психоактивных веществ, началось в человеческих сообществах в социальных, духовных и медицинских целях. Туземцы во всем мире пользовались «локальной фармакопеей» своего региона, исследуя смысл собственного существования. Это делалось в ритуализованной обстановке, под руководством шаманов или наставников. Сложно узнать в точности, как и когда начались такие трипы, однако это определенно было еще задолго до появления письменных исторических источников. Существует ряд очень древних художественных изображений этого процесса. Наскальная живопись, обнаруженная на северо-востоке Сахары, позволяет предположить, что местные жители употребляли психоделические грибы не позднее 7000 лет до н. э. В Испании также есть подобные рисунки, хотя и несколько более поздние. Мескалин используется в некоторых районах Мексики на протяжении не менее 5700 лет, а также в западной Южной Америке. Его получают из кактусов нескольких видов, в том числе из пейота, Сан-Педро и кактуса «перуанский огонь». Аяуаска, содержащая диметилтриптамин, давно употребляется в Перу и других частях Южной Америки.
Далее Хофман жалуется на безответственное использование ЛСД в наркоманской культуре (признаюсь, я – пример такой безответственности). Не только он делает такое замечание. Теодор Роззак, автор термина «контркультура», тот самый, кто выступил летописцем движения хиппи, в 1969 году отмечал:
Допускаю, что опыт применения наркотиков может дать существенные плоды, если его опробует человек зрелого, просвещенного ума, но эту практику неожиданно подхватило поколение трогательно акультурных юнцов, которые ничем не обогатили этот опыт, кроме как праздным желанием. В подростковом бунте они отбросили коррумпированную культуру своих предков, выплеснув с грязной водой и все западное наследие – в лучшем случае в пользу экзотических традиций, которые понимают лишь маргинально, в худшем – ради интроспективного хаоса, в котором их несформировавшаяся жизнь на семнадцатом-восемнадцатом году мечется, как атом в пустоте.
Жестко, но, пожалуй, верно. Как и многие другие вещи, этот наркотик может быть «не оценен молодыми». Однако наиболее фундаментальное замечание Хофмана заключается в том, что использование психоделиков может пойти на пользу человечеству. Он говорил об этом многократно и разными способами на протяжении всей своей блестящей карьеры, как ученый и как автор, в том числе выступая с речью по поводу собственного столетия, когда заявил: «Это вещество дало мне внутреннюю радость, непредубежденность, благодарность и способность четко рассмотреть мою внутреннюю восприимчивость к чудесам творения… Думаю, в ходе человеческой эволюции никогда не было настолько необходимо располагать таким веществом, как ЛСД. Это просто инструмент, помогающий нам стать такими, какими мы должны быть»[57].
Ниже я поясню, почему я склонна полностью с этим согласиться.
Отличия
Диэтиламид лизергиновой кислоты (ЛСД) отличается от его натуральных аналогов – псилоцибина, N,N-диметилтриптамина, мескалина – в основном силой воздействия. ЛСД – одно из наиболее мощных психоактивных соединений, известных нам, начинающее действовать уже в двести раз в меньшей концентрации, чем следующий по силе (при этом все естественные аналоги по силе отличаются мало). Достаточно всего 50–100 микрограммов ЛСД (0,00005 грамма = = 50 микрограммов), обычно принимаемых через бумажную марку, на котором наркотик разбавляется каплей жидкости – и начинается трип продолжительностью от шести до двенадцати часов. Мескалин действует примерно столько же, тогда как срок действия псилоцибина приблизительно вдвое короче. Все эти наркотики обычно принимаются перорально, и к ним стремительно развивается глубокое привыкание. За исключением того, что эти вещества не вызывают выплеска дофамина в прилежащее ядро, привыкание к ним наступает настолько стремительно, что регулярно употреблять их бессмысленно.
Срок действия диметилтриптамина гораздо короче. Те, кто принимает его «для развлечения», обычно курят этот наркотик; действовать он начинает очень быстро. Поэтому он снискал репутацию вещества для «бизнес-трипов», поскольку эффект от него сохраняется на протяжении пяти-пятнадцати минут, что не дольше обычного офисного перекура. Однако эффект диметилтриптамина может продлиться пару часов, если принимать его вместе с другим соединением, блокирующим фермент моноаминоксидазу (MAO); это необходимо для предотвращения естественного расщепления диметилтриптамина в пищеварительной системе. Одним из источников такого ингибитора MAO является напиток из «лозы духов» Banisteriopsis caapi, содержащий аяуаску. Священное питье, которое варят из этой лозы и листьев DMT-содержащего растения (обычно речь идет о психотрии зеленой Psychotria viridis, но в такой роли могут выступать еще не менее пятидесяти других видов растений, а также три вещества, получаемые от млекопитающих, и одно – от определенного вида восьмилучевых кораллов), исторически используется в религиозных и лечебных ритуалах, а сегодня все активнее употребляется туристами. В Южной Америке переживает бум «аяуасковая индустрия», поскольку ежегодно тысячи людей пускаются в амазонскую сельву в поисках откровений. Говорят, что диметилтриптамин дает реалистичный мистический опыт, эйфорию и галлюцинации, в которых особенно отмечают причудливые геометрические фигуры, высший разум, инопланетян, эльфов и Бога. В большинстве стран это вещество запрещено; у него есть несколько структурных аналогов, в частности немного более сильный 5-MeO-DMT. В США диметилтриптамин относится к регулируемым препаратам первой категории, хотя в некоторых религиозных общинах разрешено использовать этот наркотик в богослужебных целях.
Сама я не пробовала диметилтриптамин, доступный также в синтетической форме, но принимала его аналоги (ЛСД, псилоцибин, мескалин). Не помню, видела ли я каких-нибудь эльфов, но, если и видела, уверена – они были со мной дружелюбны. При первом же трипе и при всех последующих ощущение было такое, как будто передо мной открывается дверь в гораздо более обширную и таинственную реальность, чем та, в которой я привыкла жить. Через двадцать или тридцать минут после закладки пропитанной бумажки под язык, разжевывания почки пейота или вкушения волшебных грибов меня накрывало восхитительное чувство «приглашения», рушащихся границ, а откуда-то из глубины меня начинала всплывать обескураживающая радость. Хотя ни одного неприятного трипа у меня не было, было несколько чрезмерно интенсивных и не вполне кайфовых. Однако это путешествие всегда было настолько интересным для моего научного ума, что, куда бы меня ни заносило, оно того стоило. Вероятно, мне повезло благодаря тому, что я по натуре оптимист, а также потому, что все 1980-е отметились немножечко идиотской наивностью.
Принимать такие наркотики – все равно что отправляться в неизвестное место на машине, управлять которой ты не можешь. По пути тебя ожидают встречи, также неподвластные тебе, причем они значительно выходят за рамки всего, что тебе известно. Хотя, полагаю, не каждому понравится такая потеря контроля, меня, пожалуй, сильнее, чем среднего человека, увлекает ощущение потери твердой почвы под ногами – как потому, что я склонна к поиску новых ощущений и напрашиваюсь на мурашки, так и потому, что во мне сидит неистребимая тяга прикоснуться к неизъяснимому. В ретроспективе полагаю, что мой опыт приема психоделиков был прямо противоположен приему стимуляторов; в последнем случае я точно знала, куда иду и как туда добраться не отвлекаясь.
Трипы под кислотой помогли мне в критический период психосоциального развития осознать, что я – не центр всего и вся. Какое облегчение! Кроме того и, возможно, оттого что я на время освободилась от моих эгоцентрических заблуждений, я стала лучше чувствовать вездесущую, бесконечную и чудесную энергию, насквозь пропитывающую каждую крупицу творения. Хотя я и не могу ощутить этого столь же интенсивно, как во время трипа, это чувство у меня сохранилось. Поскольку «отсветы» психоделиков остаются надолго, я склонна согласиться с Хофманом и другими, что психоделики – это путеводный инструмент, но не сам путь. Так, палец, указывающий на луну, – это, конечно же, не луна.
Мои ощущения были типичны в том, что психоделические трипы характеризуются интенсивными эмоциями и мистическими откровениями, которым сопутствуют (в основном зрительные) галлюцинации. Кроме того, что в трипе ты склонен воспринимать все как пропитанное жизненной энергией, ты также замечаешь вибрацию твердых поверхностей, как будто приоткрывается их атомная структура, либо видишь, как сгибаются и рябят деревья, словно они жидкие; часто накатывает чувство одиночества, как посреди океана, и чувство усилившейся связи с другими людьми и остальным миром. Однако бывают и «плохие трипы», не менее глубокие, но иногда непереносимые с психологической и духовной точки зрения. Вот почему такие наркотики считаются очень непредсказуемыми. Они разительно отличаются, как и положительные ощущения от них. Как и сны, трипы отражают относительно неограниченные и нефильтрованные процессы, происходящие в коре головного мозга. Так, когда у меня был трип с одним другом на пляже, он был уверен, что океан кипит (да, было жарко), и видел, как ноги его плавятся и стекают в песок, – поэтому он и решил, что все мы обречены. Другая подруга как-то видела, как ящерицы полезли сначала из пиццы, а потом и из стен ее спальни. Пускать иллюзии на самотек или даже воспринимать этот опыт (а каково это – плавиться?) – две стратегии, которые наиболее подходили мне. С другой стороны, даже плохие трипы в ретроспективе кажутся приятными, поскольку помогают тебе примириться с непростыми концепциями, например, с неизбежностью твоей собственной смерти, или прийти к другим сложным экзистенциальным осознаниям. Это резко отличается от неприятных ощущений, наступающих после приема наркотиков других классов. Например, пьяный ступор в сочетании с позывами рвоты никто не назовет приятным. С другой стороны, даже под диссоциативными анестетиками, о которых пойдет речь в следующей главе, не удается оторваться от реальности.